У выхода из палатки его встретил Ионыч.

— Значит, кончаете клетку? — спросил он.

— Кончаем, отец!

До этой ночи Корней Черных, как и Багрянов, работал где придется — то на тракторе, то на прицепе. Только с вечера он начал выполнять свои непосредственные обязанности. А ночь, как назло, выдалась беспокойная.

На вечерней пересмене Виталий Белорецкий, впервые вышедший на работу после болезни, принял свой трактор от Хаярова. Весь агрегат, по словам Белорецкого, был в полном порядке. Корней Черных все же ослушал дизель, проверил уровень воды, топлива и масла, осмотрел пылеот-стойник, начал пробовать крепления…

— Не доверяешь? — обидчиво спросил его Белорецкий.

— Такой порядок, — суховато оправдался Корней Черных. — Да и почему я должен тебе доверять? Ты ведь всего-то третий раз выходишь в борозду. Дизель еще плохо знаешь…

— Не хуже других, будь покоен!

За этим-то неприятным разговором Корней Черных и позабыл спросить Белорецкого, спустил ли он отстой из корпуса грубой очистки, как это положено делать через каждые двадцать часов работы.

Около полуночи трактор Белорецкого начал терять мощность и, наконец, окончательно остановился. Пришлось промывать фильтр грубой очистки и удалять воздух из отопительной системы.

Теперь у Черных были другие заботы.

Ожидалось, что на рассвете один за другим допашут свои загонки Соболь, Холмогоров и Белоусов. Сразу же следовало организовать помощь Зарницыну и Белорецкому, чтобы общими усилиями сегодня же утром закончить первую клетку целины.

Над степью едва-едва брезжило. Шумел под ветром Заячий колок. Вдали низко над целиной струились светлые полосы. Корней Черных зашагал в ту сторону, где текли тракторные огни…

…Заранее было известно, что раньше всех допашет свою загонку Ванька Соболь. Но в любом деле полно неожиданностей, и потому Холмогоров и Белоусов, отстававшие от Соболя не так сильно, не теряли надежды вырваться за ночь на первое место. Все эти трое молодых трактористов, не любили говорить о соревновании, не очень-то заглядывались на доску показателей (разве что мельком, проходя мимо), но тем не менее дух соревнования всегда витал над их агрегатами; каждому из них втайне хотелось отличиться с первых же дней работы на целине.

Но больше всех мечтал о первенстве Ванька Соболь.

При всей своей самоуверенности умный Ванька не мог не видеть, что он в глазах Тони во многом проигрывает рядом с московскими заводскими парнями, особенно с Зарницыным. И не без оснований Ванька рассчитал, что если проиграет еще и в работе, то его карта определенно будет бита. Конечно, Соболь отлично знал, что девушки далеко не всегда влюбляются в передовиков, как это изображается в книжках или в кино. Но он понимал также, что ему при теперешней ситуации все же гораздо выгоднее быть впереди всех — на виду у всей бригады.

Ванька Соболь с первого Дня боролся за первенство совсем не с теми мыслями, какие были у Холмогорова и Белоусова, но боролся он не менее упорно, чем его соперники по работе. «Да я из-за нее, — думал он о Тоне, — любого обставлю! Кровь из ноздрей!»

Ванька Соболь не жалел ни времени, ни сил на уход за своим агрегатом и всегда держал его в отличном состоянии. Он заботился не только о тракторе, но в равной мере и о плуге, который всегда мог подвести. Всячески стараясь уменьшить тяговое усилие плуга, он следил за тем, чтобы лемехи всегда были острыми и установлены в одной плоскости, чтобы колеса не болтались на осях, а все гайки на корпусах завинчивались заподлицо… Он занимался регулировкой плуга не только во время пересмены, но и во время перерывов, понимая, что на целине особенно быстро ослабевают крепления. Все это дало возможность Ваньке Соболю выигрывать понемногу на каждом круге, а ведь из минут слагаются, часы.

Спал Соболь меньше других трактористов. Вставая, он не слонялся без дела по стану, не слушал ребячьи анекдоты да побасенки, а тут же, чтобы не встретиться лишний раз с Тоней, шел к своей загонке, подсаживался в кабину к Феде Бражкину и на ходу учил своего сменщика разным тонкостям работы на тракторе. С его помощью и Федя Бражкин пахал отлично, и весь агрегат, таким образом, шел впереди.

За все дни Ванька Соболь ни разу даже и не подумал сбегать с ружьем на ближнее озеро, хотя иногда гусиные крики до боли тревожили его охотничье сердце. И никогда теперь Соболь не пел песен.

…Еще издали Корней Черных увидел, что Ванька Соболь заканчивает последний гон, и прибавил шаг. Не успел он подойти к загонке, как Соболь уже остановил трактор на поворотной полосе; Анька Ракитина, оборвав борозду, что-то кричала ему с прицепа, но ее слова относило ветром. Черных приветственно помахал Соболю и Аньке рукой, поздравляя их с победой, и закричал:

— Что же вы не пляшете?

— Какая тут, к черту, пляска! — ответила Анька ворчливо. — Я вот с прицепа слезть не могу: руки-ноги отнялись и закоченели. Ой, да помог бы, что ли, Корней Степаныч?.

— Что ж ты, в кабине могла бы погреться! — заметил Черных, не торопясь на помощь прицепщице..

— Не зовет! — с неудовольствием сказала Анька о Соболе. — Его вроде подменили. Был парень, теперь вон какой бука!

— Ты что, в самом деле, девку заморозил? — шутливо построжился Черных, обращаясь к Соболю. — А ну, если простудится да помрет?

— Ему обо мне заботы мало, — сказала Анька, слезая с прицепа.

— Проживешь и без моей заботы! — ответил наконец Ванька Соболь.

Выдергивая папироску из помятой, грязной пачки, протянутой Соболем, Черных заговорил о деле:

— Значит, первенство за вами?

— У москвичей тяга не та, — презрительным тоном ответил Соболь, хотя ему хорошо было известно, что ни Холмогоров, ни Белоусов, которые считались его реальными соперниками, не были москвичами. — Им с сибиряками нечего тягаться: пупки надорвут! — добавил он, рассчитывая, что Черных, как сибиряк, поддержит его взгляд на новоселов, тем более что разговор шел с глазу на глаз.

Но Черных не поддержал земляка.

— Не хвастайся, не заносись! — одернул он Соболя грубовато. — На одного москвича зуб имеешь, а готов всех очернить? Смотри, Иван, не дури! Забыл, что бригадир на собрании сказал?

— Не учи! — огрызнулся Соболь. — Говори дело!

— Так вот, — начал Черных несколько официально, — теперь надо помочь отстающим…

— Какое же это соревнование? — возмутился Соболь. — Только занял первенство — подтягивай других. Дали бы хоть побыть немного впереди!

— Значит, ты будешь любоваться собой, хвастаться, что впереди всех, а земле на клетке лишний день пересыхать на таком ветру? — спросил Черных. — Клетку поскорее надо запахать да засеять! Не об одном себе — о всей бригаде думать надо.

— На чью загонку ехать? — хмуро спросил Соболь.

— Поезжай на любую!

— Тогда я к Зарницыну, раз можно…

— Не подеретесь?

— Нет, я только посмотрю, какая морда будет у белобрысого кота, когда я прибуду к нему на помощь, — ответил Соболь и, сердито окликнув Аньку, которая засматривала в зеркальце в сторонке, полез в кабину трактора.

Костю Зарницына встретили на поворотной полосе. К удивлению Соболя, его соперник, казалось, не испытал никаких неприятных чувств от этой встречи. Он заговорил с Соболем весьма оживленно и даже приветливо.

— Помогать? — крикнул он и подмигнул, чем вконец озадачил Соболя. — Давай, давай! А то мне хватит тут до морковкина заговенья!

— Конечно, где тебе, — поддел его Соболь, всячески сопротивляясь добросердечию Кости, испытывая неодолимую, болезненную потребность схватиться с ним грудь в грудь.

Но даже и после такого начала, видимо стараясь уладить отношения с Соболем, Костя остался миролюбивым и, возможно поступаясь своим самолюбием, продолжал добродушно, хотя и достаточно твердо:

— Слушай, Соболь, ведь ты же отлично знаешь, что у меня в самом начале поломался плуг. А разве это случилось по моей вине? Ну, а в остальные смены я ведь поднимал ничуть не меньше, чем ты.

— Было и меньше, — возразил Соболь.