Я был на первом этаже двухэтажного особняка, просто в мое узилище было три входа – из дворика, из лаборатории и по лестнице со второго этажа. На потолке висела видеокамера, на которой едва видным красным светлячком горел огонек – за мной следили…

…Как только рассвело, я пошел во внутренний дворик – каждой собаке нужно несколько раз в день гулять. Дворик был окружен высокой, метра четыре, каменной стеной…

В одной из стен была, разумеется, запертая, дверь. Я попытался через замочную скважину разглядеть, что находится снаружи, и понял, что особняк, в котором я жил, находится не в городе – за дверью было открытое пространство, росла трава и дальше, метрах в ста, темнел лес. К лесу от двери вела тропинка. Вид леса произвел на меня какое-то магическое действие, что-то изменилось у меня в душе. Это лес манил, звал меня к себе, и я всем своим существом захотел оказаться там. Не знаю, было ли когда-нибудь в моей жизни более сильное желание. С этого мгновения у меня появилась ясная цель – я захотел вырваться из этого дома и уйти в лес…

…Скоро пришел Айболит и принес мне завтрак – никакой не собачий, а нормальный, человечий – макароны по-флотски.

– Доброе утро! Вот, кормить я вас буду, как человека, пока сами не захотите чего-нибудь другого. Питание – двухразовое, утром и вечером, Джек так же питался. Вы кушайте, не стесняйтесь!

Я и не стеснялся, а пока я ел, Айболит рассказывал мне, как удачно у него получился этот эксперимент, в результате которого я однажды увидел собачью морду в зеркале. Оказывается, он не весь мой мозг засунул в череп Джека – весь бы не поместился. Он взял только то, что было «я», моя личность или, если угодно, моя душа. Все же органы чувств остались собачьими. Личность Джека, если можно так выразиться, никуда не девалась, но звериный мозг слабее человеческого – в прямом, не переносном, смысле. То есть электрические импульсы моего мозга забивали импульсы Джека, поэтому я так легко его подавил.

– Вы, я вижу, позавтракали! Ну, теперь перейдем к делу. Я предлагаю сотрудничество. Без вашей помощи у меня ничего не выйдет, самое главное во всем этом – ваши ощущения. Вы будете мне помогать, а за это я буду вас хорошо кормить и лечить, если вы заболеете. Поместить ваше сознание снова в тело человека, увы, невозможно, не буду лгать. Если же вы не захотите во всем этом участвовать – ну что же, придется мне искать другого донора, а ваш разум я, извините, усыплю. Честно скажу, мне бы очень хотелось, чтобы вы согласились – такие сложные операции не всегда удаются, да и денег жалко. Ну, что скажете? Ох, вы же не разговариваете… Кивните, если согласны.

Еще вчера вечером я бы отказался, жизнь в собачьем теле представлялась мне хуже, чем смерть. Но сегодня я увидел лес, и у меня появилась цель. В тот момент я не подумал о том, что если откажусь, то Айболит убьет еще кого-нибудь. Мне было очень плохо, что меня в какой-то мере должно извинить, и думал я только о себе. Впрочем, к чему эти оправдания, мне не у кого просить прощения. Я кивнул…

– Ну, вот и ладушки! – обрадовался Айболит. – Теперь позвольте объяснить, что вам придется делать. Пройдемте, пожалуйста, в лабораторию.

Врач нажал на выключатель, решетка слева от меня поднялась и открыла доступ в небольшое помещение, также разделенное решеткой. Здесь был яркий свет, который шел из открытого окна, а больше от ярких ламп дневного света. Стены комнаты были покрыты чистым, белым кафелем. По ту сторону решетки были какие-то приборы, на моей же стороне их было всего два. Первый был шлем, прикрепленный на уровне моего роста. Вторым прибором был компьютер с огромной клавиатурой, сделанной в расчете на собачью лапу.

– Собственно, обязанностей у вас будет немного. Двараза в день следует снимать энцеэлектрограмму и проходить тесты. Для того чтобы снять энцеэлектрограмму, вам надо засунуть голову в шлем и нажать вон тот красненький рычажок. Вот, попробуйте это сделать сейчас… Видите, как все просто. Это надо делать утром и вечером. Если забудете, то звонок вам напомнит. Вот так! – Айболит продемонстрировал звонок. – С тестами дело обстоит сложнее. Их тоже два, и проходить их надо сразу после предыдущей процедуры. Вам следует отвечать на вопросы компьютера, а сложность в том, что лапы ваши не очень подходят для работы с клавиатурой, даже специальной.

Придется тренировать лапы, ничего не поделаешь! Этот же компьютер позволяет вести дневник ваших ощущений. С его же помощью я надеюсь вести с вами диалог, но сперва натренируйте лапы! Все понятно? Вот и ладушки! Да, кстати, убирать за вами и приносить еду будет лаборантка. Она, разумеется, считает вас обычным псом, и не надо выводить ее из этого заблуждения. Договорились?

Я кивнул и стал подопытным животным…

…Очень скоро у меня появилась и вторая цель, кроме побега в лес – я все больше хотел встретиться с Айболитом так, чтобы нас не разделяли толстые прутья решетки. Я не знал, что я сделаю, если такая ситуация сложится, но каждый день я желал этого все больше и больше. Я теперь был совершенно один, сознание Джека исчезло, полностью растворившись в моем. Человек поглотил зверя, и теперь сам должен был постепенно в него превращаться…

…Каждый день я проводил некоторое время в изучении двери, которая вела из дворика к лесу, и скоро я знал на ней каждую трещинку, но это мне не помогло – открыть дверь можно было только ключом, сломать – чем-нибудь тяжелым, ломом, например, но в любом случае нужно было иметь руки. А рук у меня не было, только лапы. Кроме двери, меня интересовал еще один предмет – выключатель, который поднимал решетку моей клетки. Это был самый обычный выключатель, которым обыкновенно включается люстра в квартире. Он находился на стене, на высоте метра в полтора от пола, и я бы легко мог попасть в него камнем – если бы мог этот камень бросить. Тогда решетка бы поднялась, и я спокойно дождался бы прихода Айболита. Но все упиралось в то же – у меня не было рук, чтобы бросить камень. Собачьи лапы для этого не годились…

…Ухаживала за мной лаборантка, миловидная женщина, которая боялась меня как огня. Я ее отлично понимал, ведь раз меня держат в клетке с толстыми прутьями, значит, я опасен. Ее обязанности были – приносить еду, убирать за мной, поливать в садике, и еще она должна была что-то делать с приборами в лаборатории, что именно – не знаю. Действовала она всегда по инструкции – опускала все решетки и работала только в тех помещениях, где меня не было. Затем она открывала одну решетку и кричала:

– Джек, сюда!

Я слушался и переходил в убранное помещение, она опускала решетку и шла туда, откуда я пришел. Иногда я думал, что произойдет, если я не подчинюсь, но экспериментировать мне было лень. Правда, однажды, когда пошел второй месяц моего пребывания в собачьей шкуре, казус все же случился – лаборантка перепутала помещения и оказалась в саду вместе со мной. Она не сразу это заметила и некоторое время занималась своим делом – отыскивала и убирала мои кучки, которые я, впрочем, старался размещать в одном месте. Мне не хотелось истерик, и вообще я не знал, что должен делать, если дамочка свалится в обморок, а потому я постарался стать как можно незаметнее и улегся в высокую траву.

Этим я, наверное, только усугубил положение – лаборантка заметила меня, только подойдя совсем близко. Наши взгляды встретились, и на несколько секунд воцарилась драматическая тишина. На ее лице отразилось удивление, затем испуг, но в обморок она падать явно не собиралась, а как-то по-боевому перехватила совок в правую руку и, стараясь говорить спокойно, произнесла:

– Джек, отойди, мне пройти нужно, – я сообразил, что загораживаю ей дорогу к выходу, встал, отошел в сторону и отвернулся к стене. Я слышал, как она прошла к двери на второй этаж и крикнула, прежде чем дверь закрылась:

– Джек, а ты, оказывается, классный пес!..

…После случайной встречи в садике отношение лаборантки ко мне изменилось… Теперь она разговаривала со мной, иногда стала приносить конфеты и чаще, чем до того, выбивала пыль из моего коврика. Я тоже стал внимательнее присматриваться к лаборантке и заметил, что она довольно симпатичная женщина, признаков глупости не проявляет, и что в бытность мою человеком я вполне мог бы попытать счастья. Еще я заметил, что она любит цветы, особенно большую, прямо огромную, розу, что росла не на клумбе, а просто на земле возле той самой заветной двери к лесу.