— Подождите. Почему вы уверены, что это был подлинник?

— Извините, батоно… Я хоть и любитель, но все же разбираюсь в бриллиантах. Есть же тысяча признаков.

— Какие? Объясните, пожалуйста.

— Как вам объяснить? Особая твердость, высокая сохранность полировки, острота ребер грани, высокая экспрессия преломления, оптическая анизотропия. Мало ли что еще. Все это я наблюдал не один день. Я несколько недель корпел над копией. Было время убедиться, подлинник это или что-то другое.

— Значит, вы подтверждаете, что «Перстень Саломеи» был у вас на руках совсем недавно и довольно долгое время?

— Подтверждаю.

— И готовы показать это как свидетель?

— Конечно.

— Спасибо, батоно Элико. Но это еще не все. Что, если через полчаса я заеду к вам ненадолго? Нужно вам кое-что показать.

— Ради бога. Буду рад помочь.

Закончив разговор, я посмотрел на Джансуга:

— Странная получается история. В том, что у Гогунавы был подлинник, сомневаться было бы глупо. Но что тогда делать с утверждением Дадиани, что «Перстень Саломеи» не покидал его квартиры?

— Не знаю, батоно Георгий.

Я положил на стол найденный в доме Челидзе ключ.

— Похож на самоделку… Откуда? — поинтересовался Парулава.

— Найден в тайнике в доме Челидзе. Сталь легированная, а по форме — из прошлого века.

— Думаете, имеет отношение к сейфу Дадиани?

— Не знаю. Вот что, Джансуг: бери-ка фото Челидзе и поезжай с ним в Галиси. Надо установить, что в Галиси был именно он.

— Хорошо, батоно Георгий. А вы?

— Сейчас к Лолуашвили. Ну а потом… Потом у меня путь один — в Тбилиси. Кто там занимается нашим делом?

— Манучар Окруашвили из УБХСС.

— Повезло, серьезный человек. Я его знаю. Вместе на курсах повышения квалификации были.

…Привезенные мной копии Лолуашвили изучал долго. Сначала он просто рассматривал перстни через сильную лупу. Потом включил стоящий на столе прибор, насколько я понял, спектроскоп. Припав к окуляру, несколько раз поцокал языком и весь ушел в изучение перстней. Пришлось мне просидеть в ожидании около часа. Наконец, выключив прибор, Лолуашвили вернул мне обе копии. Вздохнул:

— Прекрасная работа. Главное, очень разная.

— Разве это не ваша работа?

— Нет. Свою работу я сразу бы узнал. Эти копии делал не я.

— Вы не могли бы предположить кто?

— Сложно. Впрочем… — Лолуашвили взял перстень, найденный на теплоходе. — Вот эта копия сделана из сфалерита. Сфалерит — вещь довольно редкая. Помню, в позапрошлом году прошел слух: в Тбилиси можно недорого достать сфалерит. Я хотел заняться этим, но руки не дошли.

— Вы хотите сказать, эту копию изготовили в Тбилиси?

— Да. Причем сделана она изумительно точно.

— Изумительно точно? Как это понять?

— А так, что это — действительно копия. В ней повторены даже мельчайшие дефекты подлинника.

— Вы не вспомните поточней, когда в Тбилиси появился сфалерит.

— Зимой или ранней весной. У нас уже было тепло.

— А вторая копия?

— Вторая… — Лолуашвили бросил взгляд на другой перстень, но в руки не взял. — Я бы не называл ее копией. Это имитация. Ее делали, не имея под рукой подлинника. Наверное, по фотографии.

— А где могли изготовить эту копию?

— Ну… если учесть, что она из церуссита, — ее могли изготовить за границей. Или у нас, в Батуми.

— Странный перепад. Заграница и Батуми.

— Батоно Георгий, ничего странного. У нас ведь порт загранплавания. Церуссит распространен за границей, но попадает и к нам. Свою копию, кстати, я тоже делал из церуссита. Но это действительно была копия…

Прилетев на следующий день в Тбилиси утренним самолетом, я первым делом встретился с Манучаром Окруашвили. Он был лет на семь моложе меня, слыл в МВД Грузии специалистом по антиквариату.

Окруашвили был краток. К тому, что я услышал от Парулавы, его рассказ, в принципе, ничего не добавил. После того как он закончил, я достал два перстня.

Манучар искренне восхитился:

— Есть еще у нас умельцы! Где брал?

— Сначала посмотри.

Изучив оба, подытожил:

— Интересные цацки. Похожи на подлинник, одна к одной. Особенно этот. Он тронул перстень из сфалерита.

— А теперь глянь вот на это. — Я положил на стол ключ. — Ничего не напоминает?

— Напоминает. Похож на вчерашний, от сейфа Дадиани. Провел пальцем по бородке. — Да, точно такой же. — Посмотрел на меня, пошутил: — Ты выглядишь так, будто выиграл «Волгу».

— Больше. Как у тебя сегодняшний день?

— Ты лучше скажи, что надо.

Я показал на сфалеритовый перстень:

— Знаешь, как называется камень?

— Шеелит или сфалерит. Они похожи.

— Это сфалерит. По сведениям мастера, эта копия изготовлена из сфалерита, ходившего в Тбилиси весной прошлого года. И посмотри вот это. — Я выложил три фотографии. — Знаешь кого-нибудь?

Окруашвили тронул снимок Джомардидзе:

— Бугор. Объявлен во всесоюзный розыск. — Перенес пальцы на фотографию Гогунавы, поднял на меня глаза: — Знакомое лицо. Мелькало в Тбилиси. Кажется, видел его с «китами». Кто это?

— Малхаз Гогунава, тбилисец, научный работник. Недавно убит в Галиси. Я кивнул на снимок Челидзе. — А этого никогда не видел?

Манучар уверенно качнул головой:

— Нет. Первый раз вижу.

— Это Шалва Челидзе, батумский врач, работал в пароходстве. Он и Джомардидзе арестованы. Гогунава, как я уже сказал, убит. Копию перстня из сфалерита мог заказать кто-то из этой тройки. Попробуй узнать кто. А также когда и у кого. Попробуешь?

— Что с тобой сделаешь… Попробую. Где тебя искать?

— Свяжемся через дежурку. Если будет что-то важное, оставь записку. У тебя есть рабочий телефон Дадиани?

Манучар повернул ко мне перекидной календарь, пододвинул телефон:

— Вот номер его кабинета в больнице. У тебя много звонков?

— Пока два.

— Звони, а я пойду. Иначе не управлюсь с твоим заданием. Будешь уходить, запри дверь. Ключ оставь в дежурке.

— Договорились.

Забрав сфалеритовый перстень и четыре фотографии — к трем первым я добавил еще снимок Виктора Чкония, — Окруашвили ушел. Я же набрал номер Дадиани. Голос у него оказался приятный, спокойный. На просьбу встретиться он охотно согласился. Мы договорились, что я подъеду в больницу через час. Поблагодарив, я нажал на рычаг и тут же набрал другой номер — номер Ларисы Гогунавы. Признаться, я связывал б этим звонком особые надежды.

Трубку не снимали долго. Наконец в мембране щелкнуло, уже знакомый мне женский голос сказал:

— Вас слушают.

— Доброе утро. Лариса?

— Лариса. Кто это? — Нотки, с которыми прозвучал вопрос, ничего хорошего не обещали. Выговор явно московский. Впрочем, это я заметил еще в первый раз, когда звонил из Батуми. О том, что Лариса Гогунава, до замужества Князева, — из Москвы, я узнал по телефону от тбилисцев еще в день смерти Гогунавы. Как и остальное: что Лариса моложе мужа на пятнадцать лет, ей двадцать шесть, детей нет, числится домохозяйкой. Но на этом мои сведения о ней кончались.

На вопрос Ларисы, кто звонит, я ответил:

— С вами говорит майор милиции Георгий Ираклиевич Квишиладзе. Мы с вами уже разговаривали.

— Что-то не помню. Когда?

— Я звонил вам из Батуми. Простите, что напоминаю, но это было в день смерти вашего мужа.

— В день смерти мужа?

— Да. Правда, я тогда еще не знал, что он погиб.

Наступила тишина. Паузу не прерывало даже дыхание. Наконец Лариса спросила:

— И чем же я обязана вашему звонку? Георгий… Простите?

— Ираклиевич.

— Георгий Ираклиевич? Что от меня еще нужно милиции?

После смерти Гогунавы стало ясно, что он был «китом». Об этом говорила насыщенная антиквариатом обстановка в его квартире, счета на нескольких сберегательных книжках. Теперь все это перешло по наследству к Ларисе. На вопрос о «Перстне Саломеи» Лариса ответила, что никогда о нем не слышала. Могло быть и так. В такие дела жен чаще всего не посвящают. Поэтому я, как можно миролюбивее, сказал: