— Хор-роший мальчик, Р-руди. Хор-роший. Дедушке ты понр-равился. Пр-риходи. Пр-риходи.

За обедом папа выслушал детей и нахмурился:

— И ты веришь, Катя, всякой ерунде? Сбил тебя с толку Руди, затуманил голову всякой дурью. Художник, видите ли! Сочинитель!

— Не так все просто, Свен, — возразила мама - Уцелевшие корни и зерна проросли сквозь радиоактивный пепел, как после лесного пожара. В резко изменившихся условиях растительный мир за сотни лет выживания прошел эволюционный путь с самыми неожиданными мутационными сдвигами. После обеда схожу с Руди и посмотрю. — Взглянув на сына, она улыбнулась: — Может быть, услышим?

Но ничего не услышали. Старик тополь молчал, вообще все в роще заснуло под палящими лучами полуденного солнца. Не стучал дятел, спрятались от жары синицы. И лишь сорока изредка улетала куда-то с деловитым видом, возвращалась и не обращала на людей никакого внимания.

Пристыженный и обиженный, Руди сидел под старым тополем и прислушивался. Ничего, ни звука. Изредка налетит легкий ветерок, прошелестит в листве, и снова тишина. Мама через увеличительное стекло рассматривала кору тополя. Потом уходила к соседним деревьям. Она осторожно срывала листья, выкапывала какие-то корешки. С этой добычей она вернулась в лабораторию и за ужином сказала:

— И в самом деле, Свен, деревья странные. Наряду с фотосинтезом в них происходят очень сложные процессы. Особенно непонятно биополе у самого старого тополя. Как ты называешь его, Руди?

— Дедушка.

— И впрямь патриарх, ему сотни и сотни лет. Говорить вряд ли умеет. Но вполне возможно, что дерево…

— Думает! — насмешливо подсказал папа.

— А почему бы и нет? — рассердилась мама. — Ты совсем закоснел со своими машинами. Эти дубины… Прости, Мистер Грей, я не о тебе. Да, да! Твои дубины не мыслят, а перебирают варианты. А дерево такой же живой организм, как и ты. Оно может чувствовать, переживать и даже… Не смейся! Даже думать.

Руди впервые видел, как поссорились мама и папа. После ужина, закончившегося в полном молчании, папа усмехнулся и сказал:

— Идем, Мистер Грей, к машинам. Мы же с тобой дубины…

Вечером, уже в корабельном саду, родители помирились, а утром папа погладил сына по голове и улыбнулся:

— Ну, фантазер, так и быть. Иди к своему деду. Только не слишком сочиняй, не мути голову Кате вы думками.

Примчался Руди в знакомую рошу, сел под старым тополем, прислушался. И опять ничего. Ни звука, ни шелеста. И вдруг:

— Приш-шел. Хорош-шо.

— Говори, дедушка! Говори! — воскликнул Руди.

— Тиш-ше.

Мальчик услышал уже не шепот, а внятный голос.

— Говори тише. Я все понимаю.

— Дедушка учится нашему языку, — подумал вслух Руди.

— Молодец, мальчик. Сообразил. Учусь.

И вдруг дедушка замолчал, словно испугался чего-то. Руди обернулся и понял, в чем дело: к тополю подошли мама и сестренка.

— Посидим, Катюша, послушаем, — предложила мама.

Присели. Прошло минут пять, но дедушка упорно молчал.

— Ну сиди, выдумщик, — улыбнулась мама. — Может быть, сказку придумаешь. Идем, Катюша, не будем мешать.

— Ну и фантазер ты, Руди, — рассмеялась сестренка. — Сочинитель!

Когда мама и сестренка ушли, снова возник шелестящий голос:

— Уш-шли. Хорош-шо.

— Почему молчал?

— Взрослые не поймут меня. Не поверят.

— Это взрослые не поймут? Нехороший ты, дед. Подвел меня. Смеяться надо мной будут.

Не на шутку обиженный, мальчик ушел. Уже на мосту его нагнала сорока, присела на перила и голосом сестренки застрекотала:

— Ну и дур-рачина ты, Р-руди. Дур-рачина. С дедушкой пор-ругался. Он хор-роший. Вер-рнись.

— Да ну вас! — сердито отмахнулся Руди. — Опозорили вы меня.

Сорока улетела, а мальчик задумался: «Может, и впрямь мне все это чудится? Пойду-ка лучше к папе в лабораторию».

— Вот и Руди! — обрадовался папа. — А мы тут с Мистером Греем запарились. Задачка попалась вроде бы и простая, а решить не можем. Отупели мы от работы, что ли? Помоги.

За спиной мальчика отец подмигнул Мистеру Грею и подсунул сыну листок с цифрами и формулами. Задачка показалась Руди знакомой, похожие он решал на уроках. Он подумал немного и написал ответ.

— Вот! — воскликнул Руди.

— А ведь верно! — удивился папа. — Молодец! Вот что, малыш. Трудно нам с Мистером Греем. Помогай, когда сможешь.

Хитростью и простительной лестью удалось отцу заинтересовать сына своей машиной. По утрам Руди заходил в ее кабину, похожую на большой шкаф, знакомился с пультом управления, понемногу начал разбираться в схемах и чертежах. Потом помогал монтировать экран. Вот на нем-то папа и надеялся Увидеть картинки из прошлых времен.

После обеда Руди с книгой в руках забирался в густые и высокие травы, в настоящие джунгли с беспрерывно стрекочущими и жужжащими насекомыми. Кружили голову ароматы и пчелиный гул. Кружили голову и стихи. Шепотом и вполголоса Руди декларировал полюбившихся поэтов. И вдруг с волнением почувствовал однажды, что из души просится на ружу что-то свое. Мальчик торопливо записал на полях$7

Вечером, когда папа уставал, мальчик вместе с ним рыбачил на небольшом озере, затерявшемся среди березовых рощ. Хорошо здесь, уютно. На полянке паслись две лошади с жеребенком, на дереве, под которым примостились с удочками отец с сыном, вертелась белка. А живности в озере развелось видимо-невидимо. Вечернюю тишину то и дело нарушали всплески: резвилась рыбешка, играла.

— Заселилась планета, — сказал папа. — А ведь до тебя, Руди, здесь и были только комары.

Эти пискливые твари, однако, здорово донимали рыбаков. Приходилось прятаться в горьковатом дыме костра. Пока в котелке варилась уха, отец рассказывал о своей покинутой родине, и Руди начинал понимать, почему папа называл ее планетой дураков.  — Жили люди сначала нормально, — говорил папа. — Самые способные и образованные писали книги, сочиняли музыку, изобретали машины. Самые деловитые владели и управляли промышленными и сельскохозяйственными предприятиями. Вот они-то, самые одаренные и деловитые, были побогаче, чем остальные. Что поделаешь, сынок, люди разные и жить должны по-разному. Но находились умники, которые утверждали, что люди одинаковые и жить должны одинаково.

— Знаю! — воскликнул Руди. — Мама рассказывала на уроках истории, что был такой великий мудрец. Он учил, что все люди равны. Разве не так?

— Великий мудрец, — усмехнулся папа. — Звали его Дальвери. Мы потом покажем тебе фильмы об этом мудреце, и ты поймешь, что говорил он глупости. Нет› руди, люди разные. В этом сила и жизнеспособность общества. Люди должны быть равны только в одном — в равных возможностях проявлять ум, дарования, трудолюбие. Дальвери же, захвативший власть и объявивший себя великим мудрецом, учил другому: в имущественном неравенстве и других бедах виноваты умные, одаренные и работящие. Дескать, слишком они выделяются, уравнять их надо со всеми. А как? Загнать в концлагеря, а еще проще — перебить. А все накопленные ими богатства поделить поровну. Многим понравилась эта мудрость. Особенно дуракам и лодырям. Как же — равенство! Все принадлежит всем! Работать можно будет кое-как, спустя рукава. А потом, в сказочном будущем, вообще не работать. Да, многих сбил с толку великий мудрец и натворил такое… Эх, погубил, мерзавец, великий и одаренный народ! Отец опустил голову и горько задумался.

— Не расстраивайся, пап, — утешал Руди. — Мы же с тобой работаем. Только не пойму, что мы можем сделать?

— Многое можем, малыш, — оживился отец и поведал такое, после чего мальчика уже трудно было оторвать от машины времени.

Строили ее не для забавы, а для очень интересного и трудного дела. Папа хотел на машине спуститься в прошлое планеты и найти, где и кем посеяно зернышко зла.

— Важно застать зло в самом начале, — говорил отец. — Не сделаешь этого — зло разрастется в обществе так, что выкорчевать его будет уже невозможно. Нам, во всяком случае. В жизни планеты случилось что-то непонятное, произошел какой-то неестественный сдвиг. Надо застать этот первый миг, с корнем вырвать зло и вернуть человечество на естественный путь развития.