– Наверно, мистер Ритчи не захочет пятнать свою репутацию?

Миссис Хескет пожала плечами:

– Наверно. Не знаю. Но, во всяком случае, мистер Райдер слишком умен, чтобы добиваться простой купли министра. Он постарается как можно дольше использовать сэра Джона и его влияние на зятя. В таких делах даже маленькая власть может дать богатые плоды, а я не думаю, что мистер Ритчи в состоянии противостоять своему тестю. Сэр Джон Теннант – страшный человек.

Мало-помалу мне становилось худо оттого, что я оказалась втянутой в такой клубок ненависти и мести. Мне вовсе не хотелось иметь с этим что-нибудь общее, однако, как сказала миссис Хескет, я была сутью этого дела, потому что унаследовала от своей родной матери золотистую бабочку.

– Насколько я понимаю, мистер Райдер может доставить сэру Джону много беспокойства, но не будет же это продолжаться вечно. Чем же все закончится?

Миссис Хескет оперлась на спинку кресла и посмотрела мне в лицо.

– Наверно, мистер Райдер обдумывает сейчас самую достойную месть за своего брата, покончившего самоубийством. Он хочет, чем черт не шутит, чтобы сэр Джон Теннант тоже покончил с собой.

– О Господи, – вздохнула я. – Это ужасно. Пожалуй, я уже должна была бы изучить людей, но, кажется, я их почти совсем не знаю.

– Они оба плохие люди и поэтому всегда будут за пределами нашего понимания.

На камине заиграли часы, и я увидела, что уже четыре. Собрав бумаги, я отдала папку миссис Хескет, потому что ничего больше не хотела читать. Я и так узнала слишком много, гораздо больше, чем хотела бы знать.

– Миссис Хескет, зачем вы это рассказали? Нет, я вам очень благодарна, но ведь это не входило в ваши обязанности.

Она долго не отвечала.

– Ханна, мне уже сорок лет. Я никогда не была замужем, хотя ношу кольцо и называюсь «миссис Хескет», просто потому что это солиднее. До двадцати четырех лет мне пришлось ухаживать за больной матерью, а потом на меня никто уже не смотрел. Вы не представляете, как трудно одинокой девушке начинать свое дело, да еще имея совсем мало денег. Однако я все преодолела. У Бонифейса было агентство, в котором работал он один, но у него совсем нет делового чутья. Я купила его агентство, сделала его компаньоном, и так получилось «Агентство Хескет». Почти пятнадцать лет мы работаем вместе, и уже лет четырнадцать я его любовница. Что-то он делает очень хорошо, в чем-то он глупее младенца, но я все равно люблю его, уж не знаю почему. Наверно, потому что лучше любить его, чем никого. И я все еще надеюсь, что когда-нибудь он сделает мне предложение. Из меня выйдет хорошая преданная жена.

Замолчав, она тряхнула головой, словно отгоняя от себя какую-то мысль.

– Однако я не ответила на ваш вопрос. Вы спросили, почему я решила рассказать вам то, что случайно узнала о вашем рождении и о ваших родителях. Знаете, Ханна, я долго колебалась. Бог его знает, не лучше ли мне было промолчать. Но если бы я промолчала, я бы никогда не избавилась от чувства вины, поскольку вас помимо вашей воли вовлекли в свою войну два безжалостных человека. Уж лучше вам знать. Я в этом сомневалась.

– Да, я вас понимаю. Но ведь я вам чужая, миссис Хескет, и не думаю, что вы должны были мучиться виной. Да и какое все это имеет отношение к тому, что вы только что рассказали о себе и мистере Бонифейсе.

– А... – На ее лице мелькнуло смущение, и она принялась торопливо ставить чашки и блюдца на поднос. – Просто я... я всегда мечтала о дочери, и если бы вышла замуж в двадцать лет, у меня могла бы быть дочь вашего возраста. Ханна, мы виделись с вами всего несколько часов в тот день, когда вы приехали в Англию, но с тех пор я часто думала о вас. Вы мне нравитесь и вызываете у меня уважение. – Она подняла поднос и пристально поглядела на меня. – Если бы у меня была дочь, которая пережила бы столько же, сколько вы, я бы день и ночь молилась, чтобы люди относились к ней по-доброму. Вот почему я сделала то, что сделала.

И она ушла в кухню. Вернулась она через несколько минут прежней миссис Хескет, уверенной в себе и независимой дамой.

– Вы решили ничего не говорить мистеру и миссис Хью Ритчи. А что вы еще решили?

Сначала я не поняла.

– Вы думаете, я могла бы взять с мистера Райдера плату? Сказать ему, что я знаю о его намерении... шантажировать сэра Джона Теннанта?

– Могли бы, дорогая. Но я вам ничего не советую, потому что не знаю, что лучше.

– Мне не нравится сэр Джон Теннант, – сказала я, стараясь не показать неприязни. – Но я не хочу делать ему больно. Я хочу, чтобы все закончилось и я не была картой ни в чьей игре. – Я встала и вдруг почувствовала острое желание остаться одной со своими проблемами. – Я подумаю, миссис Хескет. Ничего не хочу предпринимать в спешке. Могу я вас попросить? Пожалуйста, когда мистер Бонифейс вернется, скажите ему, что вы нашли папку и показали ее мне.

– Ну, конечно, дорогая, – твердо сказала она. – Можете представить, как мне было больно, когда я ее обнаружила. И, поверьте мне, у него больше не будет никаких дел с мистером Райдером. Я не позволю, чтобы мое агентство работало на такого человека.

Я взяла сумку.

– Когда вы будете ругать мистера Бонифейса, не унижайте его. Мужчины этого не переносят. – Я запнулась и посмотрела на миссис Хескет. – О, простите меня, пожалуйста, я лезу не в свои дела.

Она закрыла глаза, а когда вновь открыла их, я увидела, что она плачет.

– Ничего, – попыталась она успокоить меня, хотя голос у нее дрожал. – Я знаю, вы от всего сердца. Да и трудно придумать лучше совет. Мне только очень жаль, что вы такая юная девочка и уже такая мудрая.

Я покачала головой и улыбнулась:

– Не расстраивайтесь. Прошлое умерло и больше не тревожит меня. Можно мне еще раз прийти к вам, миссис Хескет?

– О, приходите обязательно. Я буду очень рада. А сейчас вы очень спешите? Ну, ладно. Позвольте, я подам вам пальто и шляпку. Не все кэбмены останавливаются, когда видят женщин, потому что считают, что женщины мало платят им... ровно столько, сколько они заслуживают, это я вам говорю. Ничего, от меня еще ни один кэбмен не ускользал. Много лет назад я заплатила уличному мальчишке пенни, чтобы он научил меня свистеть.

Она помогла мне одеться, потом отступила на шаг, вложила в рот указательный и большой пальцы и чуть не оглушила меня громким свистом.

– Кэбмены слышат меня за восемьдесят ярдов, – с гордостью проговорила она. – Бедняга Бонифейс так не умеет и ужасно завидует.

Однако миссис Хескет не пришлось воспользоваться своим умением, потому что когда мы вышли на улицу, то сразу увидели свободный кэб. Кучер даже вроде обрадовался нам.

– Свободный кэб не нужен, мадам?

– Отвезете эту девушку на Портленд-плейс, – строго наказала она кучеру. – Дорогу она знает, так что поезжайте ближайшей и не крутите по городу. А если она будет настолько добра, что даст вам чаевые, не вертите носом, словно вам мало. Понятно?

Кэбмен мигнул и ухмыльнулся.

– Как не понять, мэм, – ответил он и бросился вниз, чтобы открыть дверь.

Я попрощалась с миссис Хескет, и едва успела усесться поудобнее, как кэб тронулся с места. Какое-то время я сидела с закрытыми глазами, стараясь ни о чем не думать. Я знала, что стоит мне начать размышлять обо всем, что я узнала, и мне худо придется, поэтому лучше подождать, пока я окажусь в своей комнате. Тогда я не спеша поразмыслю обо всех людях, замешанных в непростую историю, рассказанную мне миссис Хескет, и решу, что мне делать, если мне вообще стоит что-нибудь делать.

Немного погодя я открыла глаза и выглянула в окно, но никак не могла ни на чем сосредоточиться. Тогда я решила припомнить что-нибудь интересное, не имеющее ничего общего с тем, что я только что узнала. И мне немедленно припомнился мистер Эндрю Дойл. Я представила, как он сидит в гостиной на Портленд-плейс и со страстью повествует о несчастных крестьянах своей страны. Он говорил о них в свой последний визит к нам почти так же страстно, как говорил с мистером Ритчи во время прогулки по Темзе, но быстро оборвал себя и извинился за свою невежливость – не дело во время светского визита говорить о серьезных материях.