– Ну, знаете, как это бывает, – мистер Ребек с надеждой улыбнулся ей, – человек терпеть не может, когда другие думают, будто он не знает, как куда-то пройти.

Миссис Клэппер ответила улыбкой.

– Конечно, я понимаю.

Наступило долгое молчание, во время которого мистер Ребек рассматривал мавзолей мистера Клэппера с безумным восторгом, а миссис Клэппер рылась в сумочке, ища платок. Ей пришлось его как следует поискать, потому что она смотрела на мистера Ребека, а когда платок нашелся, она немного подержала его в руке, а затем снова запихнула в сумочку.

– Какой-то там надгробный камень, – спокойно сказала она. – Это меня всегда доставало. Мавзолей – да-да, мавзолей, это я ещё могу понять. Но какая-то каменная плита, одна из тысячи, из пяти тысяч – здесь требуется очень хорошая память.

– А у меня очень хорошая память, – сказал мистер Ребек. Что же, пусть это будет чудом для гостиных. – Я могу взять колоду карт, и…

– Да, я вижу, что у вас – хорошая память, – рассеянно сказала миссис Клэппер. – Это, должно быть, истинное благословение. А вот я… Я вечно что-нибудь забываю. Так вы нашли свои часики?

Вопрос был задан настолько ровным, без всякого выражения голосом, что мистер Ребек лишь мгновение спустя осознал, что это вообще вопрос. А осознав, поспешно ответил, не глядя на свою руку:

– Да, нашел. Как раз на Фэарвью-авеню, примерно в миле от ворот. Я их, наверное, уронил, когда разговаривал с вами, и даже не заметил этого.

Говоря, он взглянул на свое запястье. Как и вся рука, оно было загорелым и покрытым редкими черными волосками. Он не сразу поднял глаза.

– Сегодня я оставил их дома, – негромко сказал он. – Их надо починить, – он медленно поднял глаза и посмотрел на миссис Клэппер. – Небольшая неисправность.

Долгое время миссис Клэппер смотрела на него, а он – на неё. «Нет ничего удивительного в том, чтобы встретиться с кем-то взглядом, – подумал он, – глаза немного спустя начинают слезиться и шея устает, но душа далека от поверхности глаз, и даже не знает, что же там, вовне, творится». И тогда он снова посмотрел на миссис Клэппер. Прямо в глаза и с достоинством. И смотрел, пока она не начала расплываться и выходить из фокуса. И наконец миссис Клэппер первая отвела взгляд. Она подошла к ступенькам мавзолея и села.

– Хорошо, – сказала она. – Забудем это. Забудем, что я о чем-то спрашивала. Женщине не следует играть в детектива. Это вынуждает людей ей лгать, и тогда она их ловит на лжи, и начинает гордиться собой. Забудем, о чём я спрашивала. Я – вздорная старая баба, и я слишком многое хочу знать. Не рассказывайте мне ничего.

Мистер Ребек потер рукой загривок и почувствовал, что загривок потный. Совершенно внезапно он улыбнулся и сказал:

– Подвиньтесь-ка.

Миссис Клэппер несколько удивлённо заморгала и слегка подвинулась на ступеньках мавзолея.

– Мне надо с минутку подумать, -он сел рядом с ней и уставился в землю. Он чувствовал, что она смотрит на него, но не поворачивал головы.

«Ребек, – думал он. – Ты достиг одного из тех Перекрёстков, о которых так много написано. И это – первый твой перекрёсток за долгое время. Думаю, тебе стоит обратить на него самое пристальное внимание и тщательно его изучить. Однако, не задерживайся надолго, пожалуйста. Перекрёстки обладают гипнотической силой. Ты можешь там стоять и смотреть до бесконечности, все записать, как советовал Уитмен, и забыть о Кресте. – Он взглянул на своё запястье: – Если бы ты сколько-нибудь долго носил ручные часы, на запястье у тебя, там, куда не попасть солнечным лучам, появилась бы белая полоска. Поздравляю, Джонатан. Вы с миссис Клэппер должны открыть детективное агентство… Должен ли я ей сейчас все сказать? – заколебался он. – Почему бы и нет? Недавно я всем говорил… Не преувеличивай, Ребек, кому это всем? Майклу и ещё Лоре. Майкл и Лора едва ли считаются. Они – призраки. Они знают, что возможно, а что – нет. Эта женщина- живая. Смотри, не ошибись в чем-либо, она – живая, а это значит, что она способна выслушать правду. И это не значит, что она её узнает, когда услышит… Тебе придется сказать ей рано или поздно. И что бы ты ни сказал, она все равно не поверит. В худшем случае, крича, убежит прочь, на что, пожалуй, будет очень интересно посмотреть, а позднее придет одиночество. В лучшем… А что бы она сделала в лучшем случае? Вероятно, сказала бы что-то вроде: „Хорошо, но ведь это немного глупо, а?” И как ты тогда поступишь? Возможно, это немного глупо… Уйди с перекрёстка, Ребек. Ты начинаешь вертеться, описывая маленькие изящненькие кружочки. Тебя может сбить машина. Возможно, это и глупо, – снова подумал он. – С этим ничего не поделаешь. Множество серьезных вещёй кажутся глупостями даже тем, кто их совершает. Выхода нет. Посмотри на это с другой стороны. Если ты ей не скажешь, она ни о чем тебя не спросит, но ты ей будешь меньше нравиться, потому что заставишь её устыдиться своего любопытства. О, она будет дружелюбна и приветлива, но только потому, что она дружелюбна и приветлива по натуре. Она просто перестанет приходить. Даже навещать могилу мужа, если это означает встретить тебя. Если вы столкнётесь случайно, вы улыбнётесь друг другу и яростно помашете друг другу рукой, причём ярость будет возрастать прямо пропорционально расстоянию между вами. И в результате получится ядро одной из этих дружб пятидесятилетних. А так ли она важна для тебя? Личные тайны не менее важны. И это – как минимум. Нет, не так уж она и важна пока что. Я едва ли её знаю. Она не важна, как индивидуальность. Она – символ.

О, прекрасно. Символ чего?

Откуда я знаю? Символ, да и только. Хотя, она очень мила».

Рядом с ним нетерпеливо шевельнулась миссис Клэппер.

– Ребек, извините меня, старую. Но вы тут что – яйцо высиживаете?

Когда мистер Ребек вспоминал об этом впоследствии, он всякий раз был уверен, что все преграды между ними рухнули, когда она окликнула его просто по фамилии. Она никогда не делала этого раньше. А Лора называла его: Мистер Ребек.

Он вскочил и выпрямился, постучав себя по груди, словно душ принимал. Затем взглянул на миссис Клэппер.

– Идёмте, – сказал он. – Давайте прогуляемся.

ГЛАВА 8

Слово «холм» отныне ничего для Лоры не значило. Она их помнила. На кладбище были дороги, которые вздымались, выгибались и шли под уклон, а затем словно проваливались куда-то, чтобы потом снова побежать вверх, они вились, словно жабьи языки, и прежде она это воспринимала как холмы. Даже теперь, сосредоточившись как следует, она могла вспомнить, на что это похоже, когда взбираешься на холм. Но по-настоящему она не ощущала больше, как поднимается или опускается под ногами земля при движении. Она помнила дороги и ходьбу по ним; так под ногами у неё были постоянно асфальт, гравий, желто-бурая грязь, галька, трава, сорняки, и даже чахлая звёздочка, которая, как ей говорили, сияет в центре Земли. Когда Лора передвигалась, существовало только то, что она помнила, а что такое верх и низ, она позабыла. И вот теперь не стало верха и низа, точно так же, как нету их в космосе, и Лора шагала по ровной спокойной дороге, которой ноги её больше по-настоящему не касались.

Фактически она взбиралась на невысокий холм – небольшой горб посреди дороги, бежавшей через часть кладбища победнее. Это отнюдь не был Участок Горшечника. [ 9 ] С точки зрения Йоркчестера, исключительная бедность не менее порочна, чем исключительное богатство. Могилы были ухожены и содержались в порядке, и плющ, увивавший большинство их, был аккуратно подстрижен, но могил здесь было очень много: надгробия теснились на расстоянии шести дюймов одно от другого, статуи соприкасались локтями. Здесь было обилие Христов, Мадонн и ангелов – достаточно, чтобы населить тысячу Небес, и невысокая трава, которая между ними росла, взирала на них с любопытством.

Лора подумала, что потрёпанное одеяло Земли раскинулось настолько далеко, насколько его можно растянуть. Рано или поздно оно разорвется посередине со звуком, похожим на треск огня, и мёртвые выйдут, щурясь от яркого света, положив друг другу ноги на голову и голову на ноги, толкаясь ногами, чтобы им хватило места лежать мёртвыми. Убери ноги с моих глаз, дружище, и перестань разговаривать с собой, я не хочу никого слушать. Оставь меня в покое, мы мертвы, и я больше не обязан быть тебе братом.