— Ну и что? — буркнул тот.

— А то! Не мог ты так выставить пулемет, чтобы Нина хотя бы случайно в нас попала. Не мог же?

— Не мог! — вздохнул Мишаня. — Да чтобы ствол опустить, стопор на сошках пришлось бы специально отворачивать. А завернул я его крепко.

— Вот видишь, — устало махнул рукой Семен. — И потом, кто нас с Абрикосовым ночью вырубил и деньги унес? Ты, Мишаня, в отключке был после чистки, так или нет?

Мишаня скромно опустил глаза.

— Ну, это кто-то и со стороны мог, — возразил я.

— Как же, конечно! Стал бы кто-нибудь дожидаться, пока ты из дома выйдешь. И откуда человек со стороны узнает, что делают другие в доме? И куда деньги можно унести так быстро? Это уже не два чемоданчика. На себе далеко не упрешь, а машины мы не слышали.

— Где же тогда деньги? — подскочил вдруг Мишаня.

— Где-то здесь, неподалеку. Лес большой, — пожал плечами Семен. — А может, и в доме где. Мало ли тут мест, куда их запрятать можно!

Вот это, пожалуй, был самый сильный козырь в его рассуждениях. Я тоже сломал голову, соображая, куда делись деньги. И тоже с самого начала сомневался, что их унесли далеко от дома. Конечно, могли оставить машину в лесу, но слишком велик риск ночью бегать по чащобе в поисках спрятанной машины с тяжеленными мешками. Да и заблудиться ничего не стоит.

— А при чем тогда сестра-близняшка? — вспомнил я.

— Насчет сестры не знаю, тут много версий можно выстроить. То ли она в отместку своему мужу игру затеяла. То ли на пару с сестрой, а может, и сестра её свои интересы преследовала. Трудно сказать. Но похоже, муж о чем-то догадался, пока в подвале сидел, возможно, пригрозил ей разоблачением, если она, например, не отпустит его и не вернет деньги. А Серега, видно, застукал её, когда она мужа убивала, и…

— Почему ты решил, что мужа она убила? Он же с веревки сорвался, ты сам видел, — остановил его я.

— Как он сорвался, никто не видел, — парировал Семен. — А он и не срывался. Его просто-напросто столкнули.

— Ну, это ты совсем уж… — неуверенно протянул Мишаня.

— А вот это вы видели? — Семен вышел в прихожую и принес связанные простыни и одеяло. — Это я снял с сосны, когда вы уехали.

— Ну и что? — не понял я.

— А вот что!

И он потянул за простыню: она легко, без усилий соскользнула с одеяла. Узлы были завязаны совсем неумело.

— Поняли? Никто по этой связке спуститься никуда не смог бы. И не спускался. Она подвела его к обрыву и просто столкнула, сделала, возможно, вид, что хочет спустить его на веревке.

— А зачем же Серегу тогда?

— Может, он её застукал за этим, может, догадался о чем.

А скорее всего, они вместе с шефом его порешили. Тем более крышечка от кофе, конечно, зверски острая штука, острее бритвы, возможно, но только не крышечкой его убили. Крышечкой горло так глубоко не разрежешь.

Тут он тоже оказался прав.

— С Мишаней я в Афгане вместе воевал. Он меня из-под огня вынес, сказал Семен. — Да и вообще. Там много на чем проверяют людей на прочность. С тобой, Абрикосов, мы вместе в переделку попали в банке. Нас шеф подставил, расписку взял. Так кто же остается? Думайте. Решайте. Я все сказал.

Мы задумались. Молчание повисло долгое и тягостное. Никто не хотел соглашаться с таким на первый взгляд очевидным.

— Не знаю, — отозвался я наконец. — Может, это все и похоже на правду, но я не могу поверить. Думайте обо мне все что угодно.

— Ты в неё просто влюблен, — вздохнул Семен.

— Я не влюблен в нее, — заступился Мишаня, — но мне тоже не верится. И он упрямо выставил вперед крупную голову, словно бодаться собрался. — По крайней мере надо её выслушать.

— Да вы сами подумайте, что она может сказать? Ждете, что она разрыдается и выложит все как есть? Если она такое провернула, то у неё железный характер и нервы тоже.

— Нет, я решительно против таких обвинений, — я стиснул кулаки. — Так мы черт-те до чего можем договориться.

— Действительно, Сеня, что-то ты слишком, — поддержал меня Мишаня.

— Возможно. Но пусть пока посидит в подвале.

— Ты, Сеня, смотри, не забывай про Афган. Неужели он тебя ничему не научил? А здесь не война. Из-за денег я никого в обиду не дам, — поднялся во весь свой рост Мишаня.

— При чем здесь Афган? Тоже мне, вспомнил! Да я не предлагаю устраивать самосуды. Просто для нашего спокойствия пусть посидит под замком. Это не карцер, условия там нормальные. Не хуже, чем наверху. Я даже согласен не предъявлять ей обвинений, не устраивать разборок. Но следить друг за другом у нас нет ни сил, ни времени. Предложим ей вернуть деньги. Вернет — хорошо, не вернет — пусть остается на её совести.

— Или ещё на чьей-то.

— Да мне уже все равно! — почти выкрикнул Семен. — У меня в конце концов жена и двое детей. Я сам по уши в дерьме. Мне сейчас важнее паспорта и билеты. А разборки можно и на потом оставить. Но неприятностей мне вполне достаточно. И сюрпризов тоже. Сегодня найдут Ухина, и начнется огромный шмон. Район, конечно, большой, но и деньги в банке пропали немалые. Дольше чем на ночь оставаться здесь нельзя.

Я хотел добавить, что если найдут сегодня, то и на ночь нельзя. Ухин с ножом в сердце да ещё и машина с расстрелянными служащими банка… Если начнут поиски, живыми нас не выпустят. Пойдет просто охота на убийц. Мы попали в прескверную историю.

Но я промолчал. Боялся излишне волновать моих друзей. Сейчас малейшее обострение могло отразиться на Нине.

Семена мы решили отправить за билетами, которые заказал в авиасалоне Шпильман. Мы собрали все деньги в доме, какие смогли найти. Я молча добавил приличную сумму в валюте, которую обнаружил вместе с пакетом у Зямы в тайнике. Все настолько устали, что не поинтересовались происхождением этих денег.

Мишаня отправился к Нине объяснить ситуацию, у меня бы язык не повернулся объяснить ей такое. Он вернулся быстро и бросил, стараясь не смотреть мне в глаза:

— Она просила тебя подойти. Хочет поговорить, — Мишаня хотел что-то добавить, но передумал.

— Ты только поосторожней, — предостерег меня Семен. — Женщины — народ коварный.

И тут же замолчал, получив тычка от Мишани.

Я спустился к Нине. Она сидела за столиком в той же кладовке, где совсем недавно находился её муж. Я потоптался на пороге, не зная, с чего начать и что вообще говорить.

— Пожалуйста, молчи! — опередила она меня.

Я с некоторым облегчением пожал плечами, но все же посчитал нужным для себя спросить:

— Почему?

Глупее, наверное, ничего нельзя придумать. На бледном лице Нины промелькнула тень улыбки.

— Посиди со мной, — попросила она тихо. — Я не стану допытываться, веришь ты мне или нет. Не хочу, чтобы ты врал или произносил слова, о которых, может, всю жизнь потом жалеть будешь. Я очень устала. Я же все-таки не такой могучий солдат, как вы.

— Что я могу для тебя сделать? — срывающимся голосом спросил я.

— Ничего, — она прикрыла глаза и покачала головой. — Расскажи мне все сначала, только очень подробно. Все, что за это время произошло.

— Хорошо, только зачем тебе?

— Я же ничего не знаю. Я все время находилась в стороне. Мне говорили что-то делать, и я делала, часто даже не понимая, зачем. Расскажи мне все. Я могу что-то увидеть по-другому. Ведь я — женщина.

— Ну и что? — удивился я.

— Ничего, — она улыбнулась. — Просто женщины многое видят совсем иначе, чем мужчины.

И я рассказал. Все — с того самого дня, как шеф вызвал меня к себе, без утайки, без тени сомнения, правильно ли я поступаю. Даже про мертвого Зяму. Рассказал, глядя ей в глаза, наполняющиеся слезами.

— Господи! — помотала она головой. — Какая жуть! Нас втянули в страшную историю.

— Ну, ты что-то новое поняла? — с робкой надеждой поинтересовался я.

— Возможно, — ответила она, ласково погладив меня по руке. — Но мне необходимо ещё немного подумать. Не хочу ошибаться. А ты иди, тебя ждут. Не волнуйся за меня. Ты себя побереги.

Я засмущался, хотел поцеловать её, но нас разделял стол, обходить его показалось мне как-то нелепо, и я, потоптавшись, пошел к лестнице, ведущей наверх. Решил, что Нине сейчас не до моих объятий.