Но тут не я чувствовал полной уверенности. Я вспомнил тонкие, но сильные пальцы Нины. Как она оперировала Мишаню, как ловко сделала надрезы, а главное — уверенно. Так что силенка и характер у неё имелись в достатке. Но и здесь, и в случае Зямы нож загнали по самую рукоять. Не уверен, что мне, например, здоровому мужику весом в сто тридцать килограммов, удалось бы так легко это сделать. Тем более в экстремальной ситуации, а не на показательных тренировках.

— Ну, что делать с Ухиным? — тихо спросил Мишаня.

— Что делать… Не в кустах же бросать.

Мы вытащили автомобильное сиденье на дорогу, предварительно отвязав Ухина. Нож мы не трогали, пускай криминалисты разбираются. По рукояти видно, что это десантный нож с широким лезвием. Точно таким же убили Шпильмана.

И точно такие ножи забирали мы из тайника Володи вместе с оружием. Но точно такие же ножи в количестве нескольких десятков тысяч находились в десантных частях… Так что…

Мы поехали обратно. Перед глазами все время стоял убитый Ухин. Примерно на полдороге я резко остановил машину и предложил Мишане выйти покурить. Он пожал плечами и, поморщившись, выгрузил свое огромное тело из машины. Видно, каждое движение доставляет ему боль.

Мы сидели с ним на обочине, у канавки, на жухлой придорожной траве, и я рассказывал ему про смерть Зямы Шпильмана, который погиб за то, что хотел помочь убежать от судьбы-злодейки друзьям своего друга. И ещё я рассказал о пакете, который оставлял Зяме и который он не выдал под пытками. И про приложенное к этому пакету письмецо. В пакете находились банковские счета и документы, изъятые на квартире Володи.

Зяма по моей просьбе просил разобраться с ними своего знакомого бухгалтера, старого и многоопытного в подобных делах. Его заключение и прилагалось в письме. Суть сводилась к следующему: документы, собранные в пакете, указывали на некоторые нарушения финансовой деятельности банка. В частности, уклонение от налогов в достаточно крупных размерах, сокрытие доходов, отмывка денег, фальшивые авизовки. Собранный материал сам по себе никакой ценности не представлял, не считая акций, но и они не имели серьезной стоимости. Они могли заинтересовать только налоговые органы, прокуратуру, и… шантажиста.

— Выходит, Володя шантажировал шефа? — спросил Мишаня, выслушав мой рассказ.

— Выходит, так, — согласился я.

— Но как же в таком случае шеф ему доверял? И как ему удалось настроить шефа на убийство жены, если он его шантажировал? Как мог тот поверить ему в таком случае?

— Не знаю, — развел я руками. — Возможно, тут есть ещё кто-то, кто и натравил шефа на его супругу. Конечно, вряд ли он поверил бы шантажисту.

— Значит, сговора у них не было?

— Сговор, может, и был, только с кем-то третьим… Или действительно не было…

— То есть как? — вытащился Мишаня.

— Возможно, шеф просто хотел развестись, не теряя денег. И все.

— А зачем тогда двойник? — вспомнил Мишаня близняшку.

— Вот на этом-то все версии и рассыпаются. У меня получается, что сестра-двойник просто разваливает все выстроенные логически конструкции. Излишне все усложняет.

— Вот тут ты не прав, — прищурился Мишаня. — Ты спрашивал Нину про страховку? — он посмотрел на меня в упор.

— Не спрашивал, — признал я не очень охотно свою ошибку.

— Ну вот, видишь! А ведь если существует солидная страховка…

— Тогда зачем двойник? — возразил я. — Тогда нужно тело со следами насильственной смерти, смерти от несчастного случая. Я уже думал об этом.

Мишаня помолчал, соображая, потом покачал головой и сказал с сожалением:

— Да, брат, с разбега этот кроссворд не решить. Тут вообще такие приключения завертелись, что гангстерам и не снились. За три дня два налета и два пролета. Это надо же!..

Я не мог с ним не согласиться. Мы ещё немного поворочили мозгами, но в конце концов пришли к выводу, что выстраивать версии можно до бесконечности. Но не подкрепленные оперативно-розыскными действиями, без результатов криминалистов, можно зайти в тупик и начать подозревать самого себя…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Подведя такие грустные итоги, мы поехали на дачу. Про смерть Зямы решили пока не говорить. Про пакет с письмом, естественно, тоже. Где-то здесь, мы оба это чувствовали, находился ключ ко всей этой безумной головоломке, которая раз за разом ставила нас в тупик.

Нина и Семен ждали нас, несколько встревоженные долгим отсутствием… Мы рассказали про гибель Ухина. Нина вскрикнула, прикусив костяшки сжатых в кулак пальцев. Семен отставил тарелку с едой и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Он долго так шагал, потом остановился перед Ниной и, глядя ей прямо в глаза, попросил довольно жестоко:

— Нина, ты не могла бы побыть внизу? У нас тут с ребятами должен состояться маленький разговор.

— Может, я лучше поднимусь наверх? — удивленно вскинула брови Нина.

— Думаю, нет смысла спорить, — Семен упрямо наклонил вперед голову. Тебе лучше побыть внизу.

Нина вспыхнула и прикусила губу. Мы с Мишаней удивленно переглянулись. Внизу находились те самые кладовые, в одной из которых раньше сидел её муж, а в другой, дальней, лежал теперь на леднике Серега.

Мишаня сделал шаг вперед, хотел возразить Семену, но Нина остановила его.

— Не спорьте, Михаил. Я спущусь вниз. Хотя и сверху я никуда не делась бы, если это тебя беспокоит, Семен, — не удержалась она от последней реплики.

И, гордо вскинув голову, пошла к лестнице в подвал.

— Нина! — окликнул я её.

Нина остановилась и оглянулась.

— Ты что, с ума сошел! — подскочил я к Семену.

Тот стоял, сжав губы.

— Нам надо поговорить, — процедил он. — Мне самому неприятно, и я хотел бы думать, что ошибаюсь, хотя сам я уверен в своей правоте. Долго я вас не задержу. Пускай она побудет там. Если я окажусь не прав, я готов извиниться.

— Не спорь, Абрикосов, — мягко остановила меня Нина. — Я спущусь… Не стоит сейчас ссориться из-за пустяков.

И она, не дожидаясь ответа, простучала каблучками по ступеням в подвал.

— Ты что, с ума сошел? — Мишаня покрутил пальцем у виска. — Нельзя же так обижать человека! Если ты её в чем подозреваешь, мог бы прямо и сказать. Мы все не очень-то вызываем доверие.

— Я тебя понимаю, Мишаня, — неожиданно довольно мягко остановил его Семен. — Но и ты меня пойми. Она, конечно, тебе, можно сказать, жизнь спасла. Но не могу я в глаза ей говорить! Да, я её подозреваю. Более того, я почти уверен, что это она все устроила. Может, и не все, но… Вот смотрите сами…

Когда устроили засаду на дороге, постреляли Володю с напарником, хотели же явно и вас убить. Не было в это время с нами только Нины.

— Тебя тоже не было, — вставил между прочим Мишаня.

— Я с машиной в луже сидел, не в моих силах все это провернуть. Да и вел я его сами знаете сколько. Как я мог мимо вас проехать в машине да ещё и засаду в кустах устроить, сами подумайте? Потом вспомните, как мы шефа в заложники брали. Кто знал, что пули в пулеметной ленте холостые?

— Ну, не совсем холостые. Резиновые, — поправил Мишаня.

— Какая разница? — отмахнулся Семен. — Кто про это знал? Ты, Мишаня, кого-нибудь предупреждал?

— Да нет, — смущенно пожал он плечами. — Я не подумал тогда. Чего, мол, предупреждать, когда все едино прицельно стрелять не намеревались. Только я резиновыми зарядил не потому, что боялся, как бы она нечаянно по нас не стрельнула, а чтобы отдача поменьше была.

— Допустим. Но стреляла-то она в нас! Во всех! Хотела как можно больше народа положить. Если бы не резиновые пули, где бы нас всех сейчас искали? И мне, и шефу, и Володе-телохранителю, и Абрикосову — всем бы досталось. Скажите, разве не так?

— Но ведь все обошлось, — неуверенно возразил Мишаня.

— Обошлось, — согласился Семен. — Но только потому, что она не подозревала, что в пулемете пули не настоящие. И чего ты молчишь, Мишаня? Я же тебя по Афгану знаю. Ты снайпер-пулеметчик.