Он вышел. Ни радости победы, ни горечи он не испытывал. Досадно, что получилось так. Но что поделаешь? Вся эта история разыгралась как бы независимо ни от него, ни от Маргарет; казалось, силы, неподвластные человеческой воле, вмешались в их судьбу.

Пока он шел к дому миссис Уэйс, его так и корчило - угораздило же его втравиться в этакую мерзкую переделку. Он уложил Пострела на кровать. В гостиницу он не пошел. Кстати, он туда и не собирался. Просто захотелось напоследок унизить Маргарет, задеть ее побольней. Он разделся, пристроился рядом с Пострелом и долгое время не мог уснуть.

Из Кунамбла Маколи направился на юг в Джилан-дру и проработал там три дня на лесопилке. Затем он свернул на восток к Дунеду и неделю травил кроликов на пшеничном поле. А в самом Дунеду купил Трепача. От нечего делать просматривал «Хронику Дунеду» и вдруг наткнулся на объявление, где описывалась случайно пойманная лошадь, Он решил, что это перст судьбы. Тут же отправился в загон и за какие-то гроши приобрел лошадь, на которую не заявили притязаний ни прежний владелец, ни посетители аукциона.

Когда, к величайшему восторгу Пострела, Маколи увел за собой Трепача, он подумал, не спятил ли он. Животное было костлявое, с длинной, печальной мордой, меланхоличным взглядом и выглядело так, словно могло в любой момент окочуриться. Трепач отличался спокойным и ласковым нравом и был расположен к лености; Маколи не мог разобрать - врожденные ли это свойства или прежние хозяева забили до отупления бедную лошаденку.

Маколи не рассчитывал с одного захода приобрести и повозку, тем не менее это ему удалось. Имея двигатель, естественно было заняться поисками кузова. Он раскопал эту двуколку на кладбище выброшенных экипажей во дворе у кузнеца. Всевозможные фургоны, кабриолеты, коляски ржавели и распадались на части, стоя на одном месте так долго, что колеса постепенно врастали в землю, а ободья оплетались сорняками.

У повозки были расшатаны колеса, и на ходу она покачивала задком, как хористка бедрами. В одной оглобле был посредине выломан кусок, но Маколи с помощью кузнеца, весьма довольного тем, что нашелся покупатель на этот памятник старины, удлинил оглоблю, приколотив к ней брусок, отпиленный от гладкого ствола молодого деревца. Кузнец смазал ось и придирчиво, как врач больного, осмотрел повозку. Несколько лет, пожалуй, еще протянет, - сказал он.

Все приобретения обошлись Маколи в пятнадцать долларов, из которых большая часть ушла на упряжь.

По зеленым холмам и по красным дорогам тронулись они в путь, куда глаза глядят. Там, где подвертывалась подходящая и небезвыгодная работа, задерживались на время, и снова вперед. В Таре он приделал тент к двуколке. Так добрались они до плато Дорриго и разбили лагерь в миле от Дангарского водопада. Но застревать здесь надолго у него не было причин, и он двинулся по горной дороге на север, к Графюну.

Именно по этой дороге он шел, когда впервые покинул Сидней, и множество воспоминаний ожило сейчас перед ним. С тех пор он отшагал по этой дороге раз шесть, не меньше, и всегда повторялось одно и то же: от красоты и величественности ландшафта все ликовало в нем. В ту зиму, когда он работал здесь на картофельном поле, ему приходилось время от времени подбегать к переносной печурке обогреть заледеневшие пальцы; он кутался в мешок, похожий на монашескую рясу с капюшоном, закрывал голову, плечи и спину от непрестанно моросящего дождя; молочно-белый туман заполнял долины; словно бурное море, ревел лес. А можно было нагрянуть сюда в разгар сентября, сентябрьского таинства, когда на душе так славно, а вокруг все зрело и целесообразно: ползет жучок, неслышно лопаются почки, солнечный свет могуч и ощутим, и солнце долго медлит, прежде чем спрятаться за горизонтом; и все так звучит, так сияет, словно сам господь проходит тут.

В Графтоне он миновал то место, где старик Томми Гурианава занял свой престол на склоне лет. Пивную давно снесли, снесли лет десять тому назад, а не ее месте возвышался современный, огороженный забором дом, и во дворе играли ребятишки.

Миновал он и тот дом, где когда-то сложилась их крепкая мужская дружба со Счастливчиком Риганом, не омраченная даже однообразием меню, неизменно состоявшего из жареной картошки с рыбой; все на том же месте стоял трактир, в котором они как-то подрались со Счастливчиком, основательно помяли друг другу бока, а затем обменялись рукопожатием, закрепившим их дружбу навек.

Прошлое оживало все сильнее, и он вспомнил Лили Харпер. Почему-то захотелось ее повидать. За семнадцать лет, прошедшие с той ночи, он не раз бывал здесь, но у него никогда не возникало желания встретиться с нею, хотя ему было известно, где она теперь живет и какую фамилию носит. Ему хотелось иногда что-нибудь услышать о Лили, порой он представлял себе, как занятно было бы неожиданно наткнуться на нее, идя по улице, но никогда ему не хотелось ее разыскать.

Он приближался к Ульмаре, и желание увидеть Лили делалось все сильнее. Он прикинул в уме, не покажется ли это чересчур уж наглым, обозвал сам себя дураком и, наконец, решился. Но действовать придется осмотрительно, не с кондачка, к тому же он не был уверен, что у него достанет смелости так сразу встретиться с ней лицом к лицу. Сперва потребуется подготовка, нечто вроде разведки. А что, если она вовсе не хочет видеться с ним?

Он остановил двуколку возле почты; Пострел и Трепач были целиком поглощены друг другом, а Маколи вошел туда и разыскал нужный ему номер в телефонной книге. Затем направился к кабинке. Услыхав знакомый голос, он замялся, затем вполне внятно назвал себя, добавив кое-какие пояснения, чтобы Лили могла его вспомнить.

Она охнула. И тишина. Когда в трубке снова зазвучал ее голос, в нем слышались недоверие и волнение. Откуда он звонит? Пусть едет к ним. Пусть немедленно приезжает. Господи боже, подумать только, да как же он живет, и пусть не мешкает, она напечет сейчас пышек и тотчас ждет его.

Он так и сделал, но при встрече они оба чувствовали себя скованно. Оглядывали друг друга с ног до головы, смеялись, что-то говорили. Маколи нашел, что Лили, как и прежде, красивая, живая и ничуть не похожа на почтенную мать семейства, хотя у нее уже трое детей, все школьники, и муж учитель. Вид у нее был умиротворенный, довольный. От прежней взбалмошности и жеманства не осталось и следа. А ей он показался таким присмиревшим, что трудно было в нем узнать того отчаянного парня.

Она предложила ему погостить у них, но Маколи отказался. Он не то чтобы не доверял себе - кстати, доверял он себе с некоторой оговоркой - просто ему казалось, что поселиться у них было бы бестактно, а этого ему не хотелось. Впрочем, Гарри Макреди, муж Лили, оказался вовсе не таким, как он ожидал. Это был сердечный, добродушный малый, с медового цвета чубом и золотистыми глазами. Ум у него был острый, хотя Гарри не блистал остроумием. Он отлично разобрался что к чему, но оставил при себе свои открытия. Маколи разбил лагерь у реки, раза два навестил супругов Макреди, и они уговорили его провести у них в гостях все последнее воскресенье. Вечером, когда дети у себя в комнате показывали Пострелу книжки с картинками, все трое взрослых собрались в гостиной у камина. Маколи чувствовал, что Лили и Гарри хотят о чем-то с ним поговорить, и догадывался о чем. Он заметил, как Лили сделала мужу знак глазами. Гарри прокашлялся и стал набивать трубку.

- Мак, - заговорил он, тяжело вздохнув, - вот мы тут думали… Может быть, тебе не совсем легко живется. В смысле… тот образ жизни, что ты ведешь… - Он тут же торопливо произнес: - Ты только не думай, что я осуждаю, вовсе нет, но, может быть, тебе… - он не договорил.

- Это ты насчет Пострела? - пришел на помощь Маколи.

В разговор вмешалась Лили:

- Да, да, насчет нее. Нам хотелось бы помочь тебе, если мы сможем, Мак. Вот и Пострел…

- Ей ведь уже скоро в школу, - подхватил Гарри. - Мы ее запросто подготовим. В таких делах, можно сказать, собаку съели. У нее здесь будут и товарищи, и крыша над головой. Ты сам видел, как она играла нынче с нашими детишками.