Сакен видел все преимущества первой дороги, но полагал решительно невозможным спуститься по крутому склону, где под копытами почти ползущих коней сыпалась земля, обрывались камни; а справа и слева зияли бездонные пропасти, и потому повел кавалерию к пологому спуску. С ним пошли два конно-мусульманские полка и бригада Раевского; казаки со своим атаманом и третий татарский полк Мещеринова остались на месте, чтобы попытаться спуститься с кручи. Две сотни Карпова полка тронулись первыми; остальные стояли еще у спуска, когда от Сакена прискакал офицер с приказанием, чтобы вся казачья бригада шла вслед за ним и догоняла бы его на меджингертской дороге. Леонов приказал сказать, что он имеет особое приказание главнокомандующего и сам отвечает за свою бригаду. Но когда Сакен, опасавшийся, что казаки в своей рискованной попытке потеряют много времени и вовсе не примут участия в преследовании, прислал вторичное приказание, тогда Леонов, повернув бригаду налево, последовал за ним и, таким образом, очутился в самом хвосте кавалерийской колонны. Карповские сотни вернуть, однако, уже было нельзя: они благополучно спустились вниз и, перерезав меджингертскую дорогу, раньше всей кавалерии ударили в лес.

Леонов ясно видел ошибочность направления, взятого Сакеном. Идя по этому спуску, кавалерия не только не перерезывала путь бегущему неприятелю, но и выходила на дорогу гораздо позже его, в то время, когда масса турок была уже значительно впереди. К тому же по самой меджингертской дороге могла бежать лишь незначительная часть неприятеля, тогда как главные силы его должны были кинуться влево, к Араксу, где сплошь расстилались густые леса, представлявшие лучшее средство избежать погони. Опасаясь, таким образом, окончательно упустить неприятеля, Леонов вновь отделился от главной колонны и кинулся в лес, послав на подкрепление карповских сотен весь конно-мусульманский полк. Вскоре перед ним ясно обрисовались беспорядочно бегущие толпы пехоты и конницы. Он тотчас известил об этом Сакена, прося подкрепить его драгунами. В ответ на это Сакен потребовал от него самого Донской полк Фомина, и Леонов остался только с тремя казачьими сотнями. Настойчиво сидеть на плечах тысячной массы с таким слабым отрядом, конечно, было нельзя, и тем не менее Леонов скакал около пятнадцати верст и захватил до ста двадцати человек пленных. Татары действовали правее его и вернулись назад с двумя отбитыми турецкими знаменами.

Между тем Сакен, выйдя на меджигертскую дорогу и отделив от себя второй конно-мусульманский полк влево, чтобы отрезать те неприятельские части, которые еще не успели выйти из лагеря, направил преследование на самый Меджингерт. Впереди скакали два конно-мусульманские полка, Ускова и Эссена, из которых последний только что явился сюда из колонны Бурцева; их поддерживали дивизион Нижегородского полка майора Маркова и дивизион улан. Вся остальная кавалерия составляла резерв и шла одной общей колонной.

Нужно сказать, что еще при самом начале движения второй дивизион Нижегородского полка, под командой майора Казасси, был отделен в прикрытие конной артиллерии, оставленной на месте, и, таким образом, вовсе не участвовал в преследовании. Впоследствии, нашли почему-то нужным отправить из этой батареи вслед за Сакеном два казачьи орудия, которые, под прикрытием полуэскадрона драгун, скоро догнали кавалерию. Но дальше следовать за нею они не могли. Пошли крутые овраги, начался густой лес, и орудия со своей длинной упряжью то путаясь между деревьями, то останавливаясь перед крутыми спусками, на каждом шагу замедляли движение конницы. На одной из таких переправ, где особенно долго возились с артиллерией, Сакен решился наконец бросить орудия и оставил в прикрытие у них, кроме полуэскадрона драгун, еще второй дивизион улан, под общей командой полковника Анрепа. Таким образом, в главной колонне остался только полк Фомина, да третий дивизион нижегородцев, которых Сакен уже не рисковал рассылать по сторонам, опасаясь сам быть атакованным в лесу какой-нибудь засадой.

Между тем татары, проскакав несколько верст, успели настигнуть бегущих турок. Не много находилось таких, которые пробовали защищаться, большинство, объятое паникой, гибло без сопротивления. Только раз, когда четвертый полк настиг толпу кавалерии, среди которой развевалось три знамени, произошла довольно упорная схватка. Турки честно бились за свои знамена; но когда к татарам подоспел еще дивизион нижегородцев с майором Марковым – они обратились в бегство. Сто неприятельских тел усеяли землю. Один из байрактаров, видя невозможность спасти свое знамя, сорвал полотно и с ним ускакал, а древко захватили татары. Два остальные знамени также не ушли от погони и были отбиты мусульманами, но едва один из них, некто Вели-бек, выбрался со своим трофеем из свалки, как в общей сумятице на него набросились наши же драгуны и отняли знамя. Его увез с собою старший адъютант корпусного штаба майор Степанов.

Преследование продолжалось. Но вот дорога раздвоилась и левая ветвь, круто уклонившись в сторону, пошла к Араксу; по ней и бросилась бежать большая часть неприятеля. Усков и колонна Сакена повернули за ним на ту же дорогу. Скоро Усков со своим карабагским полком врезался в турецкую пехоту и одно за другим взял девять знамен, но турки с одного из них успели сорвать полотно и нам досталось только древко с кистями и булавой. Татары или рубили или обезоруживали бегущих, драгунский дивизион непосредственно поддерживал татар, а уланы шли сзади и забирали пленных, которых к концу оказалось двести семьдесят пять человек. Тем временем Эссен продолжал идти на Меджингерт и передовые партии его заняли местечко без боя; здесь нашли большие запасы хлеба и пороха.

Но скоро преследование прекратилось по обеим дорогам. Усков скакал под конец уже только с двенадцатью карабагскими беками, а потому Сакен, приблизившись к крутому спуску над самым оврагом, приказал остановиться. Затрубили сбор, но татары, драгуны и уланы, рассеявшиеся по лесу, еще долго стягивались к месту, где кавалерия расположилась на отдых. Лошади, бывшие под седлами два дня, устали и многие расковались. Но пока солдаты, облегчив подпруги, вываживали своих, лошадей, прискакал разъезд с известием, что влево от дороги турки заняли старое укрепление и стреляют по нашим патрулям. Сакен послал туда дивизион улан майора Парадовского. В это же самое время к тому же укреплению, но с другой стороны его, подошла пехотная колонна Муравьева, в голове которой шел Анреп со своими уланами. Оба дивизиона, Парадовского и майора Хандакова, соединились и, спешившись, пошли на приступ. Из числа четырехсот защитников шестьдесят были убиты, столько же взято в плен, и уланы отбили одно знамя – единственный трофей регулярной кавалерии.

Этим эпизодом и закончилось преследование бегущего турецкого корпуса.

Собственно говоря, из восьми конных полков, брошенных за неприятелем, действительно преследовали только два конно-мусульманские полка; остальная кавалерия или оставалась в резерве или же действовала отдельно, частями, без всякой взаимной поддержки и связи между собою. От этого число пленных не превышало в общей сложности тысячи двухсот человек; убитых было больше – по крайней мере, некоторые очевидцы утверждают, что все овраги на пути преследования турок были завалены их трупами. Но если это было и так, во всяком случае потеря для двадцатитысячного корпуса была совершенно ничтожной. К счастью, паника, охватившая турок, была так велика, что те семнадцать или восемнадцать тысяч, которые успели спастись от погрома, расселись по деревням и надолго были потеряны для турецкой армии.

Паскевич был крайне недоволен результатами преследования. Из числа шестнадцати доставленных к нему знамен пятнадцать были отбиты татарами, и главнокомандующий справедливо полагал, что если бы преследование велось с большим умением и энергией, то драгуны и уланы также могли бы принять участие в деле, а тогда трофеев было бы больше и результаты сражения были бы полнее.

Блеск миллидюзской победы и значение отбитых трофеев во многом увеличились тем, что среди пленных находился сам турецкий главнокомандующий Гагки-паша, а среди взятых знамен – его бунчужное знамя. Пленение Гагки-паши произошло при следующих обстоятельствах. В то время, когда колонна Панкратьева вступила в лес и сборный линейный казачий полк, следовавший в голове ее, рассыпался вслед за бегущими турками, два урядника Горского казачьего полка, Александр Венеровский и Борис Атарщиков, случайно наехали в лесу на партию пленных, которую препровождали в лагерь. Зная по-татарски, они спросили их: “А где же ваш паша?” – “Да вон он”,– ответили турки и указали на пеструю кучку, которая одна среди общего бегства стояла в лесу, не трогаясь с места. То был, действительно, сам турецкий главнокомандующий со своей свитой. Старый испытанный воин, надежда арзерумских жителей, он в первый раз переживал столь страшный позор своей армии и, будучи отрезан от всех дорог, быть может, считал для себя унизительным бежать в лесную бездорожную чащобу.