Изменить стиль страницы

Терри задумчиво прикусила губу.

— А что, это мысль. В конце концов, молодой бываешь только раз.

Арман с этим согласился.

— Но я несвободна. За мной следят. Хотя, может, она заснула.

Подойдя к двери, она услышала храп. Несмотря на бесчинства Сэн-Рока, природа брала свое.

И Терри зашла к Джо, за платьем, о котором она мечтала.

2

Примерно тогда же, в дешевом пансионе, лежал на кровати маркиз. Через некоторое время он привстал и посмотрел на дверь, полагая, что шаги за нею принадлежат долгожданному сыну.

Однако вошла горничная и протянула телеграмму. Он открыл ее, опасаясь, что сын ответил отказом на вопль из бездны.

Но то был не сын; то был директор; текст же гласил:

«Где дело Киболя?»

Маркиз раздраженно швырнул бумажку. Ему было не до Киболей.

Сын явился через четверть часа, в тот самый миг, когда отец утратил надежду. Дорога от Парижа длинна, день был жаркий, и бедный граф выглядел непрезентабельно. Рухнув в кресло, он удивленно взглянул на родителя и закрыл глаза. Отец — это отец, но есть же пределы.

Маркиз поцокал языком.

— Не спи, Жефф!

— Я не сплю… почти. Опять у тебя неприятности?

— Мягко сказано, мой мальчик. Можно понять по телеграмме. Я надеялся, между прочим, что ты прилетишь на крыльях ветра.

— Я приехал самым медленным поездом. Других билетов нет.

— Устал?

— Еще бы!

— Прости. Вернее, спасибо. Ты не дашь мне пятнадцать тысяч франков?

— О, Господи!

— Знаю, знаю. Мало того, понимаю. У тебя их что, нету?

— Есть. За статью получил.

— Это хорошо! — одобрил маркиз, забывая о нелюбви к писательству.

— А зачем ты меня вызвал?

— Вот за этим. Хотя, конечно, всегда рад…

— Попросил бы выслать! Маркиз покачал головой.

— Ты бы мог отказать. В письме это как-то легче.

— И то верно! Ну, что ж, бери. Цена крови.

— Понимаю, понимаю, — отвечал великодушный Хрыч, — Всем нам нелегко. Наверное, ты заметил слова «речь идет о жизни и смерти». Фигура речи, это да, но довольно точная. Речь идет о свободе и неволе. Меня могли посадить в тюрьму, а ты представляешь здешние тюрьмы? Бламон-Шеври говорит, они и в Париже не подарок.

— В тюрьму? — удивился ко всему привычный сын. — Что ж ты такое натворил?

— Старая, старая история — начал отец. — Когда ты беден, тропа дозволенного все уже. Чуть шагнул в сторону… Вчера это случилось. Виноват, естественно, подлец Шеври.

— Что ж натворил твой князь?

— Пригласил в ресторан. — Голос несчастного Хрыча задрожал от гнева. — Пошли мы в лучший отель, стал он заказывать… Блюда, вина — все самое лучше. Под конец его вызвали к телефону. Больше я его не видел.

— Тебе пришлось платить? Ну и друзья у тебя!

— Он мне не друг. Я человек терпимый. Я многое могу понять, но это!.. Выпороть бы его у входа в клуб!

— Разве его не отовсюду выгнали?

— В том-то и дело, отовсюду. Итак, сижу, в кармане у меня сто франков…

— То есть, десять тысяч?

— Нет, сто. Зашел в казино, понимаешь. Ну, неважно. В кармане сто франков, а счет — на двенадцать тысяч.

— Ты вроде просил пятнадцать.

— Конечно, конечно. Именно на пятнадцать. Что у меня с памятью?

— Значит, ты удрал? Маркиз поднял брови.

— Мой дорогой, за кого ты меня принимаешь! Нет. Я подумал секунды две и, когда лакей отвернулся, перескочил к соседнему' столику. Салфетку, естественно, перебросил через руку. Смотрю, аргентинец или грек выкамаривается перед дамой. Я подаю счет. Он, едва взглянув, кидает пачку денег. Благодарю, беру деньги, кладу на свой столик. Сегодня утром заходила полиция. Дали мне срок до завтра.

— Ну, все в порядке.

— Да. Какой груз свалился! Душа просто скачет и поет. Как говорила твоя мама, опять его повело, то есть меня. Как, прошвырнемся?

— Я лягу.

— Куда?

— В постель.

— В постель?

— Ты ездил со всеми остановками в самый жаркий день лета?

— А, вон что! Что ж, отдыхай. Ты снял номер в этой морилке?

— Да, они назвали это номером.

— Ну, иди. А может, прошвырнемся?

— Нет. Лягу и засну.

— А я пойду. Приятных тебе сновидений, — сказал маркиз, бросая взгляд в зеркало.

3

Пробиваясь сквозь толпу, Терри добралась до городского сада, которого бы не узнал и лучший друг. Обычно он был чинным до скуки. Дети гуляли в нем с няньками, парочки шептались на скамейках, старички читали местные газеты. Посетителя это убаюкивало, наводя на мысль о том, что Сэн-Рок развлечь нетрудно.

Сейчас все изменилось. Оркестр, выпучив глаза, играл на эстраде, а вокруг нее вертелись веселящиеся жители. Предсказание Армана не исполнилось. Золотая молодежь занималась собственными дамами, и вскоре беглянка, устав от мелькания и суеты, возжаждала тишины и покоя. Тем самым, она пошла погулять на дюны, где давно стемнело, а с моря дул прохладный ветер.

Не успела она отойти от площадки, как на нее налетело что-то плотное, оказавшееся очень изысканным и моложавым старичком.

— Mille pardons, mademoiselle![98] — сказал он.

— Pas du tout, monsieur.[99]

— Ax, вы из Америки! — восхитился незнакомец, — Какие воспоминания! Моя жена… То есть первая жена, ее давно нет…

Он говорил бы еще, но Терри смыла, или, точнее, унесла цепь держащихся за руки жителей. Крайний справа размахивал брюками. Подумав, как лорд Ларди у Гилберта: «Что за обычаи, однако, у этих самых францужан!», Терри продолжила свой путь.

У моря было темнее, чем она думала, настолько темнее, что она не видела ничего, и когда рядом раздался голос, подскочила дюймов на шесть.

— Эй! — заметил голос.

У Терри был хороший характер, но и ему есть пределы. К тому же она прикусила язык, что придало суровость артикуляции.

— Кто это? Вы меня напугали, — сказала она. Голос очень обрадовался.

— Ура! Американка! Вот здорово!

— Да, я из Америки.

— Славатегосподи! А то я знаю по-ихнему два слова.

— А что вы хотите сказать?

— Понимаете… — Он смутился. — Вы не подойдете ближе?

— А как лучше?

— Не подходить. Я без штанов.

— Что-что?

— Ну, без брюк.

Терри заволновалась. Она любила интересные происшествия.

— Почему?

Незнакомец совсем расстроился.

— Почему? Да потому, что их стащили пьяные гады. Гуляю себе, никого не трогаю, а они ка-ак набросятся…

— Ой, да я же их видела! То есть брюки. Еще в саду. Один субъект размахивал ими, как знаменем с надписью Excelsior.[100]

— Я ему покажу Excelsior! Да, а как отсюда уйти? Хожу тут, жду…

— Вот я и пришла. Как вам помочь?

— Прямо и не знаю. Хорошо бы добраться до яхты.

— У вас есть яхта?

— Стоит у пристани. А внутри двадцать семь пар брюк. Разрешите представиться, Карпентер.

— Я о вас слышала. Вы приятель Тодда.

— А вы знакомы с Честером?

— Так, видела.

— Ну, тогда все в порядке. Он где-нибудь поблизости. Найдите его, пожалуйста, и попросите подплыть сюда на лодке. Тогда он перевезет меня на яхту.

— Сейчас все сделаю..

— Так неудобно вас беспокоить…

— Ерунда, — сказала Терри. — Рада служить.

Однако, вернувшись в парк, она поняла, что Честера Тодда быстро не изловишь. Где-то он был, но скорее в отеле, чем на танцульке. Отелей в Сэн-Роке одиннадцать, а еще пятнадцать ресторанов и два казино. Пока все обойдешь… Она даже вздрогнула.

А вздрогнув, заметила у ближнего столика изысканного, хотя и немолодого господина, и подбежала к нему за советом. Конечно, он не Честер Тодд, но и не местный житель.

— Простите, — сказала она.

Маркиз плавал в тихом блаженстве. Свет, музыка и пачка денег в кармане перенесли его в ту эпоху, когда все это играло в его жизни большую роль. Не хватало только дамы; и она явилась.

вернуться

98

Простите, пожалуйста, мадемуазель! (букв. «Тысяча извинений») (франц.).

вернуться

99

Не за что, месье (франц.).

вернуться

100

Excelsior — выше (лат.). знаменем с надписью Excelsior — строка из стихотворения «Эксцельсиор» американского поэта Г. У. Лонгфелло (1807–1882).