- Всяких ужасов...
- Я даже видел тебя однажды, года три назад.
- Никто ещё не называл меня прекрасной. Жуткой холерой сколько угодно. Упырем, людоедкой, троллем в юбке...
- Они слепые. Ты похожа на грозу. Синяя, лиловая, голубая, клубишься и переливаешься, и маленькие такие молнии пробегают. Если ты сердишься, то фиолетовые, если спокойна - голубые, почти белые, а иногда, - Хилл мечтательно и чувственно улыбнулся, - нежно-розовые и золотистые.
Он нежно провел ладонью по её волосам, словно пытаясь поймать одну из этих молний.
- Надо же... Ты всех так видишь?
- Нет. Только тебя. И других магов. У обычных людей бывает иногда отблеск, чуть-чуть.
- А ты сам какой?
- Не знаю...
- Хочешь, скажу?
- Конечно.
- Ты золотой. Как солнце. И тёплый-тёплый...
- Шу, ты поцелуешь меня, наконец?
- Да, любимый, - она обняла его и коснулась губами его губ. - Хилл? - Шу потянула его за собой к кушетке. - Дай сюда твои руки.
Он протянул ей окольцованные кровоточащими ссадинами запястья. Шу коснулась ранок губами и шепнула:
- Прости, Хилл.
- Любимая, ты не заболела? Или у меня что-то со слухом? - Хилл недоверчиво и удивленно усмехнулся.
- Прости. Пожалуйста. Хилл. - Шу повторила, удерживая его запястья у своих губ и серьёзно глядя ему в глаза. Снова поцеловала ладони. - Я поступила с тобой дурно. Прости, что заставила тебя молчать. Что купила тебя. Что надела на тебя ошейник. Что унижала и била тебя. Что звала тебя Тигрёнком...
- Только за первое, любовь моя, - Хилл привлек её к себе, обнял и баюкал, словно маленькую девочку. - За всё остальное не надо, не стоит...
- Надо. Я знаю, у меня ужасный характер, тебе тяжело пришлось со мной. Я не привыкла сдерживать свои желания... это было жестоко...
- И не надо... мне нравятся твои желания. И можешь звать меня Тигрёнком.
- Я делала тебе больно...
Хилл поцелуем поймал её последнее слово, опрокидывая на кушетку, приник всем телом и выдохнул ей за ухо, зарываясь лицом в черные, пахнущие осенними листьями пряди:
- Если ты имеешь в виду хлыст, то это не больно... - у него кружилась голова от её нежных касаний. - Всё, что ты со мной делаешь, так чудесно...
- Ты шутишь... - она провела по его спине вниз острыми ногтями. - Тебе правда нравится?
- Да. Очень... - его руки теребили и стягивали с неё рубашку.
- Но ты кричал...
- Но кричать можно не только от боли... - Хилл оторвался от её ключицы и взглянул на неё. Лукавые глаза сияли, словно пронизанное солнечными лучами море. - Ведь тебе приятно рисовать на мне узоры, и слизывать кровь, - их дыхание снова смешалось, - мне нравится твое чувство прекрасного, любовь моя.
- У тебя странный вкус, любимый...
- У тебя тоже, родная...
Сплетение юных тел укрывало лишь угасающее мерцание заката за окнами и ощущение дивной гармонии. Слитно трепещущее дыхание, унисон пульса, перемешанные черные и соломенные пряди, тихие стоны и вскрики, вязь нежных слов и ласк создавали уютный кокон, отгородивший их от всего мира.
Они отдыхали в полусне, не размыкая объятий. Гибкая высокая фигура вытянулась, закинув одну руку за голову, другой лаская изящный изгиб узкой спины, черноволосая голова покоилась на смуглой груди, тонкие бледные пальцы поглаживали легкий золотистый пушок на рельефном бедре, беспорядочно скользя по влажной коже.
***
- Нет, это вы послушайте, дорогой брат! За эти два дня вы должны как угодно раздобыть приглашение! Хоть удавитесь!
- Но, барон, я не смогу! Эти приглашения невозможно даже купить!
- Вы что, не понимаете, что ставите под угрозу весь наш план! Что вы, как маленький, право слово. Вон, поухаживайте за дочкой графа.
- Какой дочкой?
- Да вон той, старшей.
- Этой образиной? Да она меня старше вдвое!
- Вот-вот. А на неё приглашение имеется, на два лица, между прочим.
- Нет, вы шутите. Да надо мной будут смеяться все, кому не лень.
- Это вы думаете, что шутите. Какая разница, кто над кем будет смеяться, если наше дело провалится? Вы поклялись. Извольте теперь делать то, что требуется, а не то, что хочется.
- Барон, зачем так серьезно? Ну, не будет меня...
- Вас не будет в живых, сударь.
- Но... это же...
- Вы, кажется, не понимаете, что мы не можем рисковать. Кто не с нами, тот против нас! Или вы забыли?
- Но я же с вами, с вами... да что вы, в самом-то деле. Ладно, пойду охмурять крысу.
- Никаких крыс. Глядите веселее, сударь. От такой физиономии, как у вас, даже такая красотка, как Дарика, сбежит.
- Барон, я только ради нашего дела иду на такие жертвы!
- Не сомневаюсь, брат мой. Укрепитесь в вере, и вам воздастся.
- Да, не помешало бы.
- Вот, выпейте фарнийского, у наших дорогих друзей сегодня отличные вина.
- Пожалуй, бокал-другой поможет мне... э.... укрепиться. Да.
- Не богохульствуйте, сударь.
- Да нет, что вы, барон. Как можно!
- Вот и отлично. Вперед, к чистоте, брат мой.
В один глоток осушив кубок, молодой человек твердой походкой отдающего себя в жертву во имя справедливости направился к томно обмахивающейся веером барышне. Лет тридцати, с острым носиком и маленькими глазками, с мышиного цвета волосами, неудачно и неровно окрашенными в нечто наподобие пепельной блондинки, в претенциозном модном туалете, подчеркивающем полное отсутствие всяческих форм, Дарика Ламбур и впрямь походила на крыску. Заметив приближающегося к ней симпатичного кавалера, она активнее заработала веером и состроила гримасу, в её представлении обозначающую очаровательную улыбку.
Некоторое время барон наблюдал за неуклюжими попытками недавнего собеседника обаять даму, и, как только убедился в том, что рыбка заглотила наживку вместе с крючком и удочкой, отвернулся. 'Какое убожество! С кем приходится работать! Видел бы Мурс...' - с этими невеселыми мыслями он устремился к следующему единомышленнику. Все с тем же сомнением, не придется ли и его силком тащить в нужную сторону. К торжеству чистоты и света.
Глава 5.
239 г. Третий день Осенних Гонок. Суард.
В особняк ирсидского посла лорд Рустагир вернулся только под утро, уставший и недовольный. Интрижка с Её Высочеством, на которую он даже и не рассчитывал, пока не обещала приблизить его к цели, а вот помешать могла, и весьма серьезно. Великолепная Ристана оказалась капризной, вздорной и требовательной особой, мнящей о себе невесть что. Может быть, она и неплохо справлялась с обязанностями Регентши, и успешно держала в кулаке Королевский Совет, но вот на своих приближенных она вымещала все. И злость, и досаду, и разочарование, и просто дурное настроение. А вчерашний бал, похоже, совершенно вывел её из себя.
Когда Её Высочество соизволила обратить на него внимание, лорд Рустагир поначалу обрадовался возможности войти в круг приближенных ко двору. Весь вечер он добросовестно развлекал принцессу историями из высшего света Метрополии, сочувственно поддакивал и кивал в ответ её жалобам на непутевых брата с сестрой, восхищался её красотой и политическими талантами... и потихоньку выяснял, получится ли найти с Регентшей взаимопонимание в единственном важном вопросе.
Ничего толком добиться от самовлюбленной красавицы не удалось. Её Высочество предпочитала беседовать исключительно о себе, изумительной и неподражаемой, с редкими перерывами на сплетни - не менее чем об императорской семье. Он, конечно, мог порассказать о сыновьях Его Всемогущества немало интересного и весьма интригующего, но делиться с трудом добытой информацией за просто так? Никакие красивые глаза этого не стоят. Тем более что обладательница этих самых глаз и так вцепилась в него мертвой хваткой и под конец вечера все же показала свои знаменитые цуаньские ковры. Впрочем, против такого завершения бала лорд Рустагир ничего не имел. Хоть Регентша и здесь показала себя избалованной до безобразия, но опыт и страстность вполне компенсировали некоторые её недостатки.