Изменить стиль страницы

– А все твое неприятие смерти? – спросила Лора. – Это была ложь? Вся борьба за то, чтобы не расстаться с жизнью, все твои крики, что Сандра тебя убила – ты это все время знал?

– Нет, не знал. Пока не прилетел Ворон, я ничего не помнил о своей смерти. Только что она – от яда, и что это имеет отношение к Сандре. Вот и всё.

Лора молча наклонила голову, не глядя на него, и вдруг Майкл заорал:

– Чёрт возьми! А как ты думаешь, что я чувствую? – голос его колокольным звоном разнесся в голове мистера Ребека, так что больно стало слушать. Казалось, в мозгу у мистера Ребека раскачивается огромный маятник.

– Как ты думаешь, что я чувствую, зная, что я достаточно надоел себе, чтобы покончить с собой и достаточно мстителен, чтобы попытаться кого-то за собой увести? Отчетливо зная, не имея ни малейшей возможности закрыть глаза на то, что я – лжец, трус и убийца в любом смысле, только не на деле? Зная, что я никогда не любил Сандру и пытался её погубить, за то что она не любит меня? И я это спланировал, спланировал всю эту дребедень, детскую губительную затею, а потом обо всём позабыл, ибо события не развивались по сценарию, который я выдумал. Боже, что я был за человек, как я, должно быть, ненавидел!

– Я бы не стал так биться головой об пол, – сказал Ворон. – То есть, ты ничего с этим не можешь поделать. В любом случае, её освободили. Счастливый конец. Остальное – неважно.

Майкл покачал головой.

– Важно. А вот как это кончается, отныне не имеет значения, – его голос зазвучал спокойнее. – Забавно обнаружить, что я вовсе не любил Сандру. Я-то всегда считал, что люблю её.

Мистер Ребек почувствовал, что собранное тело Ворона зашевелилось под его рукой, и подумал: «Хотел бы я, чтобы этого не случилось. Я хотел бы от всей души, чтобы снова настал июнь, поздняя весна, последние дни перед тем, как начинает жарить, и ничего этого не случилось бы». Он увидел, как Лора медленно подняла взгляд и смотрит в глаза Майклу, и, ничуть не удивившись, понял, что произошло между ними этим утром. «Положим, это – чудесная вещь, – подумал он. – Даже что-то вроде чуда. Но я, кажется, не могу на это правильно отреагировать. Я слишком стар для внезапной красоты, для цветка, который появляется без бутона, и гибнет, не образовав плода. Что же теперь с нами случится? О, Боже мой, как я желал бы, чтобы снова настала весна, поздняя весна, дни перед тем, как начинает жарить».

Голос Майкла зазвучал негромко, когда он сказал Лоре:

– Охота закончена. Закончено преследование Моргана. Я знаю, кто я. Я – всё, чего я боялся в жизни, всё, что ненавидел в других: фальшь, жестокость, бездумное высокомерие. И я должен тащить их с собой, куда бы меня ни потащило, потому что это-часть меня, моя плоть и кровь. И я нигде больше не смогу от них укрыться.

– Это неправда, – сказала Лора. – Ты – добрый и нежный. Ты – не более злой, чем завтрак или заход солнца. Как ты думаешь, разве я не знаю?

– Нет, я не думаю, чтобы ты знала, Лора, потому что и сам я до сих пор не знал. Я не могу сейчас устремиться к доброте только потому, что ничего другого не осталось. Когда я был молод, то думал, что очень добр, что ненавижу низость и жестокость просто потому, что они сами по себе дурны. Став старше, я понял, что ненавижу зрелище людских страданий лишь потому, что могу вообразить себя на чьём-то месте. У меня всегда было очень хорошее воображение. То есть, я понимаю, что делал широкие жесты против этих вещей единственно потому, что они были во мне, и я это знал, но не смел допустить этого.

– Они – в каждом из нас, – в отчаянии сказала Лора. – И во мне. Майкл, послушай…

Майкл продолжал:

– И вот я говорил себе, что я – добр и нежен, а другие верили мне, и даже я сам себе верил. И вот – посмотри, что я наделал, Лора. Посмотри, что я наделал.

На этот раз все они услыхали шум машины и поняли, кто это едет, ещё до того, как увидели машину.

Мистер Ребек ожидал, что появится один из этих ослепительных чёрных катафалков с длинной задней частью и занавешенными окнами, которые он часто видел скользящими по кладбищенским дорожкам. Но забрать Майкла приехал большой грузовик с открытым кузовом и зелёной кабинкой, которая блестела так, словно её только сегодня утром покрасили. В машине ехало четверо: трое сидели впереди, а четвёртый – сзади, в кузове, опираясь о заржавленную красную лебёдку, торчащую над бортом, словно плавник гигантской рыбины. Мотор грузовика работал до странного неясно и приглушённо, даже когда машина подъехала совсем близко.

– Они меня увидят, – встревожился мистер Ребек. Он подтянул ноги, чтобы встать, но Ворон слегка толкнул его под руку и сказал:

– Нет, если не встанешь – не увидят. Оставайся.

Мистер Ребек расслабился, чувствуя себя немного пристыженным, что испугался, но довольный, что те его не заметят.

– Сделайте что-нибудь, – сказала Лора мистеру Ребеку, Ворону и Майклу. Она смотрела то на Майкла, то снова на подъезжающую машину. – Сделайте что-нибудь. Ну, пожалуйста.

Теперь грузовик двигался очень медленно. Один из сидевших в кабине высунул из окна голову и осматривал могилы, мимо которых они ехали.

– Никто ничего не может сделать, – сказал Майкл. – Время что-то сделать, как и время касаться или время быть добрым прошло. И всё равно, не каждому доводится увидеть, как его выкапывают, – он небрежно нахмурился. – Выкапывайте. Мне не нравится вот так лежать. Эксгумация. В этом тоже ничего хорошего. Разорение могилы. О, Господи Иисусе.

– Раскопки, – сказал мистер Ребек. – Разработки. Как насчет разработок?

– Разработки – вещь хорошая.

Мистер Ребек услыхал бессловесный крик, который издал человек, высунувший голову в окно, и грузовик со скрипом остановился.

– Ого-го, – пробормотал Майкл. – Наша сторона выигрывает в охоте за сокровищами.

Четверо вышли из грузовика и встали вокруг могилы. На них были чистые хлопчатобумажные комбинезоны и тяжёлые башмаки. Водитель прошел к заднему борту и вернулся с четырьмя лопатами. Мистеру Ребеку сперва почудилось, будто это кирки, но стояло лето, и земля была мягкой. Когда они начнут копать, затруднений не возникнет.

Первый рабочий поднял лопату, подержал с минуту, примеряясь, а затем всадил её в землю у края могилы. Поставив ногу на лопату, вогнал её поглубже, а когда выдернул её, быстрым движением отбросив в сторону землю, в траве остался тёмно-коричневый рубец.

– О, Боже, – тихо сказала Лора. Внезапно она повернулась к мистеру Ребеку, её умоляющая тень почти нависла над ним. – Сделай что-нибудь, – сказала она. – Ты должен что-то сделать.

«А она вообще-то красива, – подумал мистер Ребек. – А я этого и не замечал. Но почему она обращается ко мне? Почему ко мне? Я-то ничего сделать не могу».

Вместо него ответил Майкл.

– Ничего не поделаешь, Лора. А чего бы ты хотела? Чтобы он устремился по склону, крича: «Руки прочь от этого покойника, если вы его унесёте, мне не с кем станет разговаривать!»? Ничего нельзя сделать. Какой прок в подобных криках?

«Да, ничего не поделаешь, – подумал мистер Ребек. – Но кричать надо. Надо хорошо покричать, потрясти кулаками и поругаться, ибо откуда нам знать, что мы живы, если мы не шумим?

Лора, Лора, ради тебя я могу стать чуть храбрее и кинуться на этих людей, страшно ругая их, требуя оставить Майкла в покое. Для этого не нужно большой храбрости. Но когда я выдохнусь, устав ругаться, и они увидят, какой я маленький, они переглянутся друг с дружкой и рассмеются. И будут продолжать копать. Они даже меня могут отсюда выкопать. Я недостаточно храбр для этого, и никто в мире не в силах меня убедить, что это не так».

Первый кивнул второму, и тот тоже погрузил лопату в землю, пока не осталась видна только узкая металлическая полоска. Они работали вдвоём: один у изножья могилы, другой – сбоку, в то время, как двое других стояли, опершись о лопаты, и о чём-то болтали. Широколистый плющ, увивавший могилу, был сорван с земли и небрежно отброшен в сторону и валялся теперь, словно потрёпанное покрывало. На мгновение могила обрисовалась тёмно-коричневой прямоугольной возвышенностью в траве, зияющей чёрными ранами от ударов лопат.