– Нет! – закричала я. – Нет! Вы не можете!.. Доктор Торнтон продолжал как ни в чем не бывало:

– Мисс Смит, я уверен, вам тут понравится. В столике вы найдете Библию. А если вы будете себя хорошо вести, то через несколько месяцев мы позволим вам выходить на часик в день в общую гостиную.

– Месяцев? – переспросила я, задрожав от ярости и отчаяния. – Вы заперли меня тут одну на несколько месяцев?

– Только до тех пор, пока вы не успокоитесь, – попытался исправить свою оплошность доктор Торнтон. – Надеюсь, вы поймете, что лучше вам хорошо себя вести. Нашим пациентам очень нравится проводить вместе время в гостиной. Мы, увы, не можем разрешить там вязать или шить, то есть пользоваться спицами, ножницами и другими острыми предметами, но они болтают, прогуливаются вместе, играют в разные игры или делают всякие фигурки из папье-маше. – Неожиданно оборвав себя, он взглянул на часы, которые достал из кармашка жилета, и нахмурился. – Уже почти четыре часа, а мне еще обход делать. – Он показал мне на могучую женщину. – Это сестра Вебб. Она за вами присмотрит. До свидания, мисс Смит.

Он убрал часы и направился к двери.

– Подождите, – крикнула я и двинулась было следом за ним.

Сестра Вебб схватила меня за руку, и я едва не задохнулась от боли.

– Сюда, дорогая, – сказала она, подталкивая меня к кровати.

Даже если бы я не ослабела от снотворных и голода, я бы все равно не смогла справиться с ней. Едва шевельнув рукой, она бросила меня на кровать, словно я весила не больше рубашки, надетой на меня, потом отошла на шаг и скрестила руки на груди, глядя на меня сверху вниз своими маленькими черными глазками на широком лице.

– Нам ведь не нужны неприятности, правда, дорогая? – насмешливо спросила она. – Будете хорошо себя вести, и с вами будут хорошо обращаться, но если вы начнете шуметь, придется мне вас успокоить, а это совсем не так приятно.

Она о чем-то размышляла, глядя на меня, а я испуганно, не говоря ни слова, смотрела на нее, и голова у меня кружилась, кружилась.

– В шесть будет чай, – сказала она, – а в восемь мы дадим вам хорошую таблетку, чтобы вы крепко спали. – Она сжала зубы, и в глазах у нее появилось злобное выражение. – Вы примете ее без шума, дорогая, иначе нам придется сделать вам больно.

Тяжело шагая, она вышла из комнаты. Дверь закрылась. Ключ повернулся в замке. На мгновение меня охватил ужас, который я уже один раз узнала в запертой комнате в доме миссис Логан. Я легла на живот, положила голову на руки и, стиснув зубы, стала ждать, когда это пройдет. Через какое-то время до меня долетел странный звук. Он был тихий и шел ко мне издалека, но я узнала церковные часы. Тогда я подняла голову и принялась считать. Четыре часа. Я не знала, сколько прошло дней, да и не рассчитывала, что сестра Вебб или кто-то другой мне скажет, но уж воскресенье я могла отличить от будней благодаря церковному колоколу. Мне стало немножко легче. Еще я поняла, что рядом должна быть деревня. Тогда я села в постели, потерла глаза тыльной стороной ладони и стала думать.

Сэр Джон Теннант приказал меня похитить и поселить в отдаленной больнице для душевнобольных. Врач или не врач, доктор Торнтон – продажная тварь, и он знает, что я не сумасшедшая. Если правда, что два доктора подтвердили мою болезнь, они сделали это, не повидав меня, вероятно, подкупленные сэром Джоном Теннантом.

Себастьян Райдер будет меня искать, но он не заявит в полицию. В этом я почти не сомневалась. Я была нужна ему для его мести сэру Джону, и ему вмешательство полиции было не с руки. В любом случае вряд ли меня найдут. С содроганием я подумала, что Себастьяну Райдеру может прийти в голову, будто я сбежала, и тогда он точно не будет меня искать.

Тоби Кент? Он где-то за границей. Пройдет много недель, прежде чем он узнает о моем исчезновении. В конце концов, он тоже может подумать, что я сбежала в надежде начать новую жизнь, особенно если учесть поведение Себастьяна Райдера во время прогулки по Темзе. Многое будет зависеть от того, скажет ли Себастьян Райдер кому-нибудь о моем неожиданном исчезновении. Пришлось мне, как это ни было тяжело, признать, что из своей тюрьмы мне придется выбираться самой, и сделать это немедленно – невозможно.

Я подошла к окошку и встала на цыпочки. Толстая решетка сразу же лишила меня надежды на бегство из окна. В туалете вообще не было никакого окошка. Стараясь держать себя в руках, я села за стол и взяла в руки Библию. В ящике больше ничего не было.

Мне ничего не оставалось, как несколько дней, может быть, даже дольше вести себя спокойно, ни с кем не спорить и делать все, что прикажут. За это время надо постараться побольше узнать о доме, о том, что его окружает, о врачах и слугах, которых наверняка нанимают убирать в комнатах. Я вспомнила о конюшне. Не может тут не быть лошадей и экипажа. Если мне удастся ускользнуть из дома...

Куда я пойду? Поверят ли жители деревни доктору Торнтону, если он скажет им, что я сумасшедшая? Наверняка они простые люди, да и почему бы им не поверить? Отчаяние вновь стало подступать ко мне, но я подавила его. Письмо... Надо написать письмо и отправить его из деревни, едва мне удастся до нее добраться, на случай, если меня схватят и привезут обратно. Значит, надо раздобыть бумагу, ручку и чернила. Еще конверт и марку. Нет, марку необязательно. Правда, получателю придется заплатить вдвойне, но если я напишу свое имя...

А кому мне писать? Райдеры вернутся в Серебряный Лес, и мое письмо их не догонит. А в Серебряном Лесу письмо может пролежать непрочитанным несколько недель. Тоби Кенту? Он за границей. Эндрю Дойлу? Он должен был вскоре покинуть Лондон, а я понятия не имела, сколько мне могло понадобиться времени на приготовления к побегу.

Миссис Хескет! Правильно. Если писать, то только ей. Она никуда не денется с Чэнсери-лейн и все сделает для меня. Она обязательно мне поможет, я была в этом уверена, тем более она человек опытный и решительный.

Я не позволяла себе думать, как трудно мне будет исполнить задуманное, то есть написать письмо и убежать из заведения мистера Торнтона хотя бы в деревню. У меня не было ни малейшего сомнения, что сэр Джон Теннант намерен держать меня взаперти, по крайней мере, до своей смерти или до смерти Себастьяна Райдера. Или до моей смерти. Наверняка если я просижу тут достаточно долго среди больных людей, не говоря уж о своей одинокой комнате, то вполне возможно, сама сойду с ума.

* * *

Колокола на далекой церкви сообщили мне, что наступило воскресенье. Прошло три дня. Я отметила царапинкой на внутренней стороне двери в туалет свое первое воскресенье из шести, которые мне пришлось провести в больнице прежде, чем я была готова к побегу. Но и за три дня я успела многое узнать.

Каждый день мне три раза приносили еду. На завтрак обычно давали комковатую овсянку, правда, в довольно больших количествах, и совсем светлый холодный чай. Днем, не знаю уж, во сколько, приносили основную еду – похлебку, в которой было гораздо больше овощей, чем мяса, рисовый или манный пудинг и еще кружку чая. В шесть часов – какао с тремя кусочками хлеба с джемом, причем хлеб нарезали толсто, а джема мазали мало.

Каждый раз приходила с подносом толстая и довольно флегматичная девица, которую звали Стелла, и ставила его на стол, но открывала дверь и наблюдала за ней сестра Вебб. Чуть позже обе возвращались за подносом. В восемь часов сестра Вебб являлась одна со стаканом, наполовину заполненным разбавленным молоком, и белой таблеткой. Я должна была положить таблетку в рот, показать руки и выпить молоко.

Я знала, что Стелла не живет при больнице, потому что когда она на третий день подавала мне завтрак, она рассказывала сестре Вебб, что сломала каблук по дороге из деревни и ей нужно к сапожнику. Стелла не обращала на меня внимания, и хотя я рассчитывала в будущем на ее помощь, я тоже не заговаривала с ней в присутствии сестры Вебб. Следуя своему плану, я старалась по возможности изобразить покорность судьбе, показать, что свалившееся на меня несчастье окончательно сломило меня.