Убрав пять фотографий, Бочаров оставил четыре, продолжил:

— Врач-терапевт портовой поликлиники Гоглидзе. Старший врач портовой санэпидстанции Асатрян. Судовой врач танкера «Кутаиси» Лулуа. Судовой врач пассажирского теплохода «Георгий Гулиа» Челидзе. Трое из этой четверки выходят на днях в загранплавание. Как судовые врачи. Челидзе раньше работал на «Георгии Гулиа» судовым врачом, потом списался на берег, сейчас снова вернулся на прежнее место работы. Гоглидзе же и Асатрян перешли в плавсостав только что. Как объяснили в пароходстве, вынужденно, на подмену, вместо ушедших в отпуск.

— А Лулуа?

— Лулуа пятый месяц в Тихом океане, на рефрижераторе. — Бочаров убрал его фотографию. — Получается, вот наши кандидаты: Гоглидзе, Асатрян и Челидзе.

— Что говорят о них в пароходстве?

— Все трое характеризуются в высшей степени положительно. Другого трудно ожидать. И тем не менее один из них вполне может оказаться Сергеем Петровичем.

— Будем ими заниматься?

— Будем. Сухумцы сейчас по моей просьбе изучают регистрационные книги в сухумских гостиницах, кемпингах, пансионатах и так далее.

— На каких судах эти трое выходят в загранплавание?

— Челидзе — на «Георгии Гулиа». Гоглидзе — на контейнеровозе «Адмирал Сенявин». Асатрян — на пассажирском теплоходе «Аджария».

— Я вот еще что подумал: ведь операцию с «Перстнем Саломеи» Пэлтон и Сергей Петрович должны были обговорить заранее, хотя бы за несколько месяцев. Значит, Пэлтон уже был в Батуми.

— Да, вы правы, надо проверить списки пассажиров предыдущих круизов. Как у вас со временем?

— Могу заняться.

— Спасибо. Свяжитесь с транспортниками, я их предупрежу.

В дверь постучали. Телецкий, войдя в кабинет, сел напротив, доложил:

— Мы с Парулавой наметили ювелиров, которые могли бы изготовить копию «Перстня Саломеи». Думаю, он всех этих ювелиров скоро объедет — с черным футляром. Но боюсь, впустую.

— Почему? — спросил Бочаров.

— Все крупные ювелирные мастера в Батуми — люди официальные. Где-то работают, где-то числятся. Вряд ли кто-то из них рискнул бы взять такой заказ. От такого заказа криминалом несет за версту. Скорее, взялся какой-нибудь высококвалифицированный любитель, не внесенный в официальные списки.

— Что же делать? — поинтересовался Бочаров.

— Дождемся, когда вернется Парулава. Если он ничего не выяснит, у меня просьба к Георгию Ираклиевичу.

— Какая? — спросил я.

— Как вы насчет посещения Замтарадзе? Вместе. Я ведь эксперт, не оперативник. У вас с ней контакт, ну а я — на правах старого знакомого.

— Я не против. Только с какой целью?

— Покажем ей черный футляр. Она женщина мудрая, все поймет без объяснений. Когда-то она знала много скрытых любителей среди ювелиров.

— Договорились. Я сейчас в пароходство, а как только освобожусь — звоню вам. Единственное: кто купит цветы?

— Цветами займусь я. У Марии Несторовны особый вкус, она обожает махровые гладиолусы. Вот я их и подберу.

Изучив в пароходстве списки участников прошлогодних круизов на «Дарьяле», я довольно скоро установил: Джон Пэлтон был на его борту весной прошлого года. Занимал ту же самую каюту — люкс-А по правому борту. Единственное отличие: в тот раз Пэлтон был без секретарши. Удостоверив на всякий случай этот факт заверенной выпиской, я позвонил Телецкому:

— Эдуард Алексеевич, я свободен. Как насчет цветов?

— Купил. К тому же вернулся Парулава. Как и ожидалось, поиски оказались безрезультатными. Никто из указанных в списке о таком заказе не слышал.

— Значит, едем к Замтарадзе?

— Сейчас я ей позвоню, вы выезжайте. Встретимся около ее дома.

Как и ожидалось, махровые гладиолусы подкупили и размягчили Замтарадзе. Мария Несторовна с видимым удовольствием ставила их в вазу, долго поправляла букет. Бросив еще раз ласковый взгляд на цветы, выслушала нас, взяла в руки черный футляр. Раскрыла, потрогала обтяжку из серой замши, грустно усмехнулась:

— Крутая вещь — время… Очень крутая.

— Этот футляр вам о чем-то говорит? — спросил Телецкий.

— Увы, Эдуард Алексеевич, о моей юности. Что только я не делала… Элеутерококк, женьшень, дыхание по всем системам, питание по всем системам, личный суперэкстрасенс. Все тщетно. Время уходит, а с ним — и юность. Так вот, дорогие друзья, копию эту сделал не ювелир. Ее сделал великий мастер. Фамилия его Лолуашвили. Зовут Элиа Соломонович.

— Как? — не выдержал я. — Но ведь Лолуашвили — учитель!

— Верно. Он преподавал физику, химию. А в свободное от работы время…

— Выходит, он меня обманул? — Я коротко рассказал Замтарадзе о встрече с Лолуашвили.

— Боюсь, вы недалеки от истины.

Услышав условный звонок в дверь, Джомардидзе осторожно подошел к окну. Стал сбоку, проверил — улица пуста. Подошел к двери. Условный звонок раздался снова. Джомардидзе заглянул в глазок. Увидев знакомый силуэт, облегченно вздохнул — Главный. Открыл дверь.

Главный кивнул, прошел в комнату, сел, поставил на пол дипломат. Некоторое время изучал его, Бугра. В голове крутнулось: а что если сейчас завалить Главного, выбрать момент и завалить? Он, Бугор, в квартиру все равно больше не вернется. Пояс же с валютой и перстень останутся при нем. Нет, ни к чему, пустое. Да и Главный может еще пригодиться.

Будто угадав его мысли, Главный спросил глухо:

— Что долго не открывал? Мандражил?

— Что мандражить, товар при мне. Я ведь, Сергей Петрович, и слинять с ним мог, да не стал, видите?

— Куда б ты слинял? — Главный даже не смотрел на него. — Кто б у тебя взял этот товар? — Рука его потянулась к карману пиджака, вползла в него, застыла. Ясно, он с оружием.

Главный прав. Он, Бугор, товар этот не сдал бы никому.

— Сергей Петрович, я ведь так. — Косясь, Бугор отошел к стоящей в углу раскладушке. Не упуская из виду руку Главного в кармане пиджака, в которой, наверняка, был пистолет, присел, достал из-под матраса плоский нейлоновый пояс, набитый пачками долларов. Лихо снимала его с себя в пустом гараже девица, которая была с фирмачом! Лихо… Поискал в наволочке — вот он, байковый сверток. Легко сжал — перстень здесь, ощущается под тканью. Вернулся к столу, положил перед напарником сверток, рядом — пояс.

Главный взял нейлоновую кишку, помял, достал пачку с зелеными бумажками. Спросил:

— Здесь все?

— Обижаете, Сергей Петрович! У нас же с вами были… условия договора. Да и потом…

— Что?

— Да и потом, зачем мне грюны?[30] От них одна морока.

— Верно. Грюны тебе ни к чему.

Бугор проследил, как Главный перекладывает валюту в кожаную сумку. Вот напарник развернул байку, положил на нее перстень. Стал разглядывать. Сказал наконец:

— Хорошо сработали.

— Да, — согласился Бугор.

— В этом хорошо. — Главный помрачнел. — А вот джвари из-за тебя упустили.

— Сергей Петрович, откуда ж я знал, что джвари у Вити?

— Сказано было: не трогай его.

— Ну, а сдал бы он нас ментам?

— Никому бы он нас не сдал. Только поздно об этом говорить.

Главный помолчал и подвинул к Бугру новой дипломат:

— Твое.

Бугор взял дипломат, положил на стол, открыл:

— Сколько?

— Пятьдесят, как договорились.

Пачки в банковской оклейке уложены плотно, по виду так и есть пятьдесят тысяч. Разорвал одну, вторую. Кажется, обмана нет. Теперь он при фанере. Вдруг почувствовал: сейчас не выдержит, завоет по-собачьи — так хочется марафету.

— Сергей Петрович, а порошок? Не забыли?

Главный порылся в сумке, достал пакет, протянул:

— Гуляй.

Такой большой упаковки Бугор в жизни не видел. Взял пачку, надорвал марафет.

— Все мне?

— Тебе. — Главный встал. — Давай ключи, и разбежимся.

— Понятно.

— Сюда больше не приходи, засветимся оба.