Итоги польской кампании должны были навести военное руководство союзников на мысль об использовании двух свежих идей из германского арсенала. Однако подобного не произошло, и новое практическое применение этих самых идей поразило союзнические силы на Западе подобно молнии.
Новым в военной стратегии стало широкомасштабное использование самолетов и танков.
Немецкие генералы обнаружили нечто такое, до чего не смогли догадаться военные теоретики других армий, а именно то, что самолеты и танки являются не только оружием, но и своего рода средством передвижения.
«Средства передвижения» могли не только двигаться сами, но и перевозить артиллерию или пехоту, делая возможным строительство на основе мобильных частей совершенно новой военной системы. Армии стало возможным составлять из соединений, либо перебрасываемых на значительные расстояния с помощью авиации, либо передвигающихся самостоятельно, – то есть танков, моторизованной артиллерии и мотопехоты. Военно–воздушные силы могли включать в себя авиацию как тактическую (истребители и бомбардировщики поля боя), так и тяжелую стратегическую.
Гудериан строил свои танковые армии, опираясь на работы двух английских военных теоретиков – Дж. А.С. Фуллера и Бэзила X. Лиддела Гарта. Их идеи о концентрации бронетанковых частей в крупные соединения совершенно игнорировались в Англии. Как и английское руководство, германское верховное командование не сразу приняло новое в тактике и стратегии и долго сопротивлялось идеям Гудериана.
Благодаря энтузиазму Гитлера по отношению к танкам у Гудериана появилась возможность обосновать свою доктрину и укрупнить все танковые части до уровня дивизий и армий – вместо того чтобы сформировать из них небольшие подразделения, закрепленные за пехотными дивизиями, что сохранялось в практике французской и английской армий.
Кроме того, Гудериан добился принятия положения о том, чтобы бронетанковым дивизиям были приданы части моторизованной пехоты, артиллерия и инженерные войска, которые могли бы передвигаться со скоростью танков.
Эрвин Роммель, прославившийся благодаря своим успехам в Северной Африке, одним предложением выразил самую суть «блицкрига»: «Это искусство концентрации сил в одной точке, натиск и прорыв, окружение и укрепление флангов с обеих сторон и затем проникновение, подобное молнии, глубоко в тыл, прежде чем у врага найдется время отреагировать».
Для всех армий мира это была революционная идея. Большинство военачальников считали, что танки можно использовать только так, как они применялись в Первой мировой войне, – то есть в качестве поддержки пехоты, которая наносила удары по объектам противника, передвигаясь пешком. По этой причине лучшие танки союзников, вроде британской «Матильды», были тяжеловооруженными монстрами, которые хоть и обладали значительной огневой мощью и толстой броней, но при этом двигались вряд ли быстрее, чем обычный пехотинец на марше. С другой стороны, германские танки были «бегунами», имели более тонкую броню, но зато могли проходить около 25 миль в час, быстро прорываясь сквозь войсковые порядки противника с возможностью последующего рейда по оперативным тылам врага.
Поразительно, что союзные генералы, как и большинство немецких полководцев, не понимали обезоруживающей логики аргументов Гудериана. Он, например, привел такой пример: если одна сторона имеет 2100 танков и равномерно распределит их по трехсотмильному фронту для поддержки пехотных дивизий, то плотность машин будет семь единиц на милю, чего совершенно недостаточно для решительных действий, разве что только в боях местного значения. Если же у другой стороны имеется такое же количество танков, но все они сконцентрированы на направлении главного удара, то плотность бронированной колонны будет такой, сколько танков можно физически разместить на полях и дорогах данного сектора. С подобной концентрацией можно смело совершать прорыв. Средств противотанковой обороны у противника неминуемо окажется недостаточно для того, чтобы уничтожить всю атакующую бронетехнику; оставшиеся машины стремительно выйдут в тыл обороняющейся стороны, а при этом другие моторизованные силы последуют за танками, войдя в прорыв, чтобы закрепить успех. Это неминуемо нарушит равновесие главной линии обороны врага и развалит весь его фронт.
Тем не менее английские и французские военачальники настаивали на распределении большинства своих танков среди пехотных дивизий. Они заблуждались, полагая, что война должна вестись по всей вытянутой линии фронта, а генералы могут передвигать танки, чтобы блокировать любую точку, где несколько машин противника прорвут их оборону. Ретрограды не понимали эффективности концентрации большого количества танков для решительного прорыва в одной точке.
Революционный самолет, созданный немцами, поначалу не вызвал особого интереса. Речь идет о «Ю–87В» «штука» – пикирующем бомбардировщике с неубирающимися шасси, который нес 500–килограммовую бомбу и имел максимальную скорость всего лишь 395 километров в час. «Ю–87» устарел уже к 1940 году, однако «штука» (сокращение от Sturzkampfflugzeug, то есть «пикирующий боевой самолет»), разработанный для нанесения точечных ударов по полевым позициям противника, проявил себя в условиях войны неплохо, поскольку германские люфтваффе (военно–воздушные силы вермахта) быстро завоевали превосходство в воздухе благодаря отличному истребителю «Me–109».
«Ю–87» выполнял функции дальнобойной артиллерии и был достаточно эффективен. Этот самолет наводил ужас на солдат союзников благодаря точности бомбометания и еще потому, что немецкие пилоты снабдили «Ю–87» обычным свистком, который во время пикирования издавал пронзительный визг.
Руководство военно–воздушных сил союзников не видело необходимости в создании подобного самолета и сосредоточилось главным образом на бомбардировке по площадям, что оказалось гораздо менее эффективным, чем точечные удары на поле боя.
Когда германские танки прорывали вражеские линии, для огневой поддержки они могли использовать и свои собственные пушки, и пикировщики. Это стало новым способом получения оперативно–тактического преимущества, и союзники оказались не в состоянии противопоставить что–либо бешеному натиску немцев.
Глава 2.
Кампания на Западе: 1940 год
Первоначальные цели, которых немцы хотели достичь на Западе, были поразительно скромными. Они даже не стремились к полной победе над Францией.
Как указывалось в директиве гитлеровской ставки (ОКХ) в октябре 1939 года армейскому командованию, задачей германских войск являлся разгром значительной части союзнических армий и захват территории Голландии, Бельгии и северной Франции, что должно обеспечить проведение «успешных воздушных и морских операций против Англии, а также создать широкую защитную зону для Рура» – немецкого индустриального района, расположенного к востоку от Голландии.
План этот несколько напоминал знаменитый «план Шлиффена» времен Первой мировой войны – а именно в том, что направление главного удара было направлено на Бельгию. В остальном же цели ОКХ были совершенно другими.
Граф Альфред фон Шлиффен намеревался одним махом разбить всю французскую армию. Его целью было обойти союзные силы с правого фланга, потом пройти на юго–запад к Парижу, а затем вернуться и нанести удар с тыла, то есть по всей вражеской армии, вытянувшейся вдоль франко–германской границы, после чего противник вынужден был бы капитулировать.
Сделать это в 1940 году было невозможно. В 1914–м Шлиффен рассчитывал на стратегическую внезапность. В сороковом же союзники предполагали, что немцы вторгнутся в Бельгию, потому что лобовая атака на французские приграничные укрепления была нереальна. В 1930–х годах Франция создала так называемую линию Мажино – систему мощных укреплений, состоящую из бетонных фортов, капониров, минных полей, крупнокалиберных орудий с пристрелянными площадями и т. д. Эту преграду лихой атакой взять было физически невозможно.