— Пока-пока! — общительно проговорил Билл.

Пес растерялся. До сих пор в его ограниченном жизненном опыте птицы были птицами, люди — людьми, а тут — какая-то помесь. Как же реагировать? Он на пробу гавкнул. Потом, обнаружив, что ничего особенного не последовало, сунул нос между прутьями и тявкнул еще разок. Любой, кто знал Билла, мог бы сказать псу, на что он напрашивался. Попугай, наклонившись, цапнул его за нос. Взвыв от боли, пес отскочил; каждую минуту он обогащался новым опытом.

— Г-гав, г-гав, г-гав! — насмешливо тявкнул Билл.

Но тут мир заслонили ноги в брюках, две пары, и, подняв глаза, он увидел, что перед ним стоят два человека из низших слоев общества, пялясь на него в флегматичной манере, свойственной лондонскому пролетариату, узревшему диковинку. С десяток минут они разглядывали птицу молча, а потом один вынес суждение:

— Попугай! — И, вынув изо рта трубку, ткнул черенком в Билла.

— Да, Эрб, самый что ни на есть попугай!

— Угу, — отозвался немногословный Эрб.

— Ну точно, попугай, — продолжил первый. Дело для него становилось все яснее. — Да, Эрб, это попугай. Вон оно как. У жены моего брательника Джо такой есть. Привозят их из-за границы, вон оно как! Нет, у сестры этой жены, ясно? Рыженькая такая. Выскочила замуж за одного, из доков. Вот у нее и есть такая птичка. Попугай называется.

Наклонившись, чтобы рассмотреть поближе, он сунул палец сквозь прутья. Эрб, изменив обычной своей немногословности, остерег:

— Ты гляди, осторожней! Как бы она тебя, Генри, не тяпнула!

Генри обиделся.

— Чего? Тяпнула! Я про них, попугаев, все знаю! Ну! У сестры жены моего брательника такой самый. Ты ж видишь, попугай, кто тебе друг? — адресовался он к Биллу, примеривавшемуся к его пальцу полуприкрытым глазом.

— Пока-пока, — уклонился тот от прямого ответа.

— Слыхал, а! — в восторге заорал Генри. — «Пока-пока»! Ну, прям человек! Попугай называется…

— Отхватит тебе кус от пальца, — остерег подозрительный Эрб.

— Чего? Он-то? — Генри кипел негодованием. Ему, видимо, почудилось, что усомнились в его репутации эксперта по попугаям.

— Ничего он не оттяпает!

— Спорю на полпинты, оттяпает, — упорствовал скептик.

— Эт кто, попугай? Хо! У сестры жены брательника тоже такой есть, так он ничего не оттяпал. Да! — Он протянул палец еще дальше и соблазнительно покачал перед клювом Билла.

— Привет, друг! — победно заорал он. — Орешка хочешь?

То ли леность, то ли вера в порядочность того, другого попугая побудила Билла понять, что для птиц его вида существуют определенные правила, точно сказать нельзя, но какое-то время попугай Билл лишь пристально и отстраненно рассматривал палец.

— Ну? Видал? — торжествовал Генри.

— Г-гав, г-гав, г-гав! — гавкнул попугай.

— Гав, гав, гав! — подбрехнул пес, неожиданно вернувшийся на место действия, продолжив спор с того самого момента, где оборвал его.

Эффект этого лая оказался катастрофическим. И всегда-то нервная птица совершенно утратила безмятежность, свойственную аристократам-попугаям высшего порядка. Нервы Билла дрогнули и, как всегда при подобных обстоятельствах, первый его порыв был цапать направо-налево. Он и цапнул за палец Генри (которому любой посочувствует), и тот с громким воплем отскочил.

— С тебя — полпинты, — заметил Эрб, считавший, что дело — на первом плане.

В быстрой череде событий наступило затишье. Пес, тихонько что-то урча, опять удалился и принялся наблюдать за дальнейшим с обочины тротуара. Эрб, выиграв спор, снова погрузился в молчание. Генри посасывал палец. Билл, бесстрашно сразившийся с миром и показавший ему, что к чему, беспечно посвистывал.

Генри, вынув изо рта палец, напряженно попросил:

— А ну-ка, Эрб, одолжи мне свою палку!

Эрб молча протянул другу свою неразлучную и увесистую спутницу. Генри, совершенно не походивший на прежнего добряка, стал яростно тыкать палкой между прутьями ограды. Попугай Билл, охваченный паникой и желающий одного — снова очутиться в своей уютной клетке, пронзительно заверещал, взывая о помощи. А Фредди Рук, выбежавший из-за угла вместе с Джилл, замер на месте, побледнел и закричал:

— О, Господи!

Выполняя обещание, данное накануне Дэреку, Фредди сразу же после завтрака связался по телефону с Джилл и договорился увидеться днем на Овингтон-сквер. Явившись туда, он нашел Джилл с телеграммой в руке. Ее дядя Кристофер, понаслаждавшись морским воздухом в Брайтоне, возвращался дневным поездом, и Джилл предложила Фредди прогуляться вместе на вокзал Виктория, забрать дядю Криса и довезти его домой. Фредди, собиравшийся завести разговор наедине, включающий братскую лекцию о вреде неуемности, поупирался, но наконец сдался. И они отправились на вокзал. Путь их лежал через Добени-стрит, и они свернули за угол как раз после коварного нападения попугая на ни в чем неповинного Генри. Вопли попугая Билла, такие жалобные, полные страдания, заставили их остановиться.

— Что это? — вскричала Джилл.

— Убивают, похоже, кого-то!

— Чепуха!

— Ну, знаешь ли, не знаю. На таких улицах ребята круглые сутки кого-то убивают.

Чуть дальше они увидели двоих мужчин и поуспокоились: никто не может смотреть так равнодушно и рассеянно, как Эрб, если у него на глазах происходит убийство.

— Да это птица!

— Ну да, старый славный попугайчик! Видишь? Вон за оградой.

Жаркая волна ярости окатила Джилл. Каковы бы ни были ее недостатки, — а наша история уже показала, что девушка далека от совершенства, но имелось у нее, однако, одно превосходное качество — любовь к животным и жгучая ненависть к тем, кто обижает их. Три, по меньшей мере, ломовых извозчика ходили по Лондону с пылающими ушами после того, как она отчитала их за жестокое обращение с безропотными лошадьми. С зоологической точки зрения, животным попугай Билл не являлся. Но для Джилл он тоже считался животным, и она помчалась по Добени-стрит ему на выручку.

Фредди в шляпе, щегольских брюках и гамашах — все как и положено лондонскому моднику, несчастно трусил следом — жалкий, удрученный, уныло понимая, что выглядит не самым достойным образом, поспешая на такой скорости. Но Джилл мчалась сломя голову, и Фредди, придерживая шляпу рукой в красивой перчатке, старался не отставать по мере сил.

Прибыв на поле битвы, Джилл остановилась и окинула Генри гневным взглядом. Мы, которые видели Генри в спокойные его моменты и знаем, какой он добрый малый, понимаем — обидели скорее его, чем он. Если в нас есть хоть капля справедливости, мы станем целиком на сторону Генри. В стычке с попугаем Биллом вся правота, безусловно, на стороне этого доброго малого. Его попытки — такие мягкосердечные — завязать с птичкой дружбу отвергли. Его здорово цапнули за руку. А вдобавок — он проиграл полпинты пива Эрбу! Если мы судьи беспристрастные, то нет у нас иного выбора, как только пожелать Генри всяческой удачи и благословить добиваться ее. Но Джилл, не видевшая начальных стадий происшествия, рассудила совсем по-другому. Для нее Генри предстал отъявленным зверюгой, тыкающим палкой в беззащитную птичку.

Девушка повернулась к подоспевшему Фредди, на ходу размышлявшему: и почему, черт дери, именно с ним из всех шести миллионов жителей столицы приключилось такое?

— Фредди! Заставь его прекратить!

— Э, послушай-ка, ну, знаешь ли, ну что это такое?

— Да разве ты не видишь — он делает бедненькой птичке больно? Пусть перестанет! Зверь! — кинула она Генри (за которого у нас просто сердце кровью обливается), когда тот снова ткнул палкой в противника.

Фредди нехотя подступил к Генри и постукал того по плечу. Фредди принадлежал к тем парням, в ком глубоко сидит убежденность, что переговоры такого рода следует начинать не иначе, как похлопав другого по плечу.

— Послушай-ка, знаешь ли, нельзя делать такого, видишь ли! — промямлил Фредди.

— А ты кто такой? — Повернул к нему багровое лицо Генри.