Ничто, помимо тусклой мглы и горя

Каналов узких, не напоминает

Что мы в аду, что вышли на просторы

Болот стигийских, тихо умирая.

Я жизнь веду на берегу Коцита,

Она горька и коченеют жилы,

Но в небесах сиянье антрацита

Мое лицо лазурью осветило.

Я больше это видеть не могу,

Пусть спит одна огромная Нева,

Пускай шуршит прожилками угу,

Шепча холодной кровью нет и да;

Вот отчего рука твоя легка,

Сама вода, горька и холодна

Губами рыбы говоришь пока,

Сердечко замерзает и хана;

Мой голос тонет, говорит хочу,

Я тоже рыба, клацаю губой,

Трусь плавником и жабрами шепчу

Что очень зябко в черноте немой;

Мой голос тонет в шелесте воды,

Я тоже рыба, к сети не успеть,

Вдыхает влага шепчущие рты,

Разорванные губы кличут смерть.

Не только, знаешь ли, для моциона,

Но потому что я к тебе питаю

Возвышенное чувство, предлагаю

Пройтись куда, пока мы молодые.

Они умрут, веселые забавы…

Снег выпал, не пора ли мне забыть

Как я с тобой по улицам стремился,

Забив тоску души своей избыть

За неженкой устало волочился?

Соплив твой нос, дружок, пойдем домой,

Я не забуду, ибо он растаял,

Покуда чую, что бреду, бухой,

И неженку преследую устало.

На каждом углу по мужчине

И женщина в каждом дворе.

И чтоб не увязнуть в пучине

Я тоже стремлюсь к детворе.

У девочки косы тугие

И скоро пора ей домой.

Сейчас она нас и покинет,

Вот чмокнула, машет рукой…

Но мы не умрем от досады

И вроде уже все равно

Когда молодая наяда

Скрывается в красном манто.

Летит менада, мне не видно дали,

И чая много новых впечатлений

Она забыла, что мы ей сказали

И энергично ищет наслажденья.

Вакханки-сестры шепчутся углами,

Мужчины смотрят из-за подворотни,

Но у нее сегодня два свиданья

И сложно думать, что она захочет.

Люблю менаду я, по осени и раньше,

Когда мосты еще торчат, качаясь,

Душа вздыхая и чего-то клянча

Спешит за нею, тень свою шатая.

Как будто я хвостатый инородец

С прекрасными зелеными зубами

И чудную лазурную улыбку

Запрятал в нависающих бровях.

Я сплю и вижу: ничего не вижу,

Глаза закрыла ночь, и холодок

Тревожит слух. Из перепонок соткан,

Из тонких, ледянея, ледяных.

Боюсь я холода. Он мне ужасен.

Вся движимость сковалась, не вздохнуть,

Веселье шаловливое и жалость

Немея, замирают, это смерть.

А в небе звезды, кровь играет брагой,

Девица ходит, кутаясь платком.

Да это ж Лесба, старая подруга,

Наяда резвая и нежная притом.

Куда как холодно, менада,

И скоро мы уже умрем, зато

С тобой попляшем нынче до упада

Огнем породы озарясь пустой.

Не кровь, но в жилах липовая слякоть,

На небо налипает тягучая грязюка,

Грязюка родная, я счастлив.

Что делать, когда такое большое сердце

Притягивает, отталкивая, пылинку?

А она молчанием черным зашита,

Она сказала: «Мне больше не надо жить».

Большое сердце, Исаакий,

Неву толкает — капуцинки-души

Как по артериям струятся по проспектам

И возвращаются к стареющему сердцу;

Нам надо камнем стать, нас тянет к камню

Как лейкоциты тянет к антрациту

Сейчас, когда на улице чума

И ледяную кровь с асфальта соскребают,

И чайки улетают, улетают…

Какую роль возьмешь в прекрасной жизни?

Что от небес услышишь, что прикажешь сердцу?

Упрямка славная была твоя судьбинка

Когда пространств чумных цвела зараза

И ночи хором славили приапа.