— Ужин на славу!

— Ага, — отозвалась Лиза. — Я люблю лимскую фасоль. И мясо. Вот только б соли добавить.

— Что-то притих наш лагерь, совсем притих.

— Сыты все, а на полный желудок и говорить-то не тянет. А то говорят, говорят. Уж бороться так бороться, чтоб враз все кончить, а что без толку языком молоть?

— Мы же бастуем, — словно оправдываясь, сказал Джим.

— Ты тоже только болтаешь. Одними словами дела не сдвинешь.

— Но слова, Лиза, порой поднимают дух людей, и тогда им любое дело по плечу.

Вошел Лондон, постоял, поковырял в зубах заостренной спичкой. В свете лампы тускло высвечивала лысина.

— Я окрест посмотрел — огня не видно нигде. Поди, поймали Сэма.

— Да он малый не промах, — сказал Джим. — Позавчера так учетчику врезал, хоть тот и при ружье был.

— Чего-чего, а смекалка у него есть, умный, как гремучая змея. Только Сэм греметь не любит, все больше втихаря. Один пошел, никого с собой не взял.

— Оно и к лучшему. Попадись он один — чокнутый, скажут, а если хоть втроем — это уже заговор.

— Надеюсь, Джим, он не попадется. Парень что надо. Мне такие по душе.

— Вижу.

Вернулся, жуя на ходу, Мак с котелком.

— Надо ж, сам не заметил, до чего проголодался, пока есть не начал. Ты, Джим, сыт?

— Еще бы! А почему ребята костров не разжигают, как вчера?

— Дров нет, — отрезал Лондон. — Я каждую щепочку заставил поварам отдать.

— А почему притихли? — не унимался Джим. — Ни звука не слышно, словно вымерли все.

Мак задумчиво заговорил.

— Никогда не угадаешь, как поведет себя толпа. Она непредсказуема. Я раньше думал: стоит повнимательнее приглядеться, непременно определишь, что люди собираются делать. Вот, вроде бы из них отвага так и прет, а глядь, через минуту хвосты поджали, трясу тся от страха. Так вот, по-моему, сейчас весь лагерь страхом охвачен. Пустил кто то слушок, что дока у нас похитили, а без него — какая уверенность? По очереди заходят к парню, что ногу вывихнул. Поглядят, поглядят, да и прочь идут, потом — еще раз. Он, б едняга, аж мокрый от пота, болит нога, мочи никакой нет. — Мак с ожесточением принялся обгладывать кость.

— Ну, а кто-нибудь знает? — спросил Джим.

— О чем знает-то?

— Да о том, как толпа себя ведет.

— Вон, Лондон, небось, знает. Он всю жизнь вожаком. Что скажешь, Лондон?

Тот помотал головой.

— Да нечего сказать-то. Иной раз мотор у грузовика чихнет, а ребята — точно кролики — врассыпную. А иной раз ничем их не застращаешь. Впрочем, порой и можно угадать, как они себя поведут.

— Точно, — кивнул Мак. — Прямо чуешь, словно по запаху. Однажды при мне негра линчевать собрались. Потащили его к железнодорожному мосту. По дороге собачонку насмерть камнями забили. Все камней понахватали ну, чую, пахнет кровушкой. Так и есть. Мало им б ыло того черномазого вздернуть, так они еще и по трупу стреляли, а потом сожгли.

— Ну у нас в лагере я такого не допущу, — пообещал Лондон.

— Да уж если такая каша заварится, на дороге у ребят лучше не стоять. Слышь, никак к нам кто-то идет.

За стеной послышался ритмичный топот, словно шагал взвод солдат.

— Лондон у себя?

— Да. А что нужно?

— Да вот, привели тут одного.

— Кого еще?

Вошел мужчина с карабином в руке.

— Это не тебя ли я отрядил с ребятами сторожить усадьбу? — спросил Лондон.

— Меня. Нас трое всего было. Смотрим, парень там крутится, ну мы его схватили, да привели.

— Кто такой?

— Не знаю. У него вот ружье. Ребята сперва хотели ему всыпать хорошенько, а я говорю, давайте его к Лондону доставим. Связали, привели.

Лондон взглянул на Мака, тот понимающе кивнул и обратился к Лизе:

— Тебе б отсюда лучше уйти.

— А куда? — Она медленно поднялась на ноги.

— Не знаю. Где у тебя муж-то?

— Он с одним парнем разговаривает. Тот со школой списался, и его берут почту разносить. Мой Джо о такой же работе мечтает. Вот и решил потолковать.

— Ладно, тогда найди какую-нибудь женщину и побудь с ней.

Взяв малыша на руки, Лиза вышла.

Лондон повертел в руках карабин, щелкнул затвором, вытащил патрон.

— Тридцать третьего калибра, — определил он. — Давай-ка сюда этого молодчика.

— Веди его, ребята!

Двое конвоиров втолкнули в палатку пленника. Он споткнулся, но устоял на ногах. Руки, заломленные за спину, были в локтях перехвачены ремнем, а кисти стянуты упаковочной проволокой. Был он юн, тщедушен, узкоплеч. В плисовых штанах, синей рубашке, корот кой кожаной куртке. В голубых глазах застыл ужас.

— Тьфу, черт! — выругался Лондон. — С мальцом связались!

— С мальцом-то, с мальцом, да малец с ружьецом, поддел Мак. Можно я с ним потолкую?

— Валяй, — согласился Лондон.

Мак встал перед пленником.

— Чего вынюхивал?

Мальчишка натужно сглотнул.

— Ничего я не вынюхивал, — прошептал он.

— Кто тебя подослал?

— Никто.

Мак отвесил ему оплеуху, голова у паренька дернулась, на белой, еще безбородой щеке, вспыхнуло алое пятно.

— Так кто тебя подослал?

— Никто.

Вторая оплеуха была увесистее первой. Мальчишка пошатнулся, не удержался на ногах и свалился набок.

Мак нагнулся, поднял его.

— Кто тебя подослал?

Слезы покатились градом по щекам и окровавленным губам пленного.

— Ребята в школе сказали, что нельзя сидеть сложа руки.

— Старшеклассники?

— Да. И взрослые тоже: нельзя сидеть сложа руки.

— Сколько вас всего было?

— Шестеро.

— Куда остальные пошли?

— Не знаю, мистер. Честное слово, не знаю.

— Кто поджег сарай? — ровным голосок Мак.

— Не знаю.

На этот раз Мак ударил кулаком. Мальчишка отлетел в сторону, ударился спиной о шест посреди палатки. Мак рывком поставил его на ноги. Бровь у парня была рассечена, глаз заплыл.

— Смотри, «не знаю» тебе дорого обойдется. Так кто поджег сарай?

Говорить тот не мог, лишь то и дело всхлипывал.

— Не бейте, мистер! Ребята в бильярдной сказали, хорошо б проучить Андерсона, ведь он красный.

— Ну что ж. Видел ли кто из вас нашего доктора?

Мальчишка умоляюще воззрился на Мака.

— Только не бейте, мистер! Я не знаю. Мы никого не видели.

— В кого собирался стрелять?

— Н-н-ни в кого. Просто по палаткам, чтоб напугать.

Мак зловеще улыбнулся и повернулся к Лондону.

— Что, по-твоему, с ним делать?

— Полегче бы! Ведь дите совсем.

— Дите с карабином. Можно мне его еще на пару минут?

— А что ты собираешься делать?

— Отправлю его обратно, чтоб дружки посмотрели и неповадно им было б с ружьями разгуливать.

Джим сидел на матраце и молча наблюдал.

— Ты вот только что говорил, что я голову теряю, обратился к нему Мак. — Так сейчас, как видишь, я совершенно спокоен.

— И это только на пользу, — сказал Джим.

— Бью я без промаха. Тебе, небось, жалко мальчишку?

— Нет, это хороший урок остальным.

— Вот и я так думаю. А ты, парень, послушай, что я скажу: или выпустим тебя сейчас к нашим ребятам, убьют, ей-богу убьют. Или останешься здесь, и мы по свойски разберемся.

Здоровый глаз мальчишки вытаращился.

— Что, Лондон, даешь «добро»?

— Только уж не калечь совсем.

— Мне нужен не труп, а живой рекламный щит. Ты, парень, видно, тоже второй путь выбрал, а?

Мальчишка отпрянул, пригнулся, надеясь увернуться от удара, но Мак крепко ухватил его за плечо и замолотил кулаком по лицу парня. Хрустнул нос, заплыл и второй глаз, почернели и вспухли скулы. Мальчишка неистово бился, но короткие хлесткие удары достиг али цели. Вдруг пытка прекратилась.

— Развяжите его, — бросил Мак и вытер окровавленный кулак о куртку парня. — Не так уж и больно, а? Зато старшеклассникам будет на что полюбоваться. Реветь прекрати! И дружкам в городе скажи, что их ждет.

— Может, его умыть? — спросил Лондон.

— Да ты что! Я старался, разукрашивал, а ты мне все хочешь испортить. Ты думаешь, хирургу приятно резать людей?