– Отлично! Как раз прибыл корабль из Калькутты, а потом сразу же из Ливерпуля. У Лангли был прекрасный выбор товаров. Хорошо, теперь появились пароходы, они ходят гораздо быстрее… – Он с удовольствием хлебнул горячего чаю. – Красота! А то я уж думал, задохнусь от пыли.

Он заговорщически подмигнул мне.

– А у меня для тебя приятная новость от Джона Лангли.

– Для меня? – изумилась я.

– Да… Ему очень нравится мой держатель магазина, и он сказал, что приглашает его работать в Мельбурн, когда освободится место в одном из магазинов «Лангли».

Я подумала, что он шутит, и перевела взгляд на Адама, но тот улыбнулся и кивнул мне в знак подтверждения.

И поэтому, – продолжал Ларри, – Адам предложил подкупить нашего держателя магазина, в надежде, что он останется у нас. Передай-ка мне сумку, Адам.

Он поставил кружку и, порывшись в одной из холщовых сумок, достал маленький сверток из коленкора. Он протянул его мне, и там оказалась великолепная шаль – кашемировая, с вышивкой; она была мягкая, как шелк. У меня перехватило дыхание от восторга.

– Это мне?.. Правда, мне?

– Я бы купил тебе еще десяток таких, Эмми. Ты этого заслуживаешь. Ну как, тебе нравится? Это Адам выбирал.

Я посмотрела на Адама, не в силах в это поверить. Никому бы и в голову не пришло, что он способен выбирать подарок для женщины. Я вынуждена была признаться себе, что совсем не знаю Адама. И никто из нас не знает. Он и сейчас смотрел на шаль с любованием и даже протянул руку, чтобы еще раз ее потрогать.

– Все равно это слишком скромный подарок, Эмми. Ларри правильно говорит – ты заслуживаешь десятка таких шалей.

Когда он перебирал в руках шаль, я заметила, что правая рука у него грубо забинтована; повязка так пропотела и запылилась, что стала почти одного цвета с загорелой кожей.

– Что это, Адам? Что у тебя с рукой?

– Поранился о сбрую. Ерунда.

Я положила шаль обратно в коленкоровую обертку и сказала:

– Дай я перевяжу.

Несмотря на его слабое сопротивление, я промыла рану и стала накладывать повязку. Когда я смазывала ее снадобьем из бутылочки, которую нашла у Кейт, лицо его сморщилось от боли. Но мне приятно было чувствовать, что он у меня в руках, хоть я и делала ему больно. Даже просто дотронуться до него было для меня неслыханным счастьем. Я опустилась рядом с ним на колени, чтобы удобнее было наматывать бинт, и стала неторопливо перевязывать рану, стараясь, насколько возможно, продлить это удовольствие.

– Спасибо, Эмми, – с трогательной покорностью сказал он.

Не меняя позы, я подняла на него глаза и вдруг почувствовала, как кто-то взял меня за подбородок и повернул мое лицо в сторону. Это был Ларри.

– Ты хорошая девушка, Эмма Браун, – сказал он и ласково потрепал меня по щеке.

От его слов меня бросило в жар, но все же я снова перевела взгляд на Адама. Его лицо озаряла добрая задумчивая улыбка; глядя на меня, он медленно кивал головой, как будто я напомнила ему кого-то и теперь он напряг память, чтобы вспомнить окончательно. В какой-то момент мне показалось, что он хочет, как и Ларри, дотронуться до меня рукой. Это была одна из тех редких минут, когда я чувствовала себя красивой. Я знала это точно.

Но тут послышался громкий голос Розы, и ощущение сразу исчезло.

– Адам!.. Адам! Это Адам и Ларри!

Я видела, как изменилось его лицо. Теперь он смотрел мимо меня, на Розу. И смотрел с нескрываемой страстью. Тогда я окончательно решила, что Адам любит ее.

Я поднялась на ноги и стала заворачивать свою шаль в коленкор. Больше я уже не чувствовала себя красивой. Меня охватили грусть и безнадежность.

Шли дни, и время делало свое черное дело. У многих из нас сдавали нервы; люди становились нетерпимыми и раздражались по любому поводу. Все страдали от необходимости быть на людях, и в то же время никто не согласился бы на полное одиночество. В довершение всех этих мук, стояла страшная жара, и днем мы буквально погибали от солнца и мух. Только ночь приносила нам облегчение и исцеление. Воздух был свежим и напоенным ароматами, на темно-синем небе сверкали необычайно яркие звезды. Дети визжали и носились между палатками, а взрослые жаловались друг другу на бедный урожай золота, оказавшийся в огромном куске кварца. Несмотря ни на какие трудности, Дэн сохранял неизменную доброжелательность. Что касается Кейт, то было понятно, что жизнерадостный вид дается ей все с большим трудом. Роза была самим ангелом – но только когда приезжал Адам, в остальное же время она ходила хмурая и надутая и постоянно срывала на Томе скопившееся раздражение. Пэт все не мог успокоиться относительно методов полицейского управления в Балларате и лицензионных тарифов. Своим благородным негодованием он заражал Сина, и они возмущались вдвоем. Тогда казалось, что больше всех повезло Ларри – хотя он работал, как все, а может быть, и больше, все же он был избавлен от убийственного однообразия жизни на приисках. Пэт страшно завидовал ему и дорого отдал бы, чтобы вот так же ездить, сидя на козлах повозки. Да, много воды утекло с того вечера, когда Ларри вернулся из своей первой поездки в Мельбурн.

А я сама? Теперь я уже не вспоминала так часто о Вилле Гриббоне и не ждала в гости полицейских. Меня волновало другое: Адам и Том все больше поддавались очарованию Розы, а я могла только стоять рядом и смотреть.

И в конце концов душившая Пэта ярость прорвалась наружу, вынося на поверхность все, что его мучило эти долгие дни: лютое недовольство притеснениями властей и все нараставшую ненависть к Ларри. В тот вечер старатели подожгли таверну Бентли.

Пэт с Сином были в гуще толпы, собравшейся у таверны в знак протеста против снятия с Бентли обвинения в убийстве. Говорили, что он убил старателя, который осмелился потребовать обслуживания в его отеле, но благодаря дружбе с полицией ему удалось уйти от ответственности. Судья заслушал дело, но отказался представить Бентли к суду присяжных. И вот теперь старатели собрались у таверны, выражая гневный протест. Сейчас уже трудно сказать, кто бросил в окно Бентли злосчастный камень, который разбил стекло и опрокинул горящую лампу. Но вскоре загудело пламя и стало слышно, как лопаются другие стекла.

Наш лагерь находился неподалеку, и Ларри, смекнув, в чем дело, быстро вскочил на ноги и махнул Адаму рукой:

– Бежим!

Адам сразу же сорвался за ним. Затем выбежали Дэн и Том, который, как всегда, коротал время у нас. А следом за ними, опомнившись, потянулись мы все – Кейт, Роза и я. Кон тоже не отставал от меня.

Когда мы пришли, здание уже было охвачено огнем, а народ криками вызывал Бентли. Мужчины остервенело рвались в огонь, прямо к горящим балкам. Горько было узнавать в этих людях наших мирных добрых соседей – терпеливых трудяг, неустанно ищущих золото. Это походило на ритуальный праздник дикарей – звучали песни и крики радости в честь того, что наконец удалось бросить вызов властям. Неожиданно раздались крики:

– Бентли! Смотрите, Бентли уходит с черного хода! За ним!

Вся толпа бросилась огибать горящее здание, а затем хлынула на тропинку между таверной и кегельбаном. Пэт с Сином были в самой ее середине, и к ним пытались прорваться Ларри, Адам и Дэн. Но вскоре мы потеряли их из виду. Отблески пламени делали всех мужчин похожими друг на друга в их одинаковых шляпах и рубашках из фланели.

– Господи спаси! – воскликнула Кейт.

И тут я почувствовала, что рядом со мной нет Кона, – он сбежал от меня, продираясь сквозь толпу к своим братьям. Он ведь был почти мужчина, и, наверное, ему хотелось доказать, что это еще не все. Он был и Магвайром, а поэтому должен был находиться там, где остальные Магвайры. Но для меня-то он был ребенком, что бы там я ни внушала ему про его мужской характер, и я боялась за него. Я бросилась за ним.

Оказавшись внутри толпы, я обнаружила, что совершенно не подхожу ей по росту. Моя голова находилась как раз на том уровне, где ее прекрасно доставали локти продирающихся людей. От этих ударов я едва не теряла сознание. Большинство размахивающих локтями и не подозревало, что они задевают женщину, да если бы они и заметили, то, скорее всего, сказали бы, что мне нечего делать в этой толчее. И были бы правы. Я уже начала бояться, что упаду и тогда меня затопчут ботинками. Кону удалось пробиться к самому центру, где он заметил Ларри. Когда я добралась до него, он все еще стоял на месте, беспомощно размахивая руками, чтобы не дать себя затолкать. Я обхватила его, но и вдвоем мы были уже не в силах протискиваться обратно.