Ассирийцы словно бы демонстрировали вавилонянам свое великодушие, прося: «О, искушенные дети Мардука, полюбите нас, богатырских сыновей Ашшура, живите в ладу с нами, и мы охраним ваш волшебный город от любых посягательств извне»… В требовании этой невозможной любви заключалось, помимо прочего, настояние признать родство (этнически ассирийцы и вавилоняне даже ближе друг к другу, чем русские и украинцы: они лишь говорили на разных диалектах одного языка) и если не равенство, то хотя бы соразмерность силы Ассирии пленительной красоте Вавилона. Но «любви» так и не получилось. И когда Вавилон в очередной раз восстал, призвав в союзники халдеев и эламитов, ассирийский царь Синаххериб в 689 году до н. э. стер Вавилон с лица земли, пустив по его улицам воды из открытых шлюзов Евфрата. Так отчаявшийся влюбленный убивает свою возлюбленную. Но Ассирия не простила своему царю утраты Вавилона. В свою очередь Синаххериб был убит в своем же дворце, а его преемник Асархаддон восстановил Вавилон, вернул ему прежние привилегии, ввел в пользу вавилонских храмов новые налоги по своей огромной державе – притом что в это же время он, не зная жалости, прорубался через дружественный когда-то Египет, пока не довел границы Ассирийской державы до первого порога Нила.

Будучи ближайшими родственниками по крови, сыны Ашшура разительно отличались от сынов Вавилона. Если вавилоняне, за исключением небольшой прослойки «богобоязненных», были, в общем-то, законченными гедонистами, то ассирийцы предпочитали жизненным усладам вавилонян суровые забавы совсем иного рода: бесчисленные барельефы запечатлели сцены царских львиных и прочих охот, где мышцы каждого воина напряжены до предела, струится кровь, мчатся колесницы, догоняют жертву охотники… Война тоже, кстати, была одним из их излюбленных сюжетов: битва, разрушение города, унижение пленных, пирамиды из отрубленных голов побежденных, враги, обращенные в рабов… Предельное напряжение сил, подвиг, битва – вот жизненный идеал ассирийца. Это сказывалось и на отношениях полов в обществе. Если для вавилонянина семья как раз и была той «норкой», в которой реализовывался его жизненный гедонистический идеал, то для ассирийца все было иначе. Семья была лишь «стартовой площадкой» воина, и хотя в Ассирии было разрешено многоженство, гарем служил сыновьям Ашшура не для нег, а для укрепления сил и хозяйства воина.

Отношение к женщине в Ассирии было довольно суровым, а сексуальные связи гораздо более брутальными и лишенными той нежности, которой была окрашена любовь в Вавилоне.

Поэтому, хотя Ассирия и Вавилон питались соками одной культуры, они по-разному распорядились ими: одни обратили этот сок в приятное вино, другие изготовили из него огненный и ослепляющий напиток. Прекрасной иллюстрацией к этой ситуации может служить «Эпос о Гильгамеше». Произведение это пользовалось необыкновенной популярностью как в Ассирии, так и в Вавилоне. Но ассирийцы скорее видели свое подобие в молодом Гильгамеше, царе Урука, готовом совершать подвиги единственно во имя подвигов и без разбору пользоваться дочерьми и женами народа своего. Чтобы стать «вавилонянином», Гильгамешу пришлось преодолеть свой эгоцентризм в чувстве горячей дружбы, пережить горе и смертный страх после гибели друга, возжелать бессмертия, добыть его, чтобы тут же, по глупой случайности, утратить и в конце концов отказаться от попыток достичь недостижимое и – жить, наслаждаясь жизнью, не покушаясь на то, что не дано человеку. Ассирийцы же веками рвались к недостижимому – не на словах, но на деле, не к бессмертию, но к мировому владычеству.

Внезапному концу Ассирии предшествовали невиданный размах завоеваний и максимальный разбег ассирийской военной машины. Железо сделало ассирийскую военную рать совершенно непобедимой на полях сражений. Притом, что ассирийцев – выходцев из коренной Ассирии – было мало, а обрести они хотели весь мир, воевали они с исключительной жестокостью. Поэтому некоторые провинции и царства предпочитали изъявить покорность и заплатить дань при одном приближении ассирийского войска, верно полагая, что лучше формально лишиться независимости, чем допускать его на свою территорию.

Однако Ассирийская держава так разрослась, что положение не могло оставаться неизменным. Страной надо было управлять и держать ее в повиновении. Для этого нужны были большая армия и имперский административный аппарат. Реформатором в этой области выступил Тиглатпаласар III.

Он был узурпатором, военачальником, поэтому главные его реформы касались именно военного дела. Он создал в Ассирии «царский полк» – огромную регулярную армию, в которую брали покоренных, оторванных от своей среды и

земли людей, не знавших иной воли, кроме воли царя и непосредственного командира.

При Тиглатпаласаре III в ассирийской армии было 120 тысяч человек, и равных себе она не знала. Дело было не только в ее чудовищной численности. Ассирийцы ввели в военное дело ряд новаций, неведомых Древнему миру и сохранившихся до нового времени. Скажем, помимо колесниц ударной силой в бою они сделали подвижную конницу, создав кавалерию как род войск. Они учредили военную разведку и позаботились о создании вспомогательных частей, необходимых в любом походе: армейские оружейники чинили и заново делали оружие, инженерные части помогали армии наводить мосты, вести осаду крепостей. Ассирийская осадная технология достигла такого совершенства, что города-крепости, которые в прежние века выдерживали осады продолжительностью в 15—20 лет, ассирийцы брали за 20 дней: насыпали осадные стены, по высоте равные стенам осаждаемых крепостей, оставляли город без воды, отводя в сторону реки, или, наоборот, затапливали его, строя или разрушая плотины.

Если не помогало и это, они попросту перемалывали крепостные стены своими таранами, которые представляли собой подвижные мини-крепости с башенками для лучников наверху и деревянной крышей, скрывавшей отряд воинов, раскачивающих обитые железом исполинские бревна, способные расшатать любую кладку.

Ассирийцы вели войну ради войны. Вероятно, за всю мировую историю не было державы столь воинственно настроенной. Грабеж завоеванных территорий, дань и налоги с покоренных земель стали мотором всей ассирийской экономики. К тому же война давала неисчерпаемые источники рабочей силы. В это время рабы в Ассирии были столь дешевы, что воины порой расплачивались ими за обед и выпивку в тавернах.

В VIII веке до н .э.

Ассирия окончательно расчистила себе путь на Запад, подчинив Дамасское и Израильское царства, совершила ряд успешных походов в Урарту и Мидию и в очередной раз «одолела» Вавилон, где Тиглатпаласар III даже короновался вавилонской короной. Чтобы избежать восстаний и отпадения провинций, он ввел в практику массовые депортации населения из одной части империи в другую. Известно, что при нем из одной лишь Сирии было выселено 73 тысячи человек.

В течение века Ассирия не знала поражений. Она сокрушила Израиль, стерев его с политической карты мира, нанесла смертельные раны Урарту, оторвала еще несколько провинций у Мидии и довольно удачно сдерживала вихри самых опасных противников всех «устоявшихся» цивилизаций – с виду слабых, но на самом деле обладающих колоссальной разрушительной силой кочевых племен – в то время киммерийцев и арабов Аравийского полуострова. Казалось, могуществу ассирийской державы ничто не угрожает. 

Тем более удивительно, что буквально через 100 лет Ассирии не существовало уже не только как мировой империи, но и просто как самостоятельного государства: ее города были стерты с лица земли и занесены песком. Конец Ассирии, как и любой империи, был внезапным, хотя приближение его глухо ощущалось современниками. Пророки Иудеи предрекали гибель Ниневии, «городу крови», цари все с большим трудом боролись с врагами – и впервые не за добычу, а за жизнь собственной страны. Никогда раньше Ассирия не обращалась к богам с молитвами и просьбами о знамениях с таким трепетом и страхом.