— Андрей Викторович, вы слышали сами. У Роберта Арутюновича нет ничего, кроме неких подробностей обо мне. Которые ему рассказал некий человек. Вы следователь, разберитесь. Очень вас прошу.

— Постараюсь разобраться. И все-таки, может, вы от кого-то слышали об этом человеке? Скажем, краем уха? Случайно?

— Нет. Говорю со всей ответственностью. Не слышала. Не видела. Не знаю. И прошу установить истину раз и навсегда. Уж пожалуйста!

В кабинете наступила тишина. Новлянская прищурилась:

— Роберт Арутюнович, и все же вы поступили некрасиво. Погорели — так не нужно впутывать знакомых. Вы меня замарали. Понимаете? Ни за что, ни про что.

— Вера, вы же не знаете, что было…

— Не знаю. И знать не хочу. Но есть правило: трудно, отбивайтесь сами. Будьте мужчиной.

— Верочка… Клянусь, я этого не хотел.

— Хотели, не хотели, уже не имеет значения. Ладно, не будем больше говорить на эту тему. Андрей Викторович, я еще нужна?

Рахманов медлил. Конечно, все это могло быть инсценировкой, но могло быть и правдой. В облике, складывающемся из показаний Азизова, Люки и Новлянской, прослеживается общая манера. Вадим Павлович действует очень продуманно. Не оставляя ни единого следа… Да что там следа… Даже намека на след!

Новлянская демонстративно посмотрела на часы.

Рахманов улыбнулся:

— Нужны еще всего на два слова. Роберт Арутюнович, подпишите протокол и можете идти.

Азизов подписал протокол и вышел. Рахманов не спеша перелистал дело. Нашел фотографии Клюева и Шитикова. Положил на стол перед Новлянской:

— Посмотрите. Может быть, вы кого-то из них видели? Скажем, случайно. Мельком. У кого-то из знакомых. Не спешите. Это очень важно.

Новлянская довольно долго изучала снимки. Покачала головой:

— Никого из них никогда не видела. Даже мельком.

Подумал: Новлянскую можно отпускать. Правда, у него был еще один возможный вопрос. Возможный, потому что этот вопрос ему самому кажется шальным. Впрочем, что он теряет? Спрятав фото, спросил:

— Вера Николаевна, среди ваших знакомых нет такого Лотарева?

Интересно… Новлянская явно медлит с ответом. Вот те на… Неужели она знает Лотарева? Сказал, небрежно закрыв папку:

— Если вам трудно вспомнить, могу помочь. Молодого художника Лотарева, выпускника Суриковского института.

Новлянская знает Лотарева. Точно. Она в растерянности. Вот поправила коротко остриженные волосы:

— Вы… спрашиваете меня о Лотареве в связи с Азизовым? Да?

— Пока нет. Просто мне интересно, как хорошо вы знаете Лотарева.

— Вообще-то знаю. Более или менее. Я покупала у него картины.

— Понятно. Давно вы знакомы?

— Точно не помню. Года два. Может быть, два с половиной.

— Точнее вспомнить не можете?

— Кажется, это было позапрошлой зимой. В декабре…

— А как вы познакомились?

— Я отмечала день рождения… В ресторане. По-моему, в «Белграде». Да, это был «Белград». Лотарев пришел с кем-то из приглашенных.

— С кем именно, не помните?

— Нет. Но если надо, могу уточнить. С кем-то из молодежи…

— Вы часто встречаетесь с Лотаревым?

— Крайне редко. И то главным образом как заказчица. И покупатель.

— И сколько картин Лотарева вы приобрели? Всего?

— Сейчас… Сразу не вспомнишь. По-моему, четыре. Да, четыре.

— Последняя покупка была давно? — Этот вопрос Рахманов задал просто так. На всякий случай.

Новлянская с минуту молчала. Наконец ответила:

— Последняя — месяца два назад. Летом.

— Летом в каком месяце?

— Кажется, в июле. Точно, в июле.

Интересно… Может быть, Новлянская купила картину Лотарева девятого июля? Спросил:

— Какого июля, не помните? Хотя бы в начале или в конце месяца?

— Что, это имеет значение?

— В какой-то степени может иметь. Так в начале? Или в конце?

— В начале. Могу даже сказать точно. Восьмого июля.

Восьмого июля… Что ж, число Рахманова вполне устраивало. Ну и дела! Каждый его вопрос так и ложится точно в десятку.

— И где произошел акт купли-продажи? У Лотарева? Или у вас?

— Ни там, ни там. Восьмого июля я устраивала… ужин для друзей. В ресторане «Континенталь». Лотарев привез картину прямо туда.

— И вы с ним там же расплатились? Во время ужина?

— Нет. Лотарев куда-то уезжал. И оставил картину… для ознакомления. Я решила ее купить. Ну и расплатилась, когда Лотарев вернулся.

— Когда? Можете назвать точную дату?

— Он вернулся дня через три-четыре. Я помню день недели. Понедельник.

— Понедельник был двенадцатого.

— Значит, двенадцатого.

— Опять же, где это было? У вас? Или у Лотарева?

— У меня. Лотарев заехал ко мне… в первой половине дня. И я с ним расплатилась.

— Сколько вы ему заплатили?

— Пятнадцать тысяч.

— Серьезная сумма.

Новлянская усмехнулась:

— Серьезная. Но и Лотарев серьезный художник.

— Что, у него и другие покупают картины?

— Понятия не имею. Честно говоря, меня это не интересует. Картины Лотарева мне нравятся. Это настоящее искусство. Поверьте, я в этом немного разбираюсь.

— Что же это была за картина? Пейзаж? Натюрморт?

— Портрет. Женский портрет.

— Ясно… Вера Николаевна, вы случайно не знаете, куда уезжал Лотарев на эти четыре дня?

— Не знаю. Мне Лотарев сказал, что ненадолго уедет. И все.

— А давно вы видели Лотарева в последний раз?

— В последний раз я видела его именно тогда. Когда расплачивалась за картину.

— То есть после этого дня вы его ни разу не видели?

— Ни разу.

— Но перезванивались?

— И не перезванивались. Зачем? У Лотарева свои дела, у меня свои.

— Понятно. Вера Николаевна, сейчас я вам опишу человека. Попытайтесь вспомнить, нет ли такого среди ваших знакомых? Хорошо?

— Пожалуйста…

— Ему лет сорок пять — пятьдесят. Выше среднего роста Моложавый. Носит короткий седой бобрик. Загорелый. С легкими дефектами кожи. Глаза светлые. По некоторым данным, его зовут Игорь Кириллович. Фамилия начинается на «С». У него может быть машина, «Жигули» шестой модели светло-серого цвета. Может быть, вы встречали такого человека?

Подумав, Новлянская покачала головой:

— Игорь Кириллович… Да еще с фамилией на «С»… Нет. Среди моих знакомых такого точно нет.

— Допустим, мы забыли об имени-отчестве. У нас есть только внешние признаки.

— Внешние признаки… Да нет. И по ним среди моих знакомых нет такого человека. Есть человек с седым бобриком. Но у него карие глаза. И он абсолютно лишен дефектов кожи.

Похоже, у Новлянской он больше ничего не узнает. Впрочем, большего ему и не нужно. Об остальном можно будет спросить у Лотарева. Вставая, улыбнулся:

— Вера Николаевна, большое спасибо. Не смею больше вас задерживать.

Подписал пропуск, проводил до двери. Взглянул на часы — половина первого. Лотарев вызван на два. Что ж, хоть сегодня успеет без спешки пообедать. А заодно и осмыслить то, что услышал от Новлянской.

Поставив шестерку на свое место во дворе, я на несколько секунд задержался в машине. Четверть двенадцатого. Раннее для меня возвращение. Но из-за Алены, точнее, из-за того, что ее нет в Москве, меня вдруг стали раздражать шумные компании, вроде той, где я только что провел несколько бессмысленных часов и откуда смотался задолго до конца вечеринки, чуть не взвыв от тоски.

Посидев в темноте, выключил мотор. Вышел, запер машину.

Алены не будет еще неделю. Сейчас она вместе с курсом на картошке, где-то под Шатурой. Я даже смотрел по карте, где же эта самая Шатура. Оказалось — на самом краю Московской области. В двух присланных за это время открытках Алена предупредила: там, где они роют картошку, дорог практически нет, так что мои намерения приехать к ней на машине лучше оставить и дождаться, когда вернется весь ее курс.

Постоял, осматривая ночной двор. Ощутив осенний холод, все-таки конец сентября, пошел к дому. Войдя в подъезд, пошарил в кармане, нашел ключи. Открыл почтовый ящик, достал сложенные пополам газеты. Вызвал лифт, поднялся на одиннадцатый этаж.