Это тогда она могла лазать по беседке, приводя за собой стаи маленьких, но очень звонкоголосых пташек, отвлекая Владыку от размышлений о судьбах мира, вызывая у него приступы смеха и катастрофическое нежелание работать. Это тогда она набрасывалась на Повелительницу с тьмой вопросов - это уже будучи чуть постарше, а еще раньше - с просьбами поиграть с ней в догонялки, поскольку в этой аллее интереснее всего бегать. А когда молодой господин возлежал на берегу озера, слагая стихи, перебирая струны своей любимой лютни, Латифа любила пригонять маленьких жеребят, щенков, или еще каких-нибудь детенышей, таких же несознательных, как и она сама, которые начинали бегать по берегу, резвиться и прыгать в озеро, создавая небывалый для Изумрудных Чертог шум и массу брызг, заливающих бессмертные творения господина Эльстана, и его самого превращая из Высокородного эльфийского принца в мокрого с ног до головы и злющего юношу, который тут же начинал гонять ее по всему берегу, чем вызывал у нашкодившей девочки неземной восторг.

Но все это было очень давно. Много воды утекло с того времени. Многое изменилось.

А госпожа Аллеан все же ушла. Хоть и обещала никогда этого не делать. Что с ней произошло - воссоединилась ли она с душами ушедших братьев или же ее поглотила Бездна, об этом Латифа так и не узнала. Как и никто в Чертогах - однажды госпожа Аллеан взошла на вершину холма, а обратно не спустилась. А что там было, на окутанном призрачным светом пике, никому знать было не дано - разве что только Илидору, но он ничего не говорил, а спрашивать его никто не решался. Все знали, как она была дорога сердцу Владыки, и лишний раз бередить его душевную рану никто не хотел.

И Латифа, которой все больше и больше втолковывали, как должна себя вести приличная девушка, тем более - Перворожденная, и тем более - дочь первого советника Владыки, его министра Талиэна - тоже не стала одолевать Илидора своими вопросами...

О чем вскоре пожалела. Илидор все больше молчал, общались они все реже, и вскоре, - как ей показалось тогда, - о ее чудачествах и вовсе забыли, начав ее воспринимать только как дочь высокородного эльфа. О ее помолвке с Эльстаном уже не говорили - хотя раньше и госпожа Аллеан, и сам Илидор неоднократно на это намекали, а юный принц только краснел и начинал читать ей лекции о взращивании Садов, Хранителем которых он являлся - впрочем, его лекции были очень интересными, Сады она любила, а о замужестве еще не помышляла, так что ничего неестественного в поведении принца она не видела и была вполне довольна таким положением вещей.

Но после ухода Аллеан, когда Владыка замкнулся на государственных делах и прекратил все личные разговоры, а Эльстан, с которым они уже успели подружиться, и теперь вместе занимались Садами, иногда вместе размышляя - но только шепотом, чтобы не услышал Владыка - о том, что же на самом деле могло случиться с его матерью, ее отец внезапно настоял на том, чтобы она удалилась в их фамильные владения. Это ее очень удивило - насколько она помнила, Талиэн всегда поощрял ее общение с Эльстаном, и отсылать дочь из Сердца Изумрудных Чертог было не в его манере.

Но вскоре все встало на свои места - по чертогам разнеслась весть о помолвке принца с некой Клементиной - племянницей Архиепископа Гаронда. Когда же она спросила отца, как ее 'отлучение' от двора с этим связано, и услышала в ответ, что это был приказ Владыки, она пришла в ярость. Но... как благовоспитанная Перворожденная, никаких скандалов устраивать не стала, а обиделась на Владыку и самого Эльстана - тихо, не выезжая из Чертог советника - обидеться 'громко' ее с превеликим трудом, но все же уговорил Талиэн. О чем тоже пожалела - но много позже, когда Илидор расторгнул помолвку сына, а Эльстан по неизвестной никому причине покинул Изумрудные Чертоги, дав обет скитания. Вот тогда-то она и вернулась ко двору Владыки, совершенно неподобающе Перворожденной, наплевав на все советы и причитания своего отца.

Как оказалось, относительно ее Владыка никаких приказов не давал, и услать ее из столицы было инициативой Талиэна, который, как ни любил свою дочь, и как ни пытался ее пристроить поближе к семье Верховного Владыки, племянником которого был господин Эльстан - все же не хотел мешать политическому шагу, на который решился Илидор, заключая помолвку сына с племянницей Архиепископа. Или же просто побоялся гнева Архиепископа, который мог обрушиться на дерзкую эльфийку - зная характер Латифы, она бы обязательно что-нибудь вытворила, возможно, что и прямо на самой помолвке, чем опозорила бы свой род и, что еще хуже, прогневила бы самого Гаронда, и неизвестно, чем бы это закончилось - для нее самой и для эльфов вообще - ссоры с Инквизицией до добра не доводят.

Однако, ничего не произошло, помолвка была расторгнута и без ее участия, Эльстан исчез в неизвестном направлении, а Владыка Илидор... загрустил. И Латифа, пробежав по той дороге, по которой ее в детстве провела Повелительница, взобралась на вершину холма Белых Цветов и поклялась перед душами ушедших эльфов, что сделает все, от нее зависящее, чтобы Владыка Илидор никогда не прошел этой дорогой с тем, чтобы произнести слова Обряда Воссоединения или, - тем более, - не отдал свою душу Бездне.

- А ты никогда не уйдешь?

- Нет, конечно...

Так говорила госпожа Аллеан... незадолго до своего ухода.

- А Владыка Илидор?

- Нет. Никогда.

Так обещала госпожа Аллеан. Но как можно верить той, что уже однажды не сдержала своего слова, данного на этом же холме? И с кого спросить, если и это ее обещание, произнесенное со всей торжественностью, окажется пустым звуком?

Латифа вздохнула, прикрыв черные с серебряными искорками глаза длинными ресницами. Как много здесь изменилось! И, как это не прискорбно было осознавать, эти изменения были далеко не последними для Изумрудных Чертог - это она чувствовала всеми фибрами своей тонкой эльфийской души.

А еще этот ураган... Хранительнице пришлось потратить немало сил и времени, чтобы привести в чувства выжившие цветы, деревья, и кустарники в этих дивных Садах - такого ужаса, что испытали бедняжки в эту ночь, она не пожалела бы даже злейшему врагу. С самого утра она вместе с другими эльфами, которых сама выбрала себе в помощники, восстанавливала растения в Сердце Чертог - хуже всех пришлось Лесу и ее прекрасным Садам, но если с Садами она справилась лично, никого не пуская в доверенные ей владения, то в Лес пришлось отправить несколько отрядов, остальных же эльфов распределять по всем Чертогам и за их пределы, пострадавший от буйства стихий. Как бы ни были велики силы Хранительницы, на исправления всех нанесенных ураганов увечий их все равно хватить не могло, и Латифа это прекрасно понимала.

Понимал это и Владыка, предоставив Хранительнице право самой решать, что ей делать, а что - нет... Так, по крайней мере, хотелось думать Латифе. После урагана она видела Владыку лишь мельком, когда он заглянул в ее Сады, проходя по любимой аллее Повелительницы, которую сейчас отчего-то вспомнила девушка, - она тут же бросилась к нему, объявила о своей готовности к действиям и выпалила свой 'план спасения', попутно попросив у Владыки разрешения взять на себя командование эльфами, которые могут ей понадобиться для проведения данной операции. Илидор погладил ее по голове, назвал умницей, кивнул и продолжил свой путь.

Вспомнив этот эпизод, Латифа побледнела. А что если... он совсем не слышал ее, и все это время был занят своими мыслями, а кивнул лишь машинально, чтобы его маленькая девочка успокоилась и не препятствовала ему идти туда, куда он собирался? Тогда, в пылу работы, осененная идеей спасения Изумрудных Чертог, она совсем не обратила на это внимания... А что, если Владыка Илидор ушел туда, откуда не возвращаются?!

Латифа запаниковала. Нет, этого не может быть. Как говорила госпожа Аллеан, Владыка Илидор никогда этого не сделает - ему не позволит долг перед его народом, перед теми, кто его любит... Но она же и упоминала, что Бездна не признает долга, Бездне не важно, любит он кого-то или нет, хочет он уходить или не хочет, она просто забирает того, кого выбрала, не спрашивая его желания... стоит лишь подать ей повод...