— Мне нужны детали, — упрямо сказал Дарелл.

Келз сосредоточился.

— Существуют два типа атомных взрывов. Предположим, у нас имеется критическая масса плутония или урана-235. Если масса не достигнет критического уровня, ничто не может спровоцировать атомный взрыв. При равномерном давлении на массу ее объем уменьшается наполовину, а удельный вес соответственно увеличивается до критического и происходит взрыв.

Бомбы приводятся в действие обыкновенными тротиловыми взрывателями, вклиненными в массу урана. Контейнер с критической массой тоже заключен в тротиловую оболочку с электродетонатором. При замыкании электроцепи возникает элементарный тротиловый взрыв, в результате которого субкритическая масса в миллионные доли секунды сжимается до критической и происходит атомный взрыв. Мы, естественно, добавляем уплотнители, чтобы не получился самопроизвольный взрыв, но в данном случае это роли не играет. Главное, что бомба транспортируется без электровзрывателя, что делает ее совершенно безопасной.

— Значит, Перес подключил к ней детонаторы, так? — спросил Дарелл.

Барни Келз подтвердил:

— Пересу остается только нажать на кнопку. Перес не шутил. Мы в полном дерьме. К нему сейчас не подступиться. Самое умное, что мы может в настоящий момент сделать, это сматываться отсюда чем быстрее, тем лучше.

Атмосфера поражения в особняке Моррисонов была почти физически осязаема — хоть трогай на ощупь и пробуй на зуб. Дарелл пошел наверх и стал всматриваться в дом Кортесов, где притаилась страшная опасность. В затихшем ночном городе, с сотнях огромных и в тысячах маленьких домов люди мечтали, любили, спали, и в то же самое время подсознательно улавливали жужжание или тиканье своих будильников. Неосторожное движение, неверный шаг — и им не суждено увидеть новый день.

Дарелл не пытался переложить на кого-то вину за собственное поражение. Никто не виноват, просто так сложилось — все работало против них, даже природа, которая вчера наслала снежную бурю, а сегодня — туман и помешала прибытию экспертов из Комиссии по атомной энергии. Виттингтон не решился арестовать Кортесов, чтобы выручить остальные бомбы. Достоин он оправдания или нет? Сотрудник Барни Келза не проявил достаточной бдительности и не задержал в переулке старуху с тележкой. Виноват он или нет? А сам Дарелл упустил Джонни Дункана и его убили. Наверное, с самого начала следовало действовать по-другому: найти Джонни Дункана и сразу же вернуть бомбы. Какова доля его, Дарелла, вины? Интересно, случись все это нынче, смог бы он предугадать ситуацию, которая теперь — в ретроспективе кажется обреченной на неудачу с первой минуты?

Он вглядывался в освещенно окно чердака, где затаился Перес. Сквозь тонкую пелену измороси желтели наклонные рамы застекленой крыши. На улице — пусто. В кухне Барни Келз говорит по телефону с Сентер-стрит, пытаясь перераспределить автобусные маршруты целого района. Бесполезная работа. Невозможно в три часа ночи поднять с постели десять тысяч человек. Даже сигналы воздушной тревоги не в состоянии полностью очистить от людей весь район Манхэттена. Одна только паника приведет к невероятным последствиям. А там, под светящимся тускло-желтым светом стеклом, около маленького поблескивающего металлом яичка сидит фанатически преданный безумец, держа палец на кнопке.

Внизу, в кухонном штабе, зазвенел телефон, потом другой. Не было произнесено ни слова об истинном положении вещей, дабы, как и полагал Дарелл, не вызвать паники. Наоборот, если Перес выглянет наружу, улица не вызовет никаких подозрений. Ничто не должно взволновать человека, чтобы тот, пребывая на грани срыва, не совершил непоправимого.

Дарелл вспомнил, как однажды был свидетелем испытания ядерного оружия. Не приведи Господи увидеть подобное еще раз.

В темную комнату вошел О'Брайн. За ним Плежер. Девушка выглядела подавленной, хотя вряд ли понимала, что происходит на самом деле.

— Так что же? Просто сидим и ждем, амиго? — тихо спросил Пабло.

— Больше ничего сделать нельзя.

— Если бы я знал раньше, что именно они украли…

— Это ничего бы не дало. Нам, видимо, не шла в руки хорошая карта.

— А у меня создалось впечатление, что вы когда-то были неплохим игроком, сеньор, — заметил Пабло.

— Я и сейчас не плох. Но все козыри у него, — Дарелл кивнул на дом через улицу. — Насколько хорошо ты знаешь Хуана Переса, Пабло?

— Достаточно хорошо.

— Он выполнит свою угрозу?

— Не сомневаюсь.

— Зная, что тоже умрет?

— Для человека, подобного Пересу, смерть во имя преданности — высшее блаженство, к которому он стремится. Что бы вы ни сделали, он все равно умрет.

В полумраке лицо Пабло выражало глубокую озабоченность.

— Ты с чем-то пришел? — спросил Дарелл.

— Да. Видите ли, Перес не сдержит слово.

— То есть?

— Он вас промурыжит двадцать четыре часа. Даст Кортесам уйти. А потом все равно взорвет бомбу.

Дарелл пристально смотрел на Пабло.

— Зачем? — не скрыл он удивления.

— Ради красивого жеста. Веря в то, что выполняет свое предназначение. Да и существование в тюрьме, вдали от Кортесов, для него лишено всякого смысла.

— Но он не посмеет убить тысячи невинных…

— Для него просто не существует какие-то невинные.

— Значит, через двадцать четыре часа он взорвет бомбу?

— Для Хуана Переса это явится венцом славы.

Дарелл задумался.

Сколько уже раз человечество содрогалось при опасности полного уничтожения по воле сумасшедшего? Н-да, по всей вероятности, О'Брайн правильно оценивает ситуацию. А если так, они ничего не выиграют от зряшного ожидания. Томительно ползущие часы только увеличивают степень нестабильности человека, который нагло распоряжается жизнью и смерью людей.

Он опять посмотрел чеерз улицу на освещенное окно.

Что-то зашевелилось на задворках памяти.

Дарелл напрягся, восстанавливая детали.

Прошлой ночьью он ведь был в мансарде под наклонным фонарем на крыше. Где же там, в этом неряшливом помещении телефон? Очень скурпулезно стал перебирать всю обстановку комнаты. Перес только что говорил с ним по телефону. Неужели спускаялся вниз? Все свидетельствовало о его присуствии там, наверху, в собственной берлоге. Так где же телефон? Тонкий луч фонарика шарил по предметам мебели. Неприбранная кровать со старинным изголоьвем. Морисоновский стул с потрескавшейся кожей и торчащими из распоротого сиденья внутренностями. Длинный стол, заваленный бумагами, газетами. Пепельница, недоеденый бутерброд. А телефон? Он должен быть там. Не мог он не обратить на него внимания.

Сейчас невероятно важно все точно вспомнить.

Начал опять со стола. Попытался представить его себе. Стоит футах в пятнадцати от двери. А сама дверь на верхней площадке черной лестницы. Бомба явно на столе. Бумаги, газеты и все прочее сброшено на пол. Бомба там, это точно. Блестящее металлическое яичко, чреватое смертью. Там же электрическое приспособление, подсоединенное к детонаторам. И кнопка тоже на столе.

А телефон?

Он увидел его совершенно неожиданно. Настенный вариант. По ту сторону стола прикреплен над постельью. Попал в луч фонарика только один раз.

Не ошибается ли он?

Нет, все верно.

Откуда-то издалека донесся голос Пабло:

— Что случилось, амиго? У вас какой-то странный вид.

Дарелл повернул голову, но ему было не до парня. Итак, решение принято. Жутко, но другого выхода нет. Степень риска огромная, просто непостижимая. Стоп, больше никаких размышлений, иначе вряд ли совершит задуманное. Ни один смертный не имеет права брать на себя такую ответственность. А он отважился.

— О чем вы думаете? — спросил Пабло.

Дарелл бросил взгляд на проклятый дом.

— Я пойду туда. И заберу у него бомбу.