Мне довелось лично близко знать Фурманова в 1922 году, когда он был парторгом, а я комсоргом литературного отделения Московского университета. Нас объединяло единство цели, хотя мы были люди разного возраста и у нас не было общности воспоминаний, присущих каждому поколению, наполняющих единство цели живыми жизненными подробностями. Фурманова я запомнил навсегда.

Ярким представителем той же замечательной когорты большевиков, красных комиссаров стал для народных масс в армейских шинелях бригадный комиссар Брежнев.

Духовный облик Леонида Ильича формировался в комсомоле двадцатых годов. Он получил свой комсомольский билет при жизни Ленина, когда Владимир Ильич был тяжело болен и каждый получавший этот билет был движим тогда одним желанием: "Надо помочь Ленину!" Служение ленинским идеям снискало Л. И. Брежневу признательность всех честных тружеников земного шара.

Чтобы заслужить такое признание, надо быть не только верным учению Ленина, но и всем своим душевным обликом быть ленинцем, творить жизнь по-ленински, любить людей по-ленински, хорошо знать духовные источники формирования советского характера.

Бригадный комиссар Брежнев не случайно, думается, в конце 1941 года в беседе с корреспондентами "Комсомольской правды"

на Южном фронте сказал: "Постарайтесь выразительней раскрыть духовные источники фронтовых корчагинцев".

Эти слова недавно опубликованы. Не ошибусь, если скажу, что они имеют прямое отношение и к литераторам, пишущим о минувшей войне. Еще тогда, в сорок первом, Леонид Ильич советовал корреспондентам не ограничиваться показом лишь батальных эпизодов, а выразительней раскрыть духовные источники тех, кто совершал подвиги.

Мне эти слова Леонида Ильича особенно дороги. В свое время так поступал, создавая "Как закалялась сталь", Николай Островский, вместе с которым мне довелось готовить к печати первую публикацию романа. Дороги как еще один яркий штрих к портрету Генерального секретаря нашей партии.

С давних пор народная молва о людях судит не только по уму и таланту. Умных и талантливых она делит на уважаемых и любимых. Немногие одарены ею тем и другим.

Вспоминаю одну из встреч ветеранов 18-й армии в Центральном Доме Советской Армии. Страна праздновала 25-летие Победы. Леонида Ильича не ждали. И вдруг он появился в вестибюле.

Все хлынули туда, обступили его, спрашивали: "Помните меня?"

Он отвечал: "Ну как жеЬ/ И называл фамилию сослуживца. Женщин-фронтовичек ласково, по имени. И сам задавал вопросы,

"А где лектор Щербак?" Пожилой человек в очках неторопливо (здоровье пошаливало) подошел. Расцеловались. А Леонид Ильич опять спрашивает, справляется. И снова др/жеские объятия…

Вышли на воздух. Сфотографировались. Перешли в банкетный зал. Взял слово Сергей Борзенко и в кратком выступлении выразил общее чувство участников встречи, чистосердечно сказав:

— Леонид Ильич, мы вас любим!

А Леонид Ильи" так начал свое выступление:

— Я хочу начать с того, что обычно мне приходится выступать с официальными докладами по поручению Политбюро. Приходится пользоваться соответствующими материалами, учитывая обстановку. Сегодня здесь я выступаю от себя, без подготовки, по настроению. Сказал членам Политбюро, что иду на встречу с однополчанами, а с такой встречи рано не возвращаются.

Запомнились его воспоминания. Так делятся ими наедине друзья, как говорится, изливая душу. Рассказал о девушке- комсорге батальона морской пехоты Марии Педенко.

— Было так, — вспоминал Леонид Ильич, — докладывает мне зам. по комсомолу: надо утвердить вместо погибших новых политработников. Утвердили. Едем в машине. Вдруг на дороге две девушки в морской форме. Одна из них оказалась утвержденным комсоргбм морской пехоты. Я говорю: не трудно ей будет в морской пехоте? Мне отвечают: да она уже давно у них1

Леонид Ильич добавил, что эта девушка вскоре была ранена и находилась в резерве политотдела. Потом снова ушла на фронт.

После войны обратилась с просьбой помочь поступить в Киевский университет.

— Я был тогда секретарем Запорожского обкома. Помог.

В Киеве она умерла. Помогал матери.

Вспомнил, как работал на Урале в областном земельном управлении, как учился в институте. В годы его юности убили в Лозанне нашего полпреда Воровского. Один студент стихи написал. Леонид Ильич запомнил стихотворение и прочитал нам с большим волнением.

С сыновней нежностью говорил о матери. И то, что с ней делился в зрелом возрасте самым сокровенным, ассоциировалось с образами матери в произведениях Горького и Николая Островского.

И опять о девушке из морской пехоты, о женщинах на фронте.

Та комсомолка осталась в памяти как воплощение мужества фронтовичек…

Вот еще строки из уже упоминавшегося письма Л. И. Брежнева.

"Очень хорошо, когда непосредственные участники этого поистине переломного периода жизни не только нашей страны, но и всего человечества берутся за перо, чтобы восстановить картину минувшего. Один человек, быть может, ярче помнит что-то одно — конкретный бой, операцию, самоотверженный поступок на фронте или в тылу. Но в коллективной памяти ветеранов запечатлен, можно сказать, сам ход истории во всей его полноте. Вот почему я считаю, что эта память — огромное нравственное, политическое, патриотическое достояние нашей страны, нашей партии… Еще раз сердечно благодарю за возможность как бы заново вернуться к далеким дням, когда ковалась великая Победа".

Как четко сформулирована мысль, занимавшая Леонида Ильича на той встрече!

Уже тогда, помнится, он говорил: пока свежи в памяти события, надо их запечатлеть в слове, на экране.

А заключил свое выступление так:

— То, что здесь обо мне говорили как о партийном руководителе, начальнике политотдела, — отношу к партийному руководству. Выполнял задания командования в духе указаний ЦК партии.

Но не скрою, что в какой-то мере мне приятно слышать вашу оценку моих качеств. Горжусь такой оценкой!

Вторая встреча в ЦДСА была краткой. Леонид Ильич приехал прямо с заседания Политбюро, чтобы провести час-полтора с однополчанами.

Мы увидели его озабоченным, сосредоточенным. Мысленно он еще был там, на заседании, где шло обсуждение важных народнохозяйственных проблем.

…В мае семьдесят пятого страна праздновала тридцатилетие Победы. Совет ветеранов 18-й армии решил провести встречу особенно празднично. Пригласили известных артистов, певцов, композиторов. Но Леонид Ильич приехать не смог. Прислал письмо. Не ждали его и в нынешнем, семьдесят шестом, а он позвонил руководителям совета ветеранов 18-й армии А, Н. Копенкину и С. С. Пахомову, сказал, что будет с нами с начала и до конца.

Высказал мнение, как надо проводить встречи фронтовиков. Меньше торжественности, больше непосредственности, живости…

И сам, видимо, решил доказать простую истину, что все без исключения люди, независимо от их возраста и общественного положения, могут умно и весело провести дружескую встречу без торжественной части и концертного отделения.

— Давайте, товарищи, сегодняшнюю встречу проведем так, как мы проводили досуг, когда были помоложе! Нет возражений? — предложил Леонид Ильич и всю встречу вел, как в годы молодости, когда, вероятно, так же непринужденно, весело задавал тон на молодежных вечерах.

На нем был маршальский мундир.

— Если бы надел я этот мундир в более молодом возрасте, дружески-весело сказал Леонид Ильич, — мог бы зазнаться.

Впрочем, не зазнавался раньше, а теперь уже легче не зазнаваться!

Перешел к воспоминаниям:

— Тут я вижу Марка Левина (бывший пропагандист политотдела). Какой у него был янтарный мундштук! Все мы ему завидовали.

Что только не предлагали в обмен, — не отдавал. И вот, помню, приходит ко мне и говорит: "Отдам, если пошлете меня в десант на Эльтинген!" Вы знаете, какой это был десант в ноябре сорок третьего! Помнишь, Марк? Предлагал ты мне свой янтарный мундштук? Очень был хороший мундштук!

Затем тост за лектора Щербака. И в этом, думается, была оценка и того духовного вклада, который внесли в дело победы над фашизмом наши армейские пропагандисты.