— Да я молча, но сказать-то надо. Зачем ему сюда забираться?

— Мало ли.

Все понятно, его выдал таксист. Значит, сержант все же запомнил номер. Говорившие замолчали. Потом Бугор опять услышал:

— Ладно, уговорил, идем. Но ребятам надо сказать: пусть, как приедут, проверят.

Снова шорохи, шаги, и все стихло. Бугор встал. Подождал около десяти минут, вышел из кустов, двинулся к забору. Через несколько шагов лицо его стало мокрым. Он понял, что пошел дождь, подумал: это хорошо, собакам будет трудней. Кругом тишина, но он теперь отлично понимает: его засекли. Надо уходить, пусть даже обложен весь парк, все равно надо уходить. Прорваться можно всегда. Легко проскользнул в щель в заборе, постоял. Тихо, только дождь шуршит. Вдоль оврага вышел к спуску за тоннель, долго спускался к морю. Постоял, двинулся вдоль причала, у которого стояли катера, и в это время с той стороны речушки раздался шум тормозов. Бесшумно упал на причал, застыл, прислушиваясь к звукам. Шаги на той стороне. Скосил глаза: точно, милицейский «уазик», но люди, идущие вдоль парапета, его пока не видят. Что-то надо делать, лежать так — смерть. Пополз по доскам к ближнему катеру, легко перевалил через его дюралевый борт. Поднял голову. На двери каюты висячий замок. Не страшно, замок простой, он подождет, пока уйдут люди, и снимет его шутя, без звука.

Лолуашвили, к которому мы приехали вместе с Телецким, открыв футляр, оживился:

— Знакома ли мне эта вещица? Конечно, знакома. Эту вещь я сделал собственными руками. Вот этими.

— А то, что было в футляре, вы тоже сделали собственными руками? — Я положил рядом с футляром фотографию «Перстня Саломеи».

Ювелир взял фотографию, глаза его засветились:

— Сделал! — Поерошил всклокоченные седые волосы. — Кто же еще мог сделать этот перстень, как не старый Лолуашвили? Кто, скажите? Я его сделал. Для Вити Чкония, по просьбе Малхаза.

— Никого больше, связанного с этим заказом, вы не знаете?

— Никого. Да и Малхаз с Виктором просили никому ничего не говорить о заказе. Я теперь чувствую себя не сдержавшим слово. Меня возьмут?

— Думаю, пока ограничимся подпиской о невыезде.

Лолуашвили погрустнел, сказал:

— Не буду говорить, что предвидел это, но все-таки чувствовал. Чувствовал: что-то здесь не так.

— Чувствовали — и взялись за работу?

Старик поднял голову, выцветшие голубые глаза блеснули:

— С наслаждением! Не из-за денег, хотя деньги тоже были нужны. Из-за радости, которую испытывал, когда работал! Ведь это последняя серьезная работа. Вы понимаете?

Я верил, что работа эта принесла Лолуашвили радость. Но другим она принесла горе.

Телецкий огорченно покачал головой:

— Спасибо за откровенность, Элиа Соломонович.

Лолуашвили печально улыбнулся:

— Другого пути у меня сейчас нет.

— Действительно нет, — согласился я. — Можно от вас позвонить?

— Конечно.

Я набрал номер Бочарова, коротко доложил о нашем разговоре с Лолуашвили. И услышал новость:

— Георгий Ираклиевич, по поводу интересующего нас с вами Джомардидзе. Только что его засекли. Он в районе Ботанического сада на Зеленом Мысу. Район оцеплен.

Услышав об обнаружении Джомардидзе, мы с Парулавой, захватив Бочарова и держа связь с милицейской группой захвата, поехали к Ботаническому саду на Зеленом Мысе. Здесь расположилась группа, которую, как я уже знал из радиопереговоров, возглавлял майор Шервашидзе. Уже стемнело. Лицо Шервашидзе, мокрое от дождя, поблескивало в слабом свете карманного фонаря, освещавшего карту. Рядом стоял высокий сутулый сержант. На поводке он держал на удивление небольшую черную овчарку.

Сложив и засунув карту в планшет, Шервашидзе кивнул на овчарку:

— Собачке спасибо сказать надо, взяла след по запаху на сиденье такси. Такси нашли быстро, на сиденье никто другой не садился.

Проводник пригнулся, погладил овчарку:

— Альмочка. Умница. Она у меня приучена, не лает. Запах почует — только шерсть дыбом и в горле звук, один я слышу. Подошли к кустам — сразу потащила. Смотрю: ветки, листья собраны. Он лежал, точно.

— В такси Джомардидзе сел в центре. Перед этим ловил частника, устроил стычку, — пояснил Шервашидзе. — Стал уходить, свернул в сторону. Там проходил наш постовой. Вид Джомардидзе показался ему подозрительным, он запомнил номер. Тут свидетели подбежали, рассказали о драке. Водителя разыскали быстро, он сообщил: Джомардидзе высадился здесь, у санатория. Осмотрели с собакой причал — там следов не было, ну а в Ботаническом саду почти сразу нашли место, где он лежал. Ушел совсем недавно: с полчаса, не больше. — Шервашидзе оглянулся на стоящего в стороне младшего лейтенанта. Вот, нашлись специалисты розыска, вдвоем решили весь сад обыскать. Спугнули.

Младший лейтенант страдальчески поморщился:

— Мы хотели как лучше, товарищ майор. Мы этот сад как пять пальцев знаем…

— Вот он и ушел сквозь ваши пять пальцев. Зла на вас не хватает. Если б сразу подошли с собакой, уже взяли бы.

Майор повернулся к Бочарову:

— Думаю, он еще где-то здесь. Вряд ли ему удалось пройти окружение. Все сторожки, служебные помещения, сараи в Ботаническом саду мы проверили, кусты обшарили.

— Санаторий осмотрели?

— Да, каждый закоулок. Санаторий практически блокирован, там сейчас наряд с собаками, две поисковые группы.

— Место, где он вышел, обнаружили?

— Да. Прошел через дыру в заборе, спустился к морю. Потом дождь сильный пошел, следы смыло. Как сквозь землю провалился. Если только на катер какой ухитрился забраться.

— Вы их разве не осматривали?

— Осматривали, но час назад, до Ботанического сада.

Глядя на рябую поверхность речушки, на катера, я подумал: вряд ли Джомардидзе мог на виду у группы захвата перейти на один из них. Впрочем, я не прав. На собственном ведь опыте убедился: Джомардидзе способен на многое.

Шервашидзе спросил Бочарова:

— Как вы считаете, товарищ полковник?

— Считаю, надо осмотреть катера снова.

Майор обернулся, кивнул проводнику:

— Гогричиани, подготовьте собаку.

Минуты через две проводник с собакой и двое из группы захвата, коренастый капитан и младший лейтенант, тот самый, что спугнул Джомардидзе в Ботаническом саду, перешли мостик и пошли вдоль берега речушки. Мы же Шервашидзе, Бочаров, Парулава и я, присев за кустами, остались с прежней стороны. Два катера собака обнюхала без всякой реакции, спокойно. У третьего — так и застыла. Вспомнились слова проводника: «шерсть дыбом и в горле звук». Собака не лаяла, только натягивала поводок. И вдруг присела. Тут же из надстройки катера метнулась тень. Дальнейшее произошло в считанные секунды: отброшенная ударом ноги, овчарка, взвизгнув, полетела в воду, проводник, удерживая поводок, упал на причал, а тень бросилась к кустам. Один из группы захвата попытался задержать бегущего, но тут же вскрикнул, схватился за живот, пригнулся. Бочаров, Шервашидзе, Парулава и я, не сговариваясь, кинулись к мосту, уже на бегу услышали, как в парке ударили два выстрела.

Когда мы подбежали к стоящим в кустах милиционерам, их карманные фонари освещали лежащего на боку и прижимающего к груди черный дипломат Джомардидзе. Глаза его медленно стекленели, кажется, он уже не дышал.

Присев над Джомардидзе, Шервашидзе посмотрел на стрелявшего:

— Как это получилось, Искандеров? Вы что, стреляли на поражение?

Коренастый капитан с досадой осматривал пистолет:

— Да нет, товарищ майор. Я предупредительный дал. А потом наугад. Он ведь Шияна ранил… Простите, так уж… бывает. Подумал: темнота — уйдет.

Шервашидзе покачал головой:

— Ранение в левую сторону груди. Боюсь, пуля задела сердце.

— Да я наугад стрелял, по звуку.

Шиян, младший лейтенант, кривясь, закрывал двумя ладонями рану на животе. Шервашидзе встал, тронул его за плечо: