Разумеется, когда Константин ушел, Брюс, в свою очередь, принялся отговаривать меня от поездки в Россию.

– Ну не могу, Брюс, не могу, пойми! Я уже решилась. Я сама не думала, что у меня еще остались силы для подобных приключений. Но вот, оказывается, остались. Я поеду, Брюс. Пусть это нелепо, но я поеду.

– А обратный путь? – Брюс покачал головой.

– Не знаю, – меня охватило какое-то состояние беспечности. – Доберусь как-нибудь.

Брюс задумался, затем произнес:

– Хорошо, я найду способ уладить твое благополучное возвращение.

– Брюс! – я виновато погладила его плечо. – Не сердись на меня. Если будешь в Америке, узнай о судьбе Санчо и детей Коринны. И непременно побывай в Мадриде. О моем отъезде ничего там не говори, незачем им тревожиться понапрасну, ведь твоя сестра ждет ребенка. Прошу тебя, теперь, когда мы нашли друг друга, помни о том, что ты – мой старший сын и будь Селии и Карлосу старшим братом.

Брюс молча поцеловал мне руку.

Глава сто восемьдесят шестая

Вопрос об отъезде Катерины уладился удивительно легко. Хайреттин согласился отпустить ее со своим русским гостем, то есть он попросту подарил ее Константину. Сафия оказалась права, этот турецкий пират не был создан для неразделенной любви. Я простилась с Сафией и с остальными женами Хайреттина, простилась и с ним самим.

В порт нас провожал Брюс.

Корабль ждал.

– Я обо всем уговорился, – предупредил меня Брюс. – Ровно через полгода Константин доставит тебя в северный русский город Архангельск. Там тебя будет ждать английский корабль. Капитаном буду или я или мой друг Питер Айрленд, он опытный моряк.

Питер Айрленд! Что-то знакомое послышалось мне в этом имени, но точно вспомнить я не могла.

И вот я снова на корабле, который везет меня к новой жизни. Я долго стояла на палубе и махала Брюсу платком. Потом ушла к себе в каюту. Казалось, мне было о чем подумать. Но странно, меня занимало лишь одно: кто же такой этот Питер Айрленд, где я прежде слышала это имя…

И наконец-то вспомнилось. Баснословно далекие времена. Коринна, Санчо Пико, Этторе Биокка. Он рассказывает нам о странной любви Дианы и Джона Айрленда. Питер Айрленд – это их сын. Вот как странно и неожиданно прошлое настигает нас. Я не понимала, как мы доплывем из Средиземного моря в северный Архангельск, но Константин объяснил мне, что мы пройдем сухим путем через Крымское ханство. Катерина была весела, она надела свою русскую одежду и то и дело запевала протяжные русские песни. Одежда ее состояла из белой рубахи и надевавшегося поверх безрукавного платья под названием «сарафан». Волосы Катерина заплела в одну косу и повязала голову красным платком.

Я была в своем черном испанском платье и в плаще.

Во время этого достаточно длительного пути я не уставала удивляться сообразительности и уму Константина. Он достал удобную крытую повозку и сумел, благодаря своему знанию восточных языков уладить наш путь по Крымскому ханству.

Вещей у меня было совсем немного – несколько платьев и накидок, обувь, белье, драгоценностей у меня не было. Вместе с нами ехало несколько английских торговцев и двое лондонских дворян, собиравшихся поступить на службу к русскому царю. От них я узнала, что русский царь Алексей Михайлович хочет сделать Россию европейским государством, как Англия или Франция. Его придворные противятся ему, но он тем не менее завел во дворце театральную труппу, позволяет своей молодой жене выезжать в открытой карете и даже детям выписывает игрушки из Германии. Он также охотно принимает на службу иностранных дворян, особенно тех, кто хорошо владеет европейским оружием.

Мне очень хотелось увидеть снег, эту отличительную черту русской природы, тот самый снег, о котором так красиво говорила Катерина. Но когда мы добрались до Москвы, стояла осень. Однако и русская осень показалась мне красивой. Наша повозка ехала по лесной дороге, мужчины ехали рядом верхами. Листва полыхала багрянцем и сверкала золотом. Затем зазвенели колокола, мои русские спутники начали креститься.

– Мы приближаемся к Москве, – сказал мне Константин. – В этом городе множество церквей.

Все это вместе – яркая листва, колокольный звон, золоченые купола с крестами и показавшиеся огромные стрельчатые башни, – производило впечатление странного праздника.

– Видите башни? – указал Константин. – Это кремль – царские дворцы – сердце города. Кремль построен итальянскими архитекторами.

Мы уже были совсем близко к Москве, когда Константин начал принимать меры предосторожности. Он ушел в кусты и переоделся в русский костюм – красный кафтан ниже колен, меховую шапку и шаровары, заправленные в высокие сапоги. Мне он велел не выглядывать из крытого возка.

Мы уже ехали по улицам, но я не видела ничего, только слышала речь на непонятном языке. Преобладали мужские голоса. Константин уже начал учить меня русскому языку (кстати, по собственной методе), но пока мне было трудно понимать, когда говорили быстро.

Кажется, в Москве не было мостовых. Повозка наша подпрыгивала на ухабах и увязала в грязи. В конце концов она увязла так основательно, что Константину пришлось позвать на помощь прохожих. Я слышала, как они шумели, цокали языками и, судя по всему, подбадривали себя соленой бранью. Впрочем, все завершилось благополучно и мы поехали дальше. Нас впустили в ворота. Теперь мы с Катериной осторожно пересели поближе и выглянули. Внезапно она побледнела и прижала руки к груди.

– Что с тобой? – прошептала я по-турецки.

– Ах нет, ничего.

Но она явно была встревожена.

Я увидела широкий двор перед большим деревянным домом. Дом как бы разделялся на множество строений с округлыми и треугольными крышами. Во дворе собралось несколько мужчин, одежда их была похожа на одежду Константина. Английские торговцы и дворяне спешились. На нижней ступеньке наружной лестницы остановился рослый чернобородый человек. Голова его была непокрыта, черные волосы коротко подстрижены. Видно было, что у него черные, глубоко посаженные глаза, тяжелые нависшие брови, смуглая кожа, большой рот и крупный нос с широким переносьем. Черты лица и взгляд показывали жесткость и упрямство. Одет он был примерно так же, как и остальные, но кафтан его не был застегнут на пуговицы, а распахнут, и сшит из дорогой тяжелой ткани.

Все, что говорилось тогда, Константин перевел мне позднее. Я довольно быстро овладела русским языком и стала все понимать. Поэтому я сейчас перескажу и то, что говорилось в тот первый день.

Катерина отпрянула вглубь возка. Я не понимала, что ее могло так напугать, да и не особенно над этим думала. Мне было интересно смотреть и я, стараясь, чтобы меня не замечали, смотрела во все глаза.

Чернобородый, видно, был знатной особой. Константин приблизился к нему и поклонился, низко и унизительно согнувшись. Чернобородый махнул рукой.

– Привез? – спросил он.

– Привез, – почтительно отвечал Константин и снова согнулся в унизительном поклоне.

Затем Константин, обратившись ко мне по-английски, попросил меня выйти из возка. Я сошла, кутаясь в плащ.

Чернобородый молча и без всякого почтения разглядывал меня.

– Что ж она рябая-то? – наконец произнес он.

– Большая искусница в ихнем повивальном деле, – льстивым голосом заметил Константин! – Роду дворянского, вдова.

Чернобородый кинул на меня новый беглый взгляд и усмехнулся. Константин заглянул в возок и велел выйти и Катерине. К ней он обратился жестко и даже сердито. Я заметила, что девушка перекрестилась, прежде чем вылезла из возка. Затем встала, потупившись, низко нагнув голову в платке и прикрывая уголком платка рот и нижнюю часть лица.

– Что за девка? – спросил чернобородый.

– Турок подарил, – ответил Константин с улыбкой. – Ходила за английской госпожой.

Я думала, что стройная фигура Катерины привлечет внимание чернобородого и что именно этого она и боится. Но он только сказал равнодушно:

– Ну так пусть и дальше ходит.