Но немцы кое-чего недоучли. Они подсчитали, что участку фронта, занятому немецкой бригадой, противостоит только один русский полк. Разведка им так донесла. Но что это за полк, из кого он состоит, они этого не знали и не могли знать. Они не могли знать о разговоре, который произошел между командиром полка майором Кавешниковым и командиром десанта Гладковым. А разговор был такой.

— Сколько вам потребуется сил, чтобы взять этот рубеж? — спросил майора полковник.

— Вдвое больше, чем у меня есть,

— А сколько у вас бойцов?

Майор назвал цифру.

— Нет, вы ошибаетесь, — улыбаясь, возразил полковник. — У вас больше!

Майор в недоумении пожал плечами. Шутят с ним, что ли?

— Нет, в самом деле, — настаивал полковник. — Пойдите и присмотритесь к своим людям. Мы полагаем, что вы справитесь с поставленной задачей…

Майор идет к себе. Заглядывает в роту. Видит, около землянки несколько бойцов слушают молодого сапера Корнакова, который читает им письмо, полученное из дому. Завидев командира, все встают. Но он делает им знак садиться. Просит прочитать письмо сначала. И Корнаков читает:.

— "Здравствуйте, многоуважаемый мой верный друг Андрей Федорович! Посылаю я вам чистосердечный привет и желаю вам, Андрюша, самых наилучших успехов в вашей молодой жизни а также верности в нашей любви…"

В этом месте письма Корнаков делает паузу. Щеки его слегка розовеют, лицо выражает затаенное чувство гордости.

— "Андрюша, — продолжает Корнаков, — вы пишете, что хорошо живете, ну, я живу неважно. Немец нас дюже обидел. У нас много хлеба погорело, и хаты мы своей лишились. Враг у нас всю деревню нарушил. Как зашел от большака, и ни одного дома не оставил".

Тут снова пауза. Нарочито монотонный голос чтеца, старающегося не выдать своих чувств, начинает слегка дрожать.

— "Андрюша! Очень было страшно, как начался пожар. Мы из деревни убегали в поля, а то невозможно было терпеть. Задыхались от дыма. Зажгут, а тушить не дают. Мы хотели было затушить, подходим к дому. Я взошла в сенцы. Как закричат наши:

"Варюшка, выходи с сеней, а то стрелять хотят!" Я выхожу. А немец мне навстречу. Как ухватил меня за рукав, как ударит автоматом-Думала, я отжила на свете". — Лицо солдата стало мертвенно-серым, точно налилось свинцом. — "Андрюша! — продолжает Корнаков уже резким, возмущенным голосом. — Мы от них виды видали. Они бы нас со свету сжили, когда б Красная Армия не пришла. Один месяц повластвовали и то сколько делов натворили. А ежели бы подольше — нас всех бы уничтожили".

Майор слушает и не спускает взора с бойцов. Какая-то в них произошла перемена у него на глазах. Поведи он их сейчас в бой — каждый будет драться за двоих.

И вот полк Кавешникова решает задачу, которую по правилам военной науки могут решить только два полка. Он обрушивается на немцев с той стороны, откуда его не ждали, штурмует и берет высоту.

Герой Советского Союза двадцатилетний командир отделения младший сержант Толстов рассказывает о недавних боях. Это молодой казак, одетый, в синие суконные брюки, ватную фуфайку, подпоясанную кожаным ремнем. Меховая щапка, сдвинутая на затылок, открывает его белый лоб. Губы и глаза у него совсем детские, голос тихий, нежный.

— Нас собрали для прорыва, — рассказывает он. — Оставили мы прикрытие для обмана, а сами пошли. Вдруг окрик часового.

Вдарил его прикладом. Пушка стоит. Рядом блиндаж. Там свет, прикрытый плащ-палаткой. Побили шесть немцев прикладами.

Опять часовой. И этого свалили. Видим, и здесь пушки стоят.

Блиндаж. Свет оттуда пробивается. Наставили автоматы: "Выходи!"

Не выходят. Я говорю: "Выходи, а го гранату бросим!" Один чтото закричал, выскочил с поднятыми руками. Заставил его замки из пушек вынуть. Взорвали пушки, а сами в окоп. Потом на город пошли. Немцы танки свои подогнали. А тут наша артиллерия с Тамани стала бить. Танки не идут. Слышим, «илы» наши гудят. Сбросили нам патроны. Командир роты говорит: "На порт пора идти!"

А меня ранило. Посмотрел на свою рану-ничего, думаю, заживет, и пошел со своим отделением.

Младший сержант умолк. Несколько минут длится молчание.

Слышен только шум дождя, который струится по плащ-палатке возле входа.

За столом, уставленным закусками, сидят медработники. Самый пожилой из них хирург Трофимов, светлый, коренастый ленинградец, ухитрился, находясь в десанте, делать записи в блокноте.

Записи, которые он делал ежедневно, к концу десанта составили целую тетрадь.

Вот выдержки из этого дневни. ка:

"1. Мы на клочке крымской земли. Море бушует. Низкая облачность. «Юнкерс-88» делает два захода. В операционной идет обработка раненого. Обвал потолка. На стерильном столе кирпичи и штукатурка. Убираем. Через час ("нова начинаем работать.

Новый налет — рушится стена. Расчищаем соседнюю комнату и переходим туда.

2. Самолеты «У-2» сбросили нам перевязочный материал и, главное, эфир. Убита старшая медсестра Саша Колесникова. Работать в операционной совершенно невозможно. Приспосабливаем сарай. Молов укрепляет крышу вторым накатом. Ранен при исполнении служебных обязанностей майор медицинской службы Парфенов. Ночью под свист и грохот снарядов хоронили Сашу Колесникову.

3. В сарае нет окон. Сломанная дверь закрыта плащ-палаткой, чтобы хоть немного защитить раненых от пронизывающего ветра.

По показаниям пленных, ожидается наступление противника.

Вооружаемся. Будем прорывать фронт.

4. Прорвали вражеское кольцо. Ноги по щиколотку вязнут в клейкой глине. Мечтаем хотя бы о пятиминутном привале. Отстать нельзя. Но и идти нет сил. Бредем без дороги по степи. Сзади пулеметный обстрел. Догоняю большую группу раненых — идут, поддерживая друг друга. У многих в руках автоматы. За поясом гранаты. Атакуем огневую позицию врага. Возле немецких орудий трупы перебитой прислуги. Кто-то очищает от фашистов блиндаж.

В одном белье выскакивает фриц и тут же у порога падает, сраженный пулей. Снова вперед! Идти стало легче. Появилось второе дыхание.

5. Немцы панически боятся наших самолетов, которые считались до сих пор учебными. Они не дают противнику покою по ночам. Самолеты появляются внезапно. Летчикам наплевать на погоду. Они спускаются так низко, что немцы слышат торжествующий смех и неистовые возгласы: "Полундра! Получай!" Затем раздается угрожающий свист, треск, вой, грохот. Все вокруг рушится, летит в стороны, вверх.

А вот как они помогают нам, десантникам.

Когда мы высадились на крымскую землю, у нас иссякли боеприпасы. Казалось, нет выхода. Но в ту же ночь над нами закружили самолеты «У-2». Они спускались так низко, что можно было расслышать, как летчик кричал при выключении мотора: "Полундра! Братишки, куда бросать?" — "Сюда, сюда!" кричали мы в ответ, стараясь разглядеть во тьме лицо летчика".

…Хирург Трофимов поднимается со своего места за столом.

В руках у него бокал.

— За Родину! За дружбу! — провозглашает он тост.

Ночь. Степь. Ветер доносит глухой шум моря. Небо иссиня-темное над головой и бледно-голубое по краям.

Узкий рог месяца. Мерцают звезды. Слышен рев моторов. Возле взлетной дорожки стоит стол, а за столом женщина лет тридцати в шлеме и комбинезоне. Из-под шлема выглядывает белый шелковый подшлемник, похожий на косынку. Несмотря на военную форму, она похожа на одну из тех бесчисленных русских женщин, которых вы видите на производстве и в колхозах. Фамилия женщины — Амосова. Зовут Серафима Тарасовна. По званию капитан, по должности — заместитель командира полка.

Женщина при свете фонаря рассматривает карту, на которой цветным карандашом отмечены объекты бомбардировки. Рядом с картой — телефон. Женщина бросает в трубку строгие и четкие распоряжения.

Мы слышим характерные для всех летчиков выражения:

— Бомбы ко мне! Ветер взяла?

— Луч!

Женщина поднимает руку. С хлопаньем взвивается ракета и освещает взлетную площадку. Возле самолетов стоят девушки в комбинезонах и меховых шапках.