ГЛАВА 24

Уже через два дня они чувствовали себя скорее не безбилетными пассажирами, а паразитами в живом организме.

Потому что по-другому о корабле Борга они думать не могли. Среди всех машин, из которых он состоял, всех трубопроводов и соединений, всех электрических цепей и волноводов был еще один компонент, помещенный между дюраниумом и пласталью…

Плоть.

Измененная, переконструированная и оторванная от миров и существ, которые впервые дали ей жизнь.

Плоть, вовлеченная в механистический кошмар технологии Борга. Ее запах был повсюду. Зловонные флюиды струились по металлическим палубам. Мягкие образы, сверкающие и пульсирующие в концах затемненных коридоров или закручивающиеся над головой, активируемые входящими в них, все служащее коллективу.

Беверли Крашер никогда не видела корабля, подобного этому. Ей не рассказывали о таких кораблях Борга.

Но каждая волна отвращения, причиняющая боль сердцу Пикарда соединялась с тем, что представлялось как шепот коллектива, глубоко в мозгу, говорящего ему, что это правильно и хорошо, что так все должно быть и так все и будет.

Высший союз плоти и машин.

Судьба всех форм жизни.

Слиться с единством, которое может вобрать в себя все.

Вернуться к единству, которое звало всех их.

Включая Жан-Люка Пикарда.

Ближе к концу их первого дня на борту корабля Борга они нашли тупиковый коридор, который, как заключил Пикард, не использовался. Так что они могли отдохнуть здесь, где экипаж их не побеспокоит.

– А почему Борг построили что-то без практической цели? – спросила Беверли.

Пикард этого не знал.

Коридор упирался во внешнюю переборку. Возможно это было что-то вроде шлюза, который использовался бы, если бы корабль пристыковался. Но сейчас это было всего лишь пустое пространство, игнорируемое коллективом и поэтому безопасное. Если это слово имело смысл на корабле Борга.

В тупиковой стене также был иллюминатор.

Но они старались не смотреть на него.

Меньше минуты созерцания бесконечных волн транс-искривленного измерения было достаточно, чтобы вызвать тошноту. Беверли поняла, что они наблюдали искривления в более чем трех измерениях – феномен, для видения которого человеческий глаз не был достаточно развит, и перспектива, которую они видели казалась бессмыслицей. Пикард отважился заглянуть в свои воспоминания о коллективе, но было ясно, что его мозг также не развит, чтобы понимать загадки транс-искривленного пространства. Ничто из его воспоминаний об этом не было осмысленным. И когда он с Беверли отдыхали, все о чем он мог думать – об отвращении. Ко всему. Но Беверли оставалась сильной. Для него.

На второй день их пребывания на борту Беверли проверила показания трикодера на запястье. Они все еще носили свою защиту. Плотная черная одежда помогала им слиться со средой. С расстояния они сами могли показаться дронами. Пикард отогнал это видение. Оно оказалось более правдивым, чем ему бы хотелось.

– Мы прибываем через семьдесят часов, Жан-Люк.

Пикард кивнул. Он знал, что это значит. Они уже обсуждали это. Согласно тому, что Звездный Флот знал о транс-искривленных туннелях, используемых Боргом, через семьдесят часов полета они будут достаточно далеко от пространства Федерации, чтобы никогда в жизни не вернуться.

Пикард был готов завладеть кораблем. Он и Звездный Флот полагали, что есть шанс захватить управления, используя нейронное взаимодействие. Но Звездный Флот специально предупредил его не пытаться произвести захват во время путешествия через искривленное пространство. Они сомневались, сможет ли он обеспечить нормальное функционирование корабля, движущегося согласно физическим законам, которые пытались постичь лучшие умы Федерации. А корабль, неконтролируемо вылетающий из транс-искривления мог превратиться в одномерную прямую вырожденной материи более светового года длиной.

Такой захват не казался стоящим риска ни Звездному Флоту, ни Пикарду. По крайней мере не вблизи пространства Федерации. Но на расстоянии, на которое Пикард и Беверли улетели сейчас, смерть была уже гарантирована. Все что им оставалось – это выбрать метод.

Пикард держал в руке нейронный интерфейс. Больше нечего терять. Беверли даже не ставила пол сомнение его решение. Пикард поднялся на ноги. Он стоял спиной к иллюминатору и переборке, когда Беверли распаковывала черепной стимулятор из набора Пикарда. Он был произведен командой Шелби похожим на плату-имплантант, которую Борг дали ему, когда он был трансформирован в Локьютуса. Шелби надеялась, что внешнее сходство поможет запутать Борга. Но в отличие от настоящей платы Борга только центральный коннектор, как раз над правым ухом Пикарда, содержал работающие компоненты. Туда и должен был быть вставлен нейронный интерфейс, получающий энергию и широковещательные сигналы соответственно от энергоблока и субпространственного передатчика, который Пикард носил под своей броней. Пикард провел пальцами по черепной плате.

– А ощущается он по-другому, – сказал он.

– Это и не предполагалось, – произнесла Беверли. – Тот, что Борг тебе вживили, был соединен с нервами лица, чтобы расширить полосу пропускания сигналов, которые твой мозг может получить и обработать. – Беверли держала тонкий коннектор интерфейса. – А этот сделан для ограниченной передачи между кожей и черепом. Это даже не прямое соединение.

В этом и было изящество плана, как объяснила Пикарду коммандер Шелби. Через столь ограниченный канал он сможет общаться непосредственно с Боргом, но не будет полностью втянут в коллектив. По крайней мере, теоретически.

Беверли включила силовой разъем интерфейса в гнездо на броне Пикарда. На секунду она остановилась, держа другой конец свободным, не подсоединенным. Пикард посмотрел на него. В тусклом освещении боргова корабля кабель был похож на змею, темную и блестящую. Он посмотрел вверх и увидел медленную пульсацию органической трубы над головой. Высшая судьба плоти и машин. Беверли сделала достаточно. Он должен сделать следующий шаг сам.

– Я это сделаю, – сказал Пикард.

Он взял интерфейс у Беверли и повертел металлический наконечник пальцами, ища направляющие слоты. Все, что он должен был сделать – это вставить его в разъем. Тогда он услышит мысли коллектива. И коллектив услышит его мысли. Пикард расправил плечи, приготовившись. Это был его долг, и ничто не могло быть важнее его. Возврата не было. Он начал – приблизил свою руку к плате имплантанта. Беверли взяла его за руку.

– Жан-Люк… Я…

Все, что она хотела сказать можно было прочесть в ее глазах.

– Да, – сказал Пикард и мягко отвел ее руку. Беверли отвернулась. Он приблизил коннектор к розетке. Беверли прижала руку ко рту. Пикард хотел ее успокоить. Он потянулся к ней, но увидел, что она смотрит на что-то позади него. Он обернулся. И из-за увиденного он медленно опустил руку с интерфейсным кабелем.

– Мы причаливаем, – прошептала Беверли.

– Но мы все еще в транс-искривлении, – произнес Пикард.

Вместе они подошли к иллюминатору. Корабль двигался к чему-то, что могло быть только каким-то типом космической станции. Станцией Борга. Но она была в транс-искривленном измерении, неподвижная относительно многомерных изгибов, волнующихся позади нее.

– Как такое возможно? – изумилась Беверли.

Пикард не знал, имела ли она в виду невозможность того, что Борг построил неподвижную станцию в другом измерении, о котором наука Федерации и мечтать не могла, или невозможность формы самой станции.

Когда Пикард закрывал глаза, он мог видеть образ центрального куба Борга, к которому были присоединены другие шесть кубов, по одному с каждой стороны. Это был лишь смысл, который его мозг пытался извлечь из того, что открывалось взору. С открытыми глазами, если Пикард сосредотачивался лишь на одном кубе, он оставался незаметным, лишь каждая поверхность была украшена своим узором. Тем не менее, он не мог найти объяснения источнику света, играющему на поверхности станции в реальности, где фотоны не могли существовать, так как двигались слишком медленно. Но когда Пикард позволял своему взгляду медленно скользить от одной секции куба к другой, вся станция, казалось, раздувалась, дезориентируя, затуманивая взор. Взятый целиком, каждый куб казался соединенным со следующим не одной гранью, а пятью. Хотя каждый угол, похоже, составлял девяносто градусов. По крайней мере, так казалось, когда он пытался сосредоточиться на одном угле.