Какой контраст с Аллегро! Там буря, а здесь нежная песнь сердца. Дирижер всматривается в партитуру, как будто только теперь впервые понял значки, расставленные на пяти линиях.
Вот и Рондо, смеющееся и веселое. Сытых бюргеров, лейпцигских меломанов охватывает новое настроение. Такой музыки, такого исполнения, такой виртуозности никто не ожидал. Правда, лейпцигские любители привыкли к хорошему исполнению, но это же прямо наркоз. Этот молодой скрипач с вдохновенным выражением бледного лица, звуками своей скрипки очаровывает слушателей.
Финал состоит из триолей, пассажей, головокружительных глиссандо и снова поражает своим великолепным звучанием. Очарованы и оркестранты. Конец произведения был для всех неожиданным. Наступившая тишина как будто продолжала еще звучать. Дирижер поднял оркестр с мест. Разразилась буря аплодисментов. Бледный, черноволосый юноша стоит на возвышении, как зачарованный. У него отсутствующий взгляд. Он вздрогнул, как будто проснулся, почувствовал протянутую для рукопожатия руку. У него на устах появилась улыбка.
— Das ist em Erlebnis. (Это переживание). Das ist mehr als Musik. (Это больше чем музыка), — говорит худой, рыжеватый Ритц, который более известен своим сарказмом, чем восторженностью.
Слушатели в партере и на галерке стоя горячо аплодируют, вынуждая Генрика выходить на эстраду и раскланиваться.
— Сколько раз его уже вызывали?
— Пятнадцать.
— Вы слышали? Бургомистр пригласил польского скрипача на прием после концерта.
Во второй части концерта публика снова горячо и с энтузиазмом встречала Венявского, хотя специалисты музыканты во время антракта утверждали, что его произведение похоже на концерт Эрнста.
Вторая тема Адажио тоже вызывала сравнения, но исполнение было единственное в своем роде, виртуозное… Венявского. Даже самые суровые критики должны были согласиться, что его мастерство не имеет себе равных. Оно неповторимо.
Закончились аплодисменты, о приеме он уже успел забыть, ибо таких обербургомистров, доброжелательных к нему, он много встречал во время своей карьеры. Но темный, узкий переулок вблизи Мюнц-гассе из памяти не исчез и исчезнуть не может. В этом переулке находится несколько кафе, ночных ресторанчиков с музыкой, девушками, танцами, со столиками для игры в карты. Этот переулок — лейпцигская достопримечательность. Как же туда не пойти? Тем более, что нашелся коллега готовый показать все, что там есть интересного. Это артист оркестра Гевандхауза. Его считают выдающимся виолончелистом. Он варшавянин, холостяк, большой шутник. Его мечта — эстрадные концерты. Они с Генриком полюбили друг друга. Правда, он не очень любит толкаться по ночным ресторанам. Но он знает местное общество; мамаш, теток, их подопечных и дам легкого поведения. Играет в карты. Танцует кадриль. Своим высоким тенором поет опереточные куплеты.
— Ты повел бы меня в какое нибудь злачное место. Я хочу посмотреть, как гуляют немцы, — попросил Генрик.
— Скучно и шумно. А если случайно ворвутся пьяные корпоранты — то может быть и драка, дуэль и больница.
— Я предпочитаю без драки.
— Знаешь, здесь есть такая одна графинюшка, польская графинюшка. Это так ее представляют гостям лейпцигские сводницы. Говорит по-французски, а как же, — очень горда и спесива. Ее общество стоит не меньше двадцати пяти марок. Немцы платят и по пятьдесят. Землякам — скидка.
— Ох, это скорее неприятно, чем интересно.
— Однако, стоит познакомиться, это же местная достопримечательность.
— Меня общество таких девушек не интересует, даже, если они графини. Я предпочитал бы сыграть в карты.
— Там есть и несколько столиков для карточной игры.
Над входом в заведение горит красный фонарь. Что такой фонарь означает — известно всем. Снизу, из кафе, слышится музыка. В комнате полно табачного дыма. Лейпцигокая молодежь весело, хотя и экономно, забавляется здесь.
— Sparsamkeit erst! *
Между столиками снуют официанты, танцовщицы, девушки обитательницы заведения под красным фонарем. В этом обществе Генеку делать нечего. Они вошли на второй этаж, где была уже другая атмосфера. Вокруг рулетки толпились полупьяные коммивояжеры, проигравшиеся наследники богатых дядюшек, лихие бухгалтеры, обанкротившиеся купчики. Иной раз даже девушки из нижнего зала пытали счастья, ставя на номера и цвета рулетки деньги своих случайных гостей. Общество здесь было пестрое и оригинальное. В обыкновенных игорных домах такой публики не встретишь. Генрик подошел к одному из столов. Виолончелист задержался около стройной, скромно одетой и совсем ненакрашенной женщины, стоявшей недалеко от буфета.
— А, Болек! Хорошо, что ты пришел. Этот твой скрипач был неповторим. Я очень благодарю тебя за билет. Может быть зайдешь ко мне?
— Он и теперь играет, — ответил виолончелист, указывая взглядом на стол с рулеткой.
Генрик был поглощен игрой. Поставил на цифру 27. Через несколько секунд крупье подвинул к нему многократно увеличенную ставку. Скрипач снова поставил весь выигрыш на цифру 27. Собравшиеся игроки смотрели на него как на сумасшедшего. Во время игры в рулетку нет времени на размышления. Лопатка крупье двигается. Шарик снова бешенно завертелся и… о удивление, опять остановился у цифры 27. Игроки начали суеверно оплевывать, недоверчиво посматривая на Генрика.
— Schwein, Schwein! *
__________________
* Sparsamkeit erst…! (нем.) Экономия — прежде всего!
* Schwein… (нем.) Свинья, свинья.
— Nee! Unsinn und Glück. *
Крупье отодвинул выигрыш в сторону. Скрипач третий раз поставил все на цифру 27. Если раньше было шумно, то теперь наступила тишина. Вокруг сумасшедшего игрока все замерло в ожидании. Игроки ставили теперь на цвета и с напряжением смотрели на цифру, на которую поставил Генрик. И что же? Снова выиграла цифра 27. Крупье быстро подсчитал, что выигрыш достигает пяти тысяч талеров. Банк сорван, скрипач получил выигрыш и немедленно ушел в кафе. Девушки ожидали угощения, танцев и толпились вокруг него. Он заказал себе и Болеку пол бутылки рейнвейна. Попросил третий бокал для графини.
— А вы очень счастливы в игре, — сказала она. — Вы знаете почему?
— Наверное потому, что счастлив, — мальчишески рассмеялся Генрик.
— Нет. Потому, что вы из Люблина, моего родного города.
— Как, вы тоже из Люблина? Зачем же вы сюда приехали?
— Затем же, что и вы. Чтобы заработать для себя и для семьи.
— Вот как? Удивительное совпадение, — засмеялся Генрик. Его рассмешило сравнение.
— Но отсюда надо уезжать, а то здесь ничего не достигнешь, — серьезно добавила девушка.
— Куда уезжать?
— В Америку, — и вам это советую, потому, что вы мой земляк. Болек, скажи своему приятелю, чтобы он вместе с нами поехал за океан.
__________________
* Nee… (нем.) Нет! Глупость и счастье!
— Только не сегодня. А то уже поздно и мне надо возвращаться в гостиницу.
— Приходите, земляк, к нам завтра.
— Завтра я буду уже далеко отсюда. Я утром уезжаю.
Генрик хотел выбраться отсюда. Он предпочел даже солгать, хотя знал, что после крупного успеха в Гевандхаузе импрессарио устроит в ноябре еще один концерт. Он попрощался.
— Ну, ее к чорту, всю эту лавочку, в которой я чуть было не запутался. Только мама умеет с тактом обходить все жизненные и светские рифы, и никогда не сделает никакого промаха. Правда, на этот раз мне удалось, — думал Генрик. — Меня чуть было не прорвало. С каким бы удовольствием я отхлестал эту землячку из Люблина, которая в лейпцигском притоне выдает себя за графиню и говорит, что я в этот город приехал с той же целью, что и она, — то есть для того, чтобы заработать. Тфу! Еще и этот виолончелист Болек, мечтающий об Америке!
На другой день он вручил матери пять тысяч талеров, чтобы они не напоминали ему о неприятной встрече.
Ожидали его концерты в Мюнхене, Аугсбурге, Нюрнберге, Берлине, ожидали и… ордена, деньги, карты, женщины. Необходимо было еще поехать в Гота, Кенигсберг, Гданьск и Познань. Он мало обращал внимания на все эти проекты и обязательства. Даже неприязнь и враждебность со стороны Аполинария Контского совершенно его не трогали. Вместе с Юзиком они давали концерты на многих эстрадах Европы и мало интересовались, чем жили их слушатели. В газетах писали о женитьбе Наполеона на Евгении де Монтихо. Рядом с рецензией на их концерт помещались статьи о перестройке столицы Франции, начатой префектом Парижа Гау Османом. Генрик был уже несколько пресыщен статьями о себе и на все известия смотрел со своей точки зрения. Даже начало крымской войны не прервало триумфальной череды концертов.