— Да, один раз было, это верно. Но ведь я только начинаю работать! Так что подтрунивать надо мной не следует. Ты вот выскочил на полчаса вперед и хвастаешься, а забыл, как вся бригада полночи потеряла, вытаскивая твой трактор. Еще надо посмотреть, заслужил ли ты первенство?

— Заслужил! — медленно бледнея, ответил Соболь. — Чего тут смотреть?

— Обсудим на бригаде…

— И обсуждать нечего!

Зарницын повел агрегат по загонке, но вскоре остановился: что-то случилось с трактором. Догнав Зарницына, встревоженный его намеком, Ванька Соболь несколько минут выжидал, насупив брови, и поглядывал воронеными глазами, но потом высунулся из кабины и сердито крикнул:

— Скоро там?

Ветер отнес его слова, и Костя не оторвался от мотора, не ответил. Тогда Ванька Соболь, томимый дьявольской потребностью ссоры, посчитав себя обиженным молчанием Кости, соскочил на землю и, подойдя к сопернику, спросил ядовито:

— Значит, вдвоем будем стоять?

— Обожди ты! Не кипятись! Одна минута! — И Костя, обернувшись, досадливо поморщил белобрысое, измазанное масляной грязью лицо. — Или тебе не терпится? Тебе, видать, обязательно хочется задраться? У-у, несчастный Отелло!

— Какой я тебе Отелло? — заорал Соболь.

— Не знаешь?

— И знать не хочу!

— Тогда вот что!.. — заговорил Зарницын, выпрямляясь и не замечая, что позади уже стоят и слушают прицепщицы. — Если ты и дальше будешь беситься так из-за ревности, то я и на самом деле отобью у тебя Тоню. Отобью, так и знай! Хоть тресни!

У Соболя судорожно сжались кулаки.

— А этого не хочешь? — крикнул он, задыхаясь.

— Тьфу, совсем взбесился наш Отелло!

— Опять, гад, за свое? — в бешенстве закричал Соболь и бросился вперед. — Убью гада!

Но сзади, закричав, вдруг кошкой кинулась на него Анька Ракитина. Остервеневший Соболь зарычал, закружился, стараясь сбросить с себя Аньку, да не тут-то было…

…При восходе солнца к загонке Белорецкого подошли агрегаты Холмогорова и Белоусова. Случилось так, что как раз в это время Соболь и Зарницын оказались на поворотной полосе. Вся бригада, таким образом, неожиданно собралась на небольшом участке. Точно по сговору, тракто-ристы побросали агрегаты и на минутку сбежались в одно место, столпились вокруг Корнея Черных, принялись быстренько закуривать да ругать непогодь.

— Опять подуло! Ну и ветры здесь! — Голое место! Дуй вовсю!

— Нынче что-то не видать весны!

Кивая на узкие белесые полосы целины среди темного половодья пахоты, Корней Черных спросил ребят:

— Ну как, закончим до пересмены?

— Не успеть, — за всех ответил Белорецкий.

— Не успеем к пересмене — надо задержаться на часок, а все же допахать, — предложил Григорий Холмогоров. — Горючего у нас хватит. Нечего гонять сюда лишний раз тракторы. Накладисто будет.

— Поддерживаю, — сказал Черных. — Как другие?

Все были согласны поработать лишний час, чтобы закончить клетку, и быстро разошлись по агрегатам.

Солнце медленно отрывалось от черты горизонта. Порывистый и резкий низовой ветер, казалось, пытался сдирать со степи сухие травы и со свистом выдувал песчаную пыль с пообсохшей кое-где пахоты.

Корней Черных сел в кабину вместе с Белорецким, решив последить за его работой. Когда трактор делал разворот в конце клетки, близ Лебединого озера, Черных оглянулся в окошечко на запад и — переменился в лице.

— Бури бы не было! — тревожно крикнул он в ухо тракториста.

— Песчаной? — переспросил Белорецкий. — Да откуда ей взяться? Везде же еще сыро!

— Из пустынь налетает.

— И часто?

— Не часто, а бывает.

— Тьфу! Ну и места!

Выйдя к поворотной полосе у Заячьего колка, Черных и Белорецкий остановили трактор и с разных сторон выскочили из кабины на землю. Вера Клязьмина вздрагивала и склонялась над штурвалом прицепа. Черных разжал руки Веры, судорожно стиснутые на штурвале, стащил ее с сиденья и повел к трактору, чтобы укрыть от ветра.

— Глаза… — с болью прошептала Вера.

— Где же у тебя очки? Почему не надела?

— Позабыла…

Мимо трактора вдруг пронесло Светлану с поднятыми руками. Она с трудом задержалась в сторонке и, опустив голову, повернулась против ветра. Черных схватил ее за руку, затащил в затише к у трактрра, закричал:

— Ты зачем так рано?

— А как же? Клетка-то кончается! — ответила Светлана.

Узнав что Вере запорошило глаза, Светлана выхватила из кармана ватника защитные очки и сказала быстро, решительно, но все же, вероятно, неожиданно для себя самой:

— Я готова!

— Лицо вот платком замотай, — сквозь стон посоветовала Вера, срывая с головы темный платок.

Несколько озадаченный внезапным решением юной москвички, Черных выждал, когда Светлана наденет очки и обмотает голову платком, и только затем сдержанно спросил:

— А сумеешь?

С поспешностью, которая не всегда является признаком уверенности, и с досадой на недоверие Черных она воскликнула:

— Да, да, конечно!

Корней Черных молча проводил ее взглядом, пока она шла до прицепа, а Белорецкий почему-то вдруг нахмурился и сказал:

— Ее же ветром снесет!

— Не снесет, — отозвался Черных.

— Если так, ты садись за руль, а я — на прицеп! — выговорил Белорецкий с видом человека, жертвующего собой.

— А ты без чудачеств! — строго осадил его Черных. — У меня свои дела. Садись и трогай!

Вере он тут же скомандовал:

— А ты — живо на стан!

Не прошел трактор Белорецкого и половины гона, как на западной стороне, мягко заштрихованной узенькой полоской хмари, одновременно в нескольких местах появились желтовато-белесые дымки, будто в степной зыбкой дали двинулась в кильватерной колонне эскадра. Через несколько минут на далеком краю степи уже кучерявилась густая завеса.

На поворотной полосе у Лебединого озера Виталий Белорецкий соскочил с трактора и, подбежав к Светлане, испуганно указал на запад.

— Видишь, как заволакивает? Буря идет!

— Не пугай пугливых! — очень беспечно ответила Светлана.

— Да ты что, чудачка? Тебя же снесет с прицепа! Это же буря! — тревожным голосом закричал Белорецкий, сгибаясь под ветром у бока Светланы и, вероятно, невольно, для удобства разговора легонько полуобнимая ее за талию. — Ты слышишь, что говорю? Пойдем в кабину! Слезай!

— Оставь! Не теряй времени!

— Я не оставлю тебя! Я не имею права!

— Оставь самовольно! Не беда!

— Ты в своем уме? Ты видишь, чтб идет?

Светлана повернула свое лицо, обвязанное платком и защищенное очками, к западу, бурлящему желтой пылью, и спросила Белорецкого серьезно и участливо:

— Виталий, ты в самом деле боишься, да?

— За тебя боюсь! — ответил Белорецкий: в голосе его слышались нотки странного отчаяния. Эти нотки так встревожили Светлану — отношения у нее с Белорецким всегда были до предела ясными, — что она, точно от внезапного озноба, вся встряхнулась на сиденье, отбросила от себя руку Виталия и негромко, сдерживая себя, произнесла:

— За себя бойся!

Черная буря необычайно легко, клубясь, все шире и шире покрывая лазурь неба, двигалась на восток. Все, что встречалось на ее пути в степи, в мгновение ока исчезало в желтой, мятущейся мгле: бродил табун лошадей — и нет его, стоял бригадный стан — точно провалился в землю, шумел колок — сгинул, как в сказке… Во мгле, бурлящей от земли до самых высоких небес, бешено кружились шары перекати-поля и метались несчастные птицы.

Внезапно вместе со станом бригады исчез Заячий колок, а через несколько секунд буря уже неслась над вспаханной целиной. Вокруг трактора все мгновенно затмилось бешено летящей пыльной мглой. Враз померкло небо. Низко стоящее вдали солнце потускнело и превратилось в маленькое бесформенное красноватое пятнышко. Мельчайшую пыль то тянуло со свистом над землей, точно сквозь трубу, то вьюжило вокруг трактора и дико завихряло, то вдруг сыпало ее откуда-то с небес…

Светлане трудно было не только работать, но и держаться на прицепе. Временами ее в самом деле едва не срывало с сиденья. В правый бок и в голову сильно хлестало песком. Сквозь платок, которым она прикрыла рот и нос, трудно было дышать. Песчаным бусом быстро запорашивало очки…