Особое внимание фараон уделял Пелусии — ключу от входа и выхода Египта. По его приказу и под его личным надзором дни и ночи воздвигались дополнительные укрепления и обновлялись старые, но все еще грозные стены и бастионы. Под его контролем проводились ежедневные армейские учения, он сам проверял арсеналы, осматривал конюшни и боевые колесницы, продовольственные склады. Строго следил за соблюдением дисциплины и в армии, и в административном аппарате, занимающемся снабжением и оснащением вооруженных сил Египта. Строго карая нерадивых и нарушителей, он добился неукоснительного выполнения всех своих распоряжений.

Изнемогая от усталости, не имея времени на длительный, столь необходимый для его здоровья отдых, Амасис, пытаясь взбодрить себя, часто устраивал шумные пирушки.

На этой пирушке Амасис был как-то неестественно возбужден. Много пил, не давая передышки виночерпию. На осторожное замечание врача Хнумбра о вреде излишества в горячительных напитках фараон, гулко захохотав, ответил:

— О мой любезный целитель, только в вине я нахожу утешение. Кругом столько пакости, подлости, гадости и грязи, что иногда прямо жить не хочется! А глотнешь вина — и все дурное исчезает, пакости, подлости, гадости и сама вся эта грязь, становятся какими-то мелкими, ничтожными, а мир представляется таким ярким и радужным, что начинаешь думать: о боги, почему же я из-за такой ничтожной чепухи так переживал, даже жить не хотел, когда жизнь — такая милая и прекрасная штука! А ты лекарь, хочешь лишить меня последней радости в этой проклятой жизни! Да лучше один раз напиться и умереть, чем долгие годы жить, питаясь твоими противными лекарствами!

И Амасис дрожащей рукой поднес ко рту чашу и жадно, захлебываясь и обливаясь, опорожнил ее. Еще не успев поставить чашу на скатерть, он ткнул в нее пальцем — знак виночерпию наполнить до краев! Вдруг фараон внезапно бросил взгляд на своих приближенных — придворных и жрецов. Те, заметив это, моментально преобразились, но Амасис сумел поймать в выражении их глаз подлинное чувство — жгучую ненависть! Фараон усмехнулся.

— Вижу-вижу, что огорчил вас, "мои верные слуги". Крепко огорчил тем, что... не умер! Я не женщина и обойдусь без вашей любви ко мне, но запомните: посмейте только ослушаться меня и вы умрете прежде меня! Я переживу вас всех! Я полон сил и докажу это! Эй, где главный евнух? Где Комбафей? Пусть готовит царицу Нехт-Баст-ероу, эту постельную тигрицу, я готов сразиться с ней на ложе любви! Эй, Комбафей!

— Здоровье и Сила, Комбафей предал тебя. Он сбежал к персам, — тихо сказал фараону Хнумбра.

— Что? Что ты сказал? — почему-то так же тихо прошептал Амасис.

— И твой главный начальник царских кораблей Уджа-Гор-Рессент тоже переметнулся к Камбизу, — с неприкрытым злорадством прошептал Петис — "первый великий военачальник Его Величества".

— Началось... — выдохнул Амасис и, схватившись за сердце, начал опрокидываться назад.

Обведя помутневшим взором склонившихся над ним сановников, он проборматал: "Несчастная страна Та-Кемт...", — и умер.

ДЕТИ ВЕЛИКОГО КИРА

Убедившись, что Томирис не собирается нападать на Персию, Камбиз повелел выступить в поход на Египет. Огромное войско вышло из Пасаргад, впереди на серебряном алтаре несли священный огонь, его сопровождали маги во главе с мобедан мобедом, а также 365 юных послушников по числу дней в году, и все они величаво распевали старинный гимн вечного огня. После магов двигалась золоченая колесница верховного бога Ахура-Мазды, которую везли белые кони. Служители, окружающие священную колесницу, были тоже во всем белом и имели в руках золотые плети. За колесницей бога следовала конница всех персидских племен, за конницей — цвет персидской армии — "бессмертные" числом в 10 тысяч, сверкая парчовой одеждой, расшитой жемчугами, и золотыми ожерельями. Вслед за "бессмертными" гарцевали на лошадях вельможи и сановники, именуемые "родственниками" царя, разряженные так, словно они собрались на пир, а не на войну. Они ехали впереди колесницы, на которой ехал сам царь царей. Высокая колесница возвышалась над всеми, одна сторона была украшена золотым изображением Ахура-Мазды, а другая — изображением солнца. Ярмы были усыпаны драгоценными камнями, и на каждом возвышался золотой орел с распростертыми крыльями, как бы готовый к полету. Сам Камбиз был одет с ослепительной роскошью — камзол заткан серебром, а сверкающая мантия, накинутая поверх, украшена золотыми в полете ястребами, на пурпурном поясе висел акинак, ножны которого были усыпаны крупными драгоценными камнями. Отцовскую корону — кулах — высокую тиару Камбиз заменил более вычурной кидарой, похожей на тюрбан, поверх которой была повязана синяя повязка с белой полосой. Рядом с колесницей Камбиза гарцевал на коне Дарий, он держал в руке серебряное копье с золотым наконечником, так как являлся "копьеносцем царя". Чуть сзади ехали повозки с кибитками, в которых везли жен и наложниц царя в сопровождении евнухов. Затем, взметая пыль, гулким топотом шла персидская пехота. За ней двигался обоз, в котором находились царская казна, триста коней, а также слуги царя, жены и наложницы вельмож и сановников под охраной стрелков из лука. Замыкали походную колонну легковооруженные сарбазы, которые следили за порядком и за тем, чтобы огромное войско не разбредалось.

Как это громоздкое шествие отличалось от прежних походных колонн великого Кира, который строго следил за тем, чтобы войско ничем не перегружалось и было мобильным! Пришедший в ужас Гобрий пытался было уговорить Камбиза отказаться от невероятно разбухшего обоза и роскоши, совсем бесполезных в походе, но Камбиз сурово оборвал военачальника, сказав, что намерен выступить в поход, как подлинный царь царей и господин четырех стран света, а не так, как ходил на войну великий Кир, когда он был царем одной лишь Персии.

Медленно двигаясь и вбирая по пути все новые и новые отряды воинов, армия Камбиза вошла в Иудею и стала на квартиры в городе Сихеме. И вот теперь, когда оставалось только совершить бросок через Синай на Египет, Камбиз по непонятным причинам стал тянуть время, медлить. Сначала он объявил, что опасно воевать с Амасисом, не зная, что предпримет в связи с уходом на закат всей армии персов царица Томирис. Совсем неожиданно для всех он вдруг вызвал к себе Креза и стал с несвойственным терпением дожидаться старого царя Лидии. Но Томирис, судя по всему, и не собиралась нападать на Персию, а Крез от радости, что о нем наконец-то вспомнили, позабыв о своей подагре и преклонных годах, с юношеским нетерпением преодолел огромное расстояние и прибыл так быстро, как его никто и не ожидал.

Камбиз, с трудом скрыв свое недовольство такой прытью Креза, выдвинул новую как будто бы убедительную причину затяжки похода на Египет — отсутствие флота. Но не успел он об этом объявить, как появился посол тирана Самоса Поликрата и от имени своего господина предложил союз и дружбу, а вместе с этим и свой флот в сто триер. И венцом всех этих везений явилось добровольное появление главного евнуха фараона Комбафея, который сообщил потрясающую новость — Уджа-Гор-Рессент, главный начальник царских кораблей, иначе говоря адмирал флота его величества фараона обоих Египтов, готов переменить подданство и преданно служить своему новому господину — Камбизу, царю царей и повелителю четырех стран света!

Сам Комбафей не только раскрыл все тайны своего прежнего господина, но и дал два поистине бесценных совета: первое — привлечь на свою сторону финикиян — смелых мореходов, и тогда, имея флот Поликрата, флот ренегата Уджа-Гор-Рессента и отличных мореходов финикиян, великий Камбиз может без всяких колебаний прибавить к своим многочисленным титулам и титул владыки морей, а второе — необходимо заключить союз и дружбу с царем арабов-набатеев и тогда гибельный Синай станет доступным для прохождения победоносных войск великого царя персов.