Конечно, что-то связанное с «Перстнем Саломеи» может произойти и во время экскурсии. На этот случай для скрытого наблюдения выделена опергруппа, в которую включен Парулава. По окончании экскурсии и возвращении в порт туристы, пройдя таможенный досмотр, займут свои каюты на теплоходе «Дарьял». В шесть утра, закончив суточную стоянку, «Дарьял» выйдет в море и возьмет курс на Сухуми.

«Дарьял» — круизный теплоход Грузинского морского пароходства, зафрахтованный фирмой «Трансатлантиклайн» и совершающий регулярные рейсы Монреаль — Батуми. Кинопродюсер Джон Пэлтон, на пальце которого сейчас красуется копия «Перстня Саломеи», и его секретарша Мэри-Энн Мэрроу занимают одну из лучших кают, люкс-А по правому борту.

При выходе в город копия «Перстня Саломеи» была оформлена по всем правилам. Пэлтон записал перстень в таможенную декларацию. Вот она, эта декларация, — на столе. Запись в ней я помню наизусть: «Перстень с полудрагоценным камнем типа церуссит, массой 17,3 карата. Ювелирная работа. Стоимость: тысяча пятьсот долларов».

Настоящий «Перстень Саломеи», если его выставить на аукционе, будет стоить как минимум несколько миллионов долларов. Вывод напрашивается сам собой: где-то в городе должен состояться обмен — иностранец отдаст подделку и возьмет подлинник. Возможно, обмен уже произошел. Те, кто его задумал, рассчитали точно. Отличить фальшивый бриллиант из церуссита от настоящего чрезвычайно сложно. Для этого нужна специальная аппаратура и хорошо подготовленный эксперт. Ни того, ни другого на обычной таможне, как правило, нет. К тому же пассажиры, прибывающие в круиз, при условии соблюдения ими всех формальностей, досматриваются не очень строго. Так что если Пэлтон вернется на борт «Дарьяла» с настоящим «Перстнем Саломеи», его, после стандартной проверки камня, беспрепятственно пропустят. На это все и рассчитано. Но у Сергея Петровича и Джона Пэлтона ничего не выйдет. Бочаров и Телецкий позаботились о проведении специальной экспертизы. Рядом, в специально освобожденной комнате, находится опытнейший специалист-геммолог[29] со всей необходимой аппаратурой.

Бочаров дал указание вести наблюдение за Пэлтоном и Мэрроу осторожно. Поскольку после выявления подмены туристы будут задержаны, они наверняка назовут тех, с кем были связаны. Значит, главное, чтобы туристы ничего не заподозрили, встретились с теми, с кем собираются встретиться, и произвели обмен.

За сегодняшний день вообще многое прояснилось.

Во-первых, тбилисцы сообщили: вдова Гогунавы, Лариса, после предъявления ей фотографии «Перстня Саломеи» ответила, что вещь эту видит впервые и никогда о ней не слышала.

Во-вторых, я допросил Мурмана Сулханишвили, после чего был вынужден признать: слова, брошенные Ираклием Ломидзе и Светланой Чкония в его адрес, полностью подтвердились — он действительно предал Чкония, по существу, доверившего ему свою жизнь. О том, где находился Чкония в тот вечер, знали только Сулханишвили и Кайшаури. Чкония просил Сулханишвили: если к нему обратится Тенгиз, ни в коем случае не сообщать, где он находится. Но стоило Джомардидзе при встрече с Сулханишвили за углом ресторана «Вокзальный» показать нож, как тот тут же раскололся. Правда, остается еще выяснить, чем Чкония не угодил Джомардидзе.

В-третьих, я побывал сегодня у Элиа Соломоновича Лолуашвили, вышедшего на пенсию учителя. Жил он в скромной однокомнатной квартире. Вся жизнь этого человека, насколько я понял, в настоящее время сосредоточена на единственном близком человеке — сыне, пятикурснике батумского пединститута. Правда, живет сын отдельно от отца, с матерью, у которой давно уже другая семья, и видятся они довольно редко. Моим сообщением о смерти Гогунавы и Чкония Лолуашвили был искренне потрясен. По словам Элиа Соломоновича, Гогунаву он знал с детства — дружил с его родителями. Чкония был для него лишь знакомым Гогунавы, не более того. На все мои вопросы о тайной жизни Гогунавы и Чкония, а также о возможной их причастности к «Перстню Саломеи» Элиа Соломонович недоуменно пожимал плечами. Ни о чем подобном он даже не подозревал. В Галиси Гогунава пригласил его отдохнуть, поскольку все равно «пропадала квартира».

Лолуашвили я верил. Это был святой старик.

Самое же важное, что удалось сделать сегодня, было, конечно, выяснение обстоятельств, связанных с пропажей паспорта у инженера сухумского треста «Спецстрой» Убилавы Сергея Петровича, случившейся три года назад. На телефонный запрос Бочарова сотрудники УУР МВД часа через два сообщили: в краже этого паспорта, среди прочих правонарушений, признался около полугода назад некто Гаджиев, вор-карманник, отбывающий сейчас наказание в исправительно-трудовой колонии Пермской области. Совершив кражу паспорта, Гаджиев в тот же день продал его за пятьдесят рублей неизвестному в сухумском ресторане «Диаскури». Внешность человека, купившего паспорт, Гаджиев описал расплывчато, зато совершенно точно указал: неизвестный носил большие дымчатые очки. По заданию Бочарова в Пермь сразу же вылетел оперуполномоченный, взявший с собой около пятидесяти фотографий работников медслужбы Грузинского морского пароходства. Шанс, что Гаджиев опознает среди них человека, купившего у него паспорт, был невелик, но такой шанс был.

И вот теперь, вечером, после такого напряженного дня главным для нас с Бочаровым было ожидание. Мы молча сидели друг против друга.

По расписанию автобус с туристами должен был вернуться в порт в десять часов пятнадцать минут. В десять минут одиннадцатого в комнату вошел Парулава. На взгляд Бочарова покачал головой:

— Весь день все было спокойно. Пэлтон и Мэрроу надолго не разлучались, все время были с группой, посторонние с группой не общались.

— Они сели в автобус?

— Да, вместе со всеми. Мы подождали, пока автобус уедет, потом их обогнали.

— Что ж, будем ждать, — сказал Бочаров.

Примерно через двадцать минут стало ясно: автобус явно задерживается. Мы начали нервничать, но сделать ничего не могли. Надо было ждать. Шум мотора послышался только без четверти одиннадцать.

Когда туристы вошли в проходную, я сразу понял: Пэлтона и Мэрроу в этой группе нет. Я слишком долго изучал их контрольные фотографии и не мог их не узнать.

Молоденькая сопровождающая умоляюще сложила ладони:

— Понимаете, я ничего не могла сделать. Они вышли из автобуса. Пэлтон сказал, что они вернутся на такси, его спутнице плохо, она должна подышать воздухом… Ей действительно было плохо! Только вдруг они опоздают?

Бочаров посмотрел на меня. Улыбнувшись, успокоил сопровождающую:

— Не опоздают. До отхода еще больше шести часов, погуляют и вернутся. Девушка придет в себя.

Гид облегченно вздохнула:

— Мученье, форменное мученье. Пойду хоть остальных доведу. Потом вернусь. Я должна их дождаться.

— Обязательно. Возможно, вам придется много переводить, — предупредил Бочаров.

Пэлтон и Мэрроу появились в пятнадцать минут двенадцатого. Если не считать пятнадцати минут, которые они потратили на такси, отсутствовали они около часа. Времени, чтобы совершить обмен, было вполне достаточно.

Иностранцы подошли к вертушке таможенного контроля. Пэлтон, высокий мужчина лет пятидесяти, повернулся к гиду:

— О, мисс, сорри…

Сопровождающая начала ему что-то горячо говорить. Мне показалось, она спрашивала, как их дела, и делилась тем, как волновалась.

Пэлтон тронул усы, начал что-то рассказывать в ответ.

Мы с Бочаровым наблюдали. Пэлтон ведет себя безукоризненно. А вот Мэрроу, которой на вид лет двадцать, явно нервничает, хотя и пытается это скрыть. Похоже, что обмен состоялся, и сейчас на среднем пальце Пэлтона настоящий «Перстень Саломеи».

Иностранцы шагнули вперед. Пэлтон протянул инспектору документы.

Просмотрев предъявленные билеты и туристскую карту, инспектор сказал:

— Извините, придется задержаться.

Пэлтон удивленно посмотрел на гида. Она перевела. Кинопродюсер взглянул на меня и Бочарова.