– А вы?

– Меня подмывает сказать, что вы еще молоды и не знаете женщин, чтобы так о них спрашивать.

Впечатление было такое, что Галкин только что получил от Виталия удар посильнее того, что недавно достался Сильвестри.

Подражая Виталию в шутовстве, Галкин чувствовал, что допустил оплошность, невольно вторгшись в нечто запретное, а, возможно, святое. Дело даже не в подражании: то была неуклюжая попытка проверить себя на ком-то другом. Но такой реакции не ожидал.

И, вдруг, он как будто прозрел. Он больше не чувствовал себя байроновским Чайльд-Гарольдом. Разверзлась пропасть. Отождествление его чувств с чувствами Данте к Биатриче представилось бредом самовлюбленного идиота. Битвы с похитителями Тараса воспринимались теперь, как игры тщеславия и оттачивание подленьких преимуществ. Перебирая подробности жизни, Петр видел, что явился на свет не простым недоумком, а чудовищем, несущим людям угрозу. Теперь он понял смысл подслушанной клятвы самых близких людей: «Перед такой красотой… ради нас с тобой, ради сына поклянемся… никогда больше не произносить это имя»! В том, что речь шла о нем, Петр не сомневался и даже онемел на минуту. Все это отразилось у него на лице.

«Простите, – не в силах вынести его немоту, извинялся Виталий, – я, наверно, погорячился».

Но Петр замотал головой, видя себя со стороны, он сознавал, что не заслуживает снисхождения. Они возвращались из центра в гостиницу. Тревожно глядя на Галкина, Виталий спросил: «Вы – в порядке?» «Я в таком беспорядке, что дальше некуда!» – признался Петр.

– Бога ради, в чем дело?

– В том, что я – полный кретин!

Виталий не стал переубеждать, но смотрел с сочувствием. Они шли по уже знакомым Галкину улицам: «Новая дорога», «Земля Маддалены», «Земля Святого Леонардо». Он знал, что его переводы названий условны. Но теперь он с трудом узнавал сами улицы, точно бывал здесь совсем в другой жизни.

Вспомнив, что и раньше на него находили такого же рода «моменты истины», он мало по малу успокаивался. Теперь его поразила другая мысль: что вышло бы, не посещай его такие «моменты» хоть иногда.

Скоро они вышли на мостик через канал «Каннареджо», по которому Галкин выплыл сегодня в лагуну, и оказались перед Палаццо Лабиа (Palazzo Labia), названным в путеводителе, одним из последних «великих» дворцов Венеции. Его интерьеры украшены фресками самого Тьеполо. По узкому калле мимо дворца они выбрались на пятачок крошечной площади Святого Джеремия (Еремея).

С одной стороны на площадь выходила глухая стена Палаццо, с другой – сама церковь Святого Джеремия. Площадь замыкали магазины и гастрономические заведения. Тут же стояли лотки и палатки, где торговали мелким товаром. До гостиницы оставалось метров пятьдесят, когда у Пети зазвонил телефон, который он только сегодня включил.

9.

Звонил Петров из Москвы. «Да, это я. – сказал Галкин. – Здравствуй! Что там стряслось? Подождать один день не могли? Завтра мы прилетаем.»

«Петр, на нас наехали!» – жаловался Петров.

– В каком смысле? Кто?

– Крышеватели!

– Чего требуют?

– Как чего!? Разумеется бабки! Определили месячный ясак.

– Большой?

– Можно закрывать контору.

– А вы что?

– Сказали, тот, кто отвечает за это, сейчас – за границей, но скоро вернется.

– Правильно. Когда это случилось и где?

– Сегодня утром! Они остановили бухгалтера по дороге из банка, дошли с ней до института, вызвали нас с Энгельсоном, потребовали денег и твой адрес. Адрес пришлось дать. У них весь список. Они угрожали всем. А когда узнали, что ты – один, сказали, что время терпит – они подождут.

– А они свой адрес оставили?

– Нет, конечно!

– Ребята, вы меня подставляете! Спасибо, конечно, что предупредили, но куда я теперь пойду? Мне домой – нельзя.

– Петр, я жду тебя у себя.

– Благодарю за гостеприимство. Это все? Пока!

Телефонный разговор происходил на площади. Здесь, по крайней мере, можно было отойти в сторонку, чтобы не мешали.

Кончив разговор, Галкин остался на месте. Сообщение повергло в шок. Все эти итальянские приключения порядком ему надоели. Голова отказывалась думать. А губы шептали: «Ну, начинается! Вот и дождался!»

Подошел Виталий.

– Что-то случилось? Предлагаю зайти в кафе отобедать. Обсудим проблему. Может быть, смогу быть полезным.

Галкин не отвечал. Он вообще не видел смысла что-либо предпринимать. «Ради кого? И, вообще, зачем все это теперь? Пусть с ним делают, что хотят, – он и пальцем не пошевелит!»

Виталий взял его за руку и потащил в «тратторию», приютившуюся на углу площади.

Они вошли в белое помещение с горящими люстрами и бра. Интерьер был настроен не на интим, а на праздничность. Два окна – слева и справа от двери – выходили на мрачноватую площадь и не могли осветить большой зал даже днем. Поэтому горел свет.

Народу было немного. Виталий выбрал столик возле окна, усадил за него онемевшего Галкина и спросил: «Пива будете? Да? Молчание знак согласия!» Принесли пива.

– Выпейте. Будет проще смотреть на жизнь.

Галкин послушно отпил. А Виталий не замолкал. Он острил, сыпал анекдотами, которых Петя раньше не слышал. Седоволосый, казалось, лез из кожи, чтобы развеселить сотрапезника. Галкин выпил еще и еще. Он начал вторую кружку, когда принесли пиццу с грибами. Действительно, стало проще смотреть, если не на жизнь, то хотя бы на себя самого. Он представлял себя негодяем, которого настигла кара. Конечно, он не мог не жалеть себя. Но одновременно и презирал. Слова, которые Виталий «сыпал» вокруг, едва доходили до его сознания.

Эти речи звучали, как сносная музыка, в которой – не слишком много фальши. Виталий и Галкин закончили трапезу, расплатились и уже приближались к отелю, когда, неожиданно, Петя сказал: «Вы знаете, мне расхотелось возвращаться в гостиницу».

– Мне тоже, признаться.

По узенькой улице они прошли мимо двери с вывеской «Вселенная», а когда улица кончилась, повернули налево и оказались в другом мире, – заполненном криками чаек, шумом на пристанях и запахами сырости. Потом они не спеша восходили по лестнице на горбатый мост через Гранд Канал, а под ними плыли трамвайчики, катера и гондолы.

Пока они переходили Большой канал и погружались в дебри «заканалья», оба молчали. Но вот узкое калле, по которому они шли, сделало два поворота – за спиной, как будто упал театраьный занавес, выключив звуки оживленного перепутья, и Виталий спросил: «Ну, так что там у вас стряслось?»

Рассказывать о себе, как о недоумке или опасном монстре, Галкин не стал: его бы, просто, не поняли. Темой разговора мог быть лишь звонок из Москвы. Принимая в расчет, что Виталий работает в прокуратуре, Петя сам об этом подумывал, да не знал, с чего начать. Но после его вопроса, все упростилось. Галкин рассказал о «СКОНе» и о своей роли в предприятии. Слушая, Виталий молча кивал. Когда Петя хотел перейти непосредственно к «событию дня», собеседник остановил его. «Подождите, вы работаете в помещении института?»

– Да. Кроме меня, все работают в штате института и по программе института.

– И одновременно выполняют левую работу для СКОНа? Я верно понял? Так сейчас многие делают. Это не совсем правильно, но государство вынуждено с этим мириться. При дефиците и недоступности помещений, такой путь дает возможность без особых затрат повысить интенсивность труда только за счет личной инициативы. А теперь – к новостям. Что же случилось?

– Сейчас это, кажется, называют «наездом»!

– И много потребовали?

– Столько, что бизнес теряет смысл. Беспредельщики! Ребятки мои растерялись, сказали, все будет решать директор и учредитель, то есть – как бы хозяин.

– А разве не так?

– Какой я хозяин? Не больше их получаю.

– Но формально – хозяин.

– Только формально.

– Ну ладно, что – дальше?

– Эти типы потребовали мой адрес. Узнали, что я – один.

– Когда это было?