«А теперь и я тоже знаю!» – подумал Галкин.

«Молодец Баба! Не ожидал!» – восхищался «Барклай».

– Она была не одна. С ней – несколько русских, вероятно, из консульства, и, конечно, полиция. Пришлось уносить ноги.

– А Бульба?

«Пришлось оставить, – врал Сильвестри. – И откуда только она узнала, где – он?!»

– У нас говорят: «Шила в мешке не утаишь».

– Знаю я это «шило».

– Ты имеешь в виду Петра?

– Не Пьтро, а Паоло!

– Ты опять за свое!

– Я дважды с ним разговаривал. Лично! Говорит, ему надоело, что его с кем-то путают.

– Ладно! Бог с ним – с этим Пьтро-Паоло!

– Если бы ты был там, она бы тебя узнала. Ты ведь сам говорил, вы – соседи!

– Ну и что?

– И тебе бы уже не вернуться в Россию!

– Но ведь не я, а ты попался ей на глаза!

– Пожалуй, теперь нам опасно показываться вместе.

– И что теперь делать?

– Не будем слишком светиться. Я по телефону заказал номера.

– Где?

– «Мария Формоза».

– Знаю. Тихое место.

– А нам другого – не надо. Я заказал водное такси. Минут через десять придет. А пока я отправлю машину обратно.

– А я свою – на стоянку поставлю.

– Дело хозяйское.

Сильвестри торопился отправить машину, пока Барков не разнюхал, что в ней – пострадавший. Потешно было смотреть, как один мошенник пыжится обмануть другого, а другой пыжится показать, что он верит в то, что ему наплели, в свою очередь первый пыжится делать вид, что верит, в то, что ему поверили.

Наконец, все разъехались: санитарная машина укатила обратно в Рим, «мицубиси паджеро» ушла на крытую стоянку, Сильвестри и Барков с телохранителями уплыли на катере в гостиницу, и только тогда Петр смог выйти из «вибрации». Он так измотался, что чувствовал, вот-вот потеряет сознание. Чтобы прийти в себя, нужен был хотя бы короткий отдых.

3.

Галкин спрятал осточертевшую маску, снова достал карту и какое-то время тупо в нее смотрел. Когда рядом никого не было, он чувствовал себя безвольным, расслабленным и одиноким. Наконец, Петр вспомнил, чего хотел. Он должен был сориентироваться и найти местоположение двух гостиниц. Через всю карту центральной части Венеции в виде большой латинской буквы «S» извивался «Большой канал». Галкин знал, что его протяженность – около четырех километров, ширина колебалась от тридцати до семидесяти метров, глубина составляла примерно пять метров. Это была центральная улица и, как принято выражаться, «главная транспортная артерия города». По ее сторонам прямо из воды поднимались обветшалые дворцы средневековой аристократии. Здесь почти не было набережных, зато через каждые четыреста-пятьсот метров стояли маленькие пристани-остановки.

«Римская площадка» находилась у начала «Большого канала» на его правом берегу. Напротив, через канал, находился важнейший ориентир – железнодорожный вокзал. Там же рядом за церковью «Святой Лючии», на узенькой улочке Петю ждала гостиница со скромным названием «Universo» (Вселенная) – третья и последняя гостиница проживания, указанная ему перед вылетом старшей группы. Кстати, современный вокзал (бетон и стекло) так же назывался «Санта Лючия».

Название другой гостиницы, услышанное от Сильвестри, звучало, как «Мария Формоза», но, судя по карте, ее полным названием было «Дом святой Марии Формозы». Отель располагался в глубине центральных кварталов на юго-востоке города рядом с одноименной площадью.

Хотя по прямой расстояние от «Римской площадки» до гостиницы «Universo» не превышало пятисот метров, чтобы попасть в свой отель, Галкину пришлось форсировать три водных преграды: по двум маленьким мостикам через протоки (канальчики), которые здесь называются ‘rio’ и по большому горбатому мосту «Ponte Scalzi» (что-то вроде моста у пристаней) через «Canal Grande» (Большой Канал).

Гостиница «Вселенная» была не столько старинная, сколько просто старая, имела много деревянных деталей: стойки, панели, столы, лестницы, балюстрады и прочее, которые имели свойство громко скрипеть. Вестибюль был низок и темен и чем-то напоминал пещеру. Возможно, в летнюю жару это было как раз то, что надо.

Процедура регистрации заняла не больше времени, чем во флорентийском «Колумбусе». Петя получил длинную, узкую, темную комнату, окно которой выходило не просто в дворовый колодец: до балкона противоположного здания (другое крыло того же отеля) можно было дотянуться рукой. В некотором роде, это уже была экзотика.

Петя зашел в буфет пожевать. Наскоро что-то съел, не запомнив, что именно. Опять поднялся к себе, прилег. Проснулся от головной боли. Ополоснулся, пожалел, что нет смены белья. Пообещал себе, как только будет возможность, – купить. Боль отпустила. Он оделся и вышел на улицу.

То, что до железнодорожной станции от гостиницы – рукой подать было кстати. Здание вокзала «Санта Лючия», выглядело с противоположного берега пригнувшимся. Оно как бы стеснялось окружавших его ветхих декораций, хотя внутри оказалось вполне просторным светлым и современным.

На вокзал Галкин пришел не интерьер изучать, а по важному делу, а, если быть точным, – по двум важным делам. Во-первых, снять с кредитной карточки очередную порцию денег. Во-вторых, хотя расстояния здесь были не очень большие, для поисков, а именно с этого надо было начать, Петя хотел озаботиться транспортным средством. Речной трамвай не годился: он плавал исключительно по Большому каналу и вокруг островов. Такси-вопоретто – слишком трескучее. Это мешало бы услышать «маяк». Для данного случая больше всего подходила способная проникать в любые протоки бесшумная и маневренная гондола.

В справочном бюро Петя узнал телефон вызова гондольера и позвонил. В ответ его закидали вопросами: «Где вы находитесь?» «Сколько пасажиров?» «Ваше имя?» «Знаете ли вы, сколько стоит час прогулки?» Переговоры шли на одном языке. Галкин подозревал, что здесь и с итальянцами говорят по-английски. Это легко объяснить, учитывая возможность того, что местное наречие режет слух флорентинцу и римлянину. Петя знал, что стоимость часа прогулки колебалась от семидесяти до двухсот евро в час, в зависимости от сезона. Ему назвали среднюю цифру, что, собственно, для него не имело значения. Он сказал, что находится у вокзала, и получил ответ: «Ждите у входа в церковь „Санта Лючия“ – с левой стороны вокзала. К вам подойдет гондольер.»

– Но он может связаться по телефону, и я сам подойду к воде.

– Гондольеры не берут с собой телефонов. Как вас зовут?

– От меня потребуют паспорт?

– Вам надо просто назваться.

– Это – как пароль, чтобы знали, кто вызвал?

– Правильно. И как вы себя назовете?

– Я – «мистер Дооз».

– По буквам, пожалуйста.

Петя прочел по буквам английское слово «Daw's». Это был не псевдоним, скорее, игра слов, которую он придумал еще в Москве для случаев, когда можно будет представиться, не предъявляя бумаг. Так в переводе на английский звучала его фамилия – не птица галка, а именно «Галкин» (то есть принадлежащий галке).

«Когда он прибудет?» – спросил Петр. Ему назвали время и сказали: «Ждите». Он покинул вокзал и направился влево к порталу стоящей рядом церквушки.

Галкин не любил ждать. Ожидая, он почему-то всегда нервничал. Даже засыпая, ощущал время, как некую собственность. Но когда ждал, начинало казаться, что кто-то умыкает её. Он страдал от мнительности. Чувствовал, что не совсем нормален, даже как книжный человек. Взять хотя бы Тараса. Все эти годы он думал о нем, как о друге, о старшем товарище, об эталоне – образце подражания. Но если так, то мог бы теперь при первой возможности без фокусов все ему объяснить. Но тайное чувство к Светлане все разрушало – не только в отношении с Бульбой, – вообще все на свете. Он никогда не посмел бы раскрыться. Чувствуя воспаление эгоистичной души, испытывая нелепые сложности, он продолжал свою странную игру, подвергая опасности и себя и тех, кого считал близкими, ставя в тупик и доброжелателей, и врагов.