Бойко, прилетев на аэродром, сообщил об этом Сурину. Тот посоветовался с Харитоновым. Было решено высадить невдалеке от этого села разведчицу, которая должна была открыть местонахождение командира корпуса и сообщить по радиопередатчику, куда надо выбросить десант, чтобы спасти его.

Сурин отобрал для этой цели двадцать смельчаков.

Разведать местопребывание командира корпуса вызвалась вернувшаяся в это время из госпиталя Зина.

Не станем вдаваться в подробности, каким образом попал Бойко в армию к Харитонову, скажем лишь, что он переписывался с Зиной, когда она находилась на излечении в госпитале. Она писала ему, что по выздоровлении будет настаивать, чтобы ее направили в ту армию, — которой командует Харитонов.

"Все наши девчонки, — писала она, — немножко были влюблены в него, и я тоже, пожалуй даже больше других, потому что глубже понимала его. Такого человека нельзя не полюбить. Ты в этом убедишься, когда близко узнаешь его. В нем нет ничего фальшивого, неискреннего, это человек большой правды. Мы многому у него научились, и если я способна теперь писать тебе так искренне, то этой искренности в выражении сокровенных чувств я научилась у него. Он нам рассказывал о своей жизни, о своей первой любви, как сильно он любил девушку, которая стала его женой, как она делила с ним все трудности, как помогала ему преодолевать их. Я представила себе образ этой девушки и решила, что у меня должен быть свой Харитонов, не готовый, а такой еще сырой парнишка, который так же бы меня любил и гак же ставил перед собой большую цель в жизни. Как бы я была счастлива, если бы таким парнем оказался ты. Но мне иногда кажется, что у тебя нет той целеустремленности, какая была у него в твоем возрасте. Есть бесшабашная удаль и золотое сердце, а этого еще мало, чтобы стать настоящим мужчиной. Я восхищаюсь той верностью, которую он пронес через всю жизнь к любимой девушке, а когда думаю о тебе, мне кажется, что ты легко можешь увлечься другой девушкой.

Пойми, Петя, с какой требовательностью я отношусь к тому чувству, которое у меня есть к тебе, и если ты найдешь в себе мужество понять это и сказать мне, что ты не тот, каким^ я тебя хочу видеть, что ты только всего-навсего хороший, честный, простой, веселый и озорной парень, я найду в себе силы разлюбить тебя!"

Получив такое признание, Бойко был потрясен. Он чувствовал, что непонятная еще ему сначала сила души Зины, светившаяся в ее глазах, теперь выразилась в ее письме.

"Неужели, — думал он, — она не будет любить меня, если я буду не такой, как Харитонов? Я не представляю себя в роли генерала, особенно пехотного. Командовать и управлять я не умею, учить людей тоже не могу. Могу быть только верным товарищем и выполнить любое задание правительства в своем летном деле".

Он попытался в таком духе написать ей, но письмо показалось ему ребяческим, к тому же слишком сумбурным.

Бойко не отправил письма. Заветным его желанием сделалось при первом же свидании с Зиной изъяснить ей это на словах.

В том, что Харитонов именно такой, каким описывала его Зина, Бойко убедился, когда его авиаполк был придан этой армии, а звено, в котором он летал, было выделено для обслуживания штаба армии.

Он несколько раз вылетал с Харитоновым в дивизии. Обрадовало его, что Харитонов любил летчиков, в прошлом командовал десантным корпусом и под буркой носил куртку парашютиста.

Еще более обрадовался Бойко, когда однажды Харитонов показал ему снимок, где он был сфотографирован вместе с Чкаловым.

Это обстоятельство окрылило Петю Бойко в предстоявшем объяснении с Зиной.

Как раз в ту ночь, когда он, получив все необходимые инструкции, подготовил самолет к вылету и, сидя в своей кабине, поджидал радистку, в заднюю кабину вошла девушка. Сопровождавший ее Сурин дал знак отправления. Мотор заработал, и самолет, пробежав несколько метров, легко оторвался от земли.

Набирая скорость, Бойко летел по маршруту, который ему был указан Суриным, и так как уже стемнело и все небо было покрыто сплошными облаками, то ориентироваться он мог только по приборам.

Подул южный ветер, в облачной мгле образовались проемы, которые все увеличивались, и наконец небо совсем очистилось, и засияли в нем бесчисленные мелкие звезды.

Показался лесной массив. Бойко, сделав над ним несколько кругов, пошел на снижение.

Когда самолет приземлился, Бойко подрулил в укромное место и вылез из кабины.

— Ну как, не замерзли? — спросил он, подойдя к задней кабине, из которой виднелся только кончик шлема радистки.

Вскоре показалась скованная меховым комбинезоном женская фигура.

— Зина! — вырвался у него возглас.

— Петя! — сказала она вполголоса. — Ничего не говори… Потом все расскажешь… Помоги снять комбинезон!

Когда комбинезон был снят, Зина оказалась в хорошо сшитом зимнем пальто. Встряхнув кудрями, она легко надела отороченную мехом шапочку и, слегка примяв ее сзади тонкими пальцами, ласково спросила.

— Ты знаешь, что ты должен делать?

— Ага! — проговорил он, любуясь ею.

— Проводи меня, — сказала она шепотом.

Дойдя с ним до опушки леса, Зина замедлила шаг, остановилась, повернулась к Пете и заглянула ему в глаза. В углах ее губ мелькнула страдальческая улыбка.

— Ты — моя земля… И мне трудно от тебя оторваться… — протяжно, ласково проговорила она. — Ой, как вычурно говорю!

Она быстро отвернулась от него и пошла не оборачиваясь.

Бойко несколько минут стоял, не отрывая глаз от ее стройной фигуры и плавно покачивающихся рук.

Школа отстояла далеко от других домов, это было новое строение с черепичной крышей.

Учительница оказалась женщиной лет пятидесяти с мягкими чертами лица. Видно, она была очень красивой в молодости, но теперь от былой красоты остались только глаза и какая-то удивительно достойная манера держаться.

Зина у нее заночевала, а чуть забрезжил рассвет, отправилась разыскивать дом, где находился комкор.

На другой окраине села, возле дома у дороги на Павлоград, она увидела немецкую машину и догадалась, что комкора увезут из этого дома. Она заговорила с шофером: не может ли он подвезти ее до Павлограда? Тот ответил, что все зависит от его начальника.

Начальник был молодой офицер из павлоградской комендатуры.

Он вышел в сопровождении унтер-офицера и солдата, которые вели высокого худого старика.

Зина обратилась к офицеру.

Тот после некоторого колебания объявил, что, к сожалению, подвезти не сможет.

Добравшись до Павлограда на другой попутной машине, Зина остановилась у врача городской больницы, работавшего здесь около сорока лет. Зина показала ему записку учительницы, и он принял ее как дальнюю родственницу.

Затем она отправилась в комендатуру и сказала, что едет в Днепропетровск к матери, гостила у тетки, но там начались бои.

Мать одинока и больна… Вся беда в том, что у нее в дороге похитили документы 'и деньги… Она просила выдать ей пропуск в Днепропетровск. Ее личность может удостоверить здешний доктор.

Внешность Зины произвела впечатление на коменданта, и так как она немного знала немецкий язык и могла кое-как объясняться без переводчика, то комендант не торопился выдавать ей пропуск.

Зина тоже не торопилась. Она узнала, что командир корпуса находится в тюрьме среди других задержанных лиц. Из Днепропетровска сюда должен был приехать следователь гестапо, чтобы установить личность задержанных. Нужно было торопиться с освобождением комкора.

Разведав численность гарнизона, состоявшего из одного взвода комендантской службы, Зина передала эти сведения по крохотному радиопередатчику Сурину.

Затем она снова явилась к коменданту и стала еще настойчивее просить, чтобы комендант выдал ей пропуск в Днепропетровск.

У коменданта в это время находился человек, которого читатель хорошо знает. Человек этот был писарь, пропавший без вести в Ростове, после того как Шиков передал ему секретные сведения об уязвимых местах ростовской обороны. Зина никогда не видела его и даже не подозревала о его существовании, но писарь, которому Шиков показал фотографию связистки, свидетельницы его предательства, запомнил ее и теперь искоса поглядывал на Зину.