Мы остались там и вскоре увидели, как Ларри и Адам наконец настигли Пэта. Все они оказались в числе тех, кто окружил Бентли, оседлавшего полицейскую лошадь. Животное взбесилось от огня, и четверо мужчин держали его под уздцы; остальные нападали на Бентли, пытаясь вышибить его из седла. Но тот оборонялся, нанося с размаху удары по головам полицейской дубинкой. И вдруг Пэту взбрело в голову вцепиться Бентли в ноги, и на него сразу же посыпались жестокие удары по лицу и по голове. Из разбитой губы и раны на затылке ручьем хлынула кровь.

Ларри стал оттаскивать его назад.

– Пэт! Пойдем отсюда! Не сходи с ума!

– Повесить его! – пьяно заорал Пэт и получил еще один удар дубинкой, от которого едва не потерял сознание. Глаза его затуманились, но он изо всех сил старался держаться на ногах. В это время Ларри расчистил себе в толпе немного места, развернулся и двинул Пэту прямо в челюсть, после чего тот нехотя отпустил ногу Бентли и начал медленно оседать на землю. Ларри поймал его и одновременно схлопотал от Бентли дубинкой по голове; к счастью, удар был скользящим. Ларри и Адам сцепили руки, соорудив нечто вроде люльки для Пэта, и понесли его сквозь толпу по проходу, который проделывал для них Дэн. Мы с Коном бежали прямо сзади них, не давая толпе сомкнуться. Когда мы наконец выбрались из толпы, то были в таком шоке, что едва заметили, как Бентли вырвался-таки на свободу благодаря своей дубинке и отчаянно брыкающейся лошади.

Пэт пришел в сознание уже в лагере Магвайров. Кажется, он был трезв. По его глазам было видно, что он уже ощутил боль от своих ран. Рядом с ним сидела Кейт и всхлипывала. Смачивая ему лоб, она одновременно бранила его.

– В какой позор ты втянул нас…

Но он вдруг грубо оборвал ее и, поднявшись на локтях, отыскал взглядом Ларри.

– Зачем ты это сделал? – мрачно спросил он. Ларри пожал плечами. Он уже не злился и мог говорить спокойно.

– А что я должен был делать – стоять и смотреть, как ты совершаешь убийство? Дожидаться, пока ты сам залезешь в петлю? Бог свидетель, ты просто дурак, но дураков тем более надо спасать от виселицы.

У Пэта вырвался гневный хриплый плач.

– Ты думаешь, ты кто, Ларри? Может быть, Господь Бог?

– Заткнись! Ты пьян!

– Да, я пьян! Но я не указываю другим, в какое время суток им следует напиваться. Кто дал тебе право…

– У меня всегда было право выхватывать тебя из лап полиции. Если бы мы не скрутили тебя и не вытащили из этой заварушки, они бы наверняка тебя прикончили или бросили в тюрьму к твоим никчемным дружкам.

– Будь ты проклят! – взорвался Пэт. – Захочу – отправлюсь в ад да еще прихвачу кого-нибудь!

– Немедленно прекрати! – выкрикнул Дэн. Но Пэт не удостоил его вниманием.

– Ты надоел мне, Ларри, – сказал он. – Приехал сюда, понимаешь, как вонючий английский лавочник, и теперь посматриваешь на нас свысока: кто это тут возится в грязи под ногами? Сам-то ты пачкаешь руки, только если требуется посчитать деньги. Что ты вообще знаешь про нашу жизнь в этой Богом забытой дыре? Да и к чему тебе это? Сидит тут, понимаешь, как старая дева, и учит меня, когда мне надо пить да с кем дружбу водить…

Он тяжело дышал и уже переходил на крик, злобно потрясая руками в сторону Ларри:

– Да, я тебе скажу, Ларри, знай это! Мои проблемы – это мои проблемы, и не надо в них совать нос. Оставь меня в покое, Ларри! Не трогай меня! Не лезь в мои дела!..

Глава пятая

В Балларате все более нарастало недовольство властями, и поджог таверны Бентли был только частью усилившихся беспорядков. Однако далеко не все поддерживали подобные методы борьбы – многие считали произошедшее дикой и разнузданной выходкой, пусть и призванной стать выражением протеста против несправедливости тарифов, постоянных арестов и коррумпированности полиции. В Балларате возникло полдюжины различных группировок, одни из которых исповедовали силовые методы борьбы, вроде захвата денег, собранных за лицензии, а другие выступали за поступательные и легальные меры – делегации к губернатору сэру Чарльзу Готхэму, попытки вызвать сочувствие у отдельных членов Совета законодателей. Много было таких, которым этот путь казался чересчур медленным и осторожным. Они жаждали действовать, им хотелось поскорее добиться суда над Бентли и освобождения тех, кто за поджог таверны был посажен в тюрьму. Они просто не умели по-другому выражать свое недовольство. Для них самое главное было крикнуть погромче, чтобы заглушить робкие голоса благоразумных. И Пэт был среди таких. Каждый вечер они с Сином уходили из лагеря и отправлялись в пивную. Мы не знали, откуда Пэт берет деньги на выпивку; мы вообще перестали быть в курсе его дел после того злополучного дня, когда он поссорился с Ларри.

Ларри с Адамом продолжали ездить в Мельбурн, но дни, которые они проводили на приисках, становились для всех пыткой. Мы ждали и боялись новой вспышки со стороны Пэта, поэтому атмосфера в лагере была гнетущей. Казалось, будто что-то должно вот-вот произойти, что разрушит серую обыденность нашей жизни, кто-то из нас должен был уйти. Но случилось совсем не то, чего все ждали.

Это произошло через несколько недель после того, как сгорела таверна Бентли. Как обычно, все сидели у костра – Кейт с Дэном, Роза, Кон и Том Лангли; Ларри был в магазине – заканчивал последние дела перед очередной поездкой в Мельбурн. Пэт с Сином, как всегда, ушли на Главную улицу. Обычно они не возвращались до тех пор, пока все в лагере не улягутся спать. Только тогда они приходили – шумные и пьяные. Иногда мне казалось, что они нарочно делают все слишком громко – с намерением помешать нам спать. Особенно это проявлялось, если в лагере присутствовал Ларри.

Мы с Адамом занимались работой – придвинув табуретки к ящику, который служил нам столом, мы переписывали списки товаров, привезенных из Мельбурна в этот раз, и заносили их названия и цены в мои специальные книги. Я пыталась обучить Адама своей системе учета, но он не проявил к ней должного интереса. Почерк у него был хороший, но на списки он смотрел с отвращением. Уже стемнело, и мы зажгли свечу.

– Восемь ярдов муслина, – хмуро бормотал он, и я прямо чувствовала, как он ненавидит этот муслин, да и все остальное. Только усилием воли он заставлял себя сидеть на этом стуле.

Я покачала головой и указала на список.

– Нет, не там. Это ты взял вон оттуда, смотри выше.

Он вздохнул.

– С удовольствием отправил бы весь этот муслин, молескин, штаны, сковородки прямехонько на морское дно.

Том отозвался от костра:

– Еще бы! Наверное, надоело уже разыгрывать из себя коммерсанта?

В его голосе звучала насмешка. В обществе Адама Том начинал нервничать. Адам ассоциировался у него с отцом, и поэтому он испытывал к нему стойкую неприязнь, которую не всегда удавалось скрыть. Так или иначе, он постоянно пытался как-нибудь поддеть Адама и очень сердился, если тот не реагировал. При этом оба держались друг с другом в рамках вежливости. Том никогда не упоминал при Адаме имени Джона Лангли, и Адам тоже старался не делать этого. Они только мучили друг друга понапрасну. Мне кажется, Том просто завидовал Адаму, потому что его место у нашего костра было оправданным; он чувствовал, что к нему самому мы относимся совсем по-другому. И к тому же, изучив за многие недели закономерности в настроениях Розы, он начал наконец догадываться о ее неравнодушии к Адаму. Надо было быть дураком, чтобы не увидеть этого еще раньше, но Том и был дураком, когда дело касалось Розы.

В тот вечер он явился к нам после хорошей попойки. Алкоголь развязал ему язык, и он без умолку болтал, причем настроен был довольно воинственно. Всеми силами он пытался привлечь внимание Розы, но, что бы он ни говорил, она все время смотрела только на Адама – Адама, который по-прежнему сидел, склонившись над своими бумагами, и не обращал на нее никакого внимания. В конце концов Том, потеряв от обиды всякую осторожность, стал нарываться на скандал.