Там и наткнулся на него Мак, пустившийся разыскивать Друга.

— Что с тобой, Джим?

— Да ноги подустали малость. Я сейчас отдохнул и дальше пойду. В лагере все в порядке?

— К счастью. Не добрались до нас пока. У нас один покалечился. Упал да ногу вывихнул. Нужно дока разыскать. Какие ж мы дураки, как нас запросто вокруг пальца обвели: один отвлек охрану, а остальные газолином сарай облили, да спичкой чиркнули и глазом м оргнуть не успели — все прибрал огонь. Теперь уж Андерсон спуску не даст. Выгонит, наверное, завтра.

— И куда ж мы тогда?

— Не твоя забота! У тебя и так еле-еле душа в теле. Дай-ка руку, один не доберешься. А дока ты, случаем, на пожаре не видел?

— Нет.

— Он собирался проведать Альфа. А вот вернулся ли — я не заметил. Так, поднимайся, поднимайся. Придется тебе постельный режим прописать.

Огонь пошел на убыль. Он уже не тянулся Жадными языками к небу, а все больше припадал к земле.

— Держись за меня крепче. Ну и разошелся же Андерсон! Слава богу, хоть дом его цел.

Их нагнали Лондон и Сэм.

— Ну, как там в лагере?

— Все в порядке. Никто пока не трогал.

— А что с парнем?

— Да после ранения ослабел малость. Поддержите-ка его с другого бока.

Так втроем они доволокли Джима до лагеря, уложили в палатке Лондона на матрац.

— Не видел ли кто дока? — снова спросил Мак. — Там один из наших ногу вывихнул.

— Да нет, он мне вообще не попадался.

— Куда ж он запропал?

Молча в палатку вошел Сэм. На худом лице ходили желваки. Неуклюже переступая, шагнул к Маку.

— Помнишь, к нам тогда этот тип приезжал, кричал, что они примут меры…

— Какой тип?

— Да тот, первый, а ты ему еще сказал…

— Что сказал-то?

— Сказал, что мы тоже примем меры.

— Видишь ли, Сэм, так легче показать людям, кто есть кто. — Мак бросил взгляд на Лондона. — И сейчас они на нашей стороне. Стоит ли этим пренебрегать?

— Нельзя, чтоб все этим сволочам сходило с рук! задыхаясь от злобы, произнес Сэм. — Нельзя, чтоб они безнаказанно сжигали все дотла.

— Ты, Сэм, давай ближе к делу, — прервал его Лондон. — Что ты, собственно, предлагаешь?

— Возьму пару наших и чуток побалуемся со спичками. — Мак с Лондоном насторожились. — И плевать я хотел! Как решил, так и сделаю. Есть тут один по фамилии Хантер. Дом у него белый, большущий. Я на него канистры газолина не пожалею.

Мак усмехнулся.

— Взгляни-ка на этого парня, Лондон. Что-то я такого не припомню. Не знаешь ли, кто это?

Лондон подхватил шутку.

— Нет, вроде не встречал.

— Я тоже его и в глаза не видывал. Да он вроде и не из нашего лагеря.

— Верно! Он, поди, из тех, кому бы только зло сорвать. Нас из-за таких вот субчиков в каких только грехах не обвиняли.

Мак наклонился к Сэму.

— Если поймают, тебе все придется брать на себя.

— И возьму, — хмуро пробурчал тот. — Никогда с больной головы на здоровую не сваливал. И никого из ребят с собой не поведу, у меня уже другая задумка.

— А мы тебя знать не знаем. Ты просто озлобился.

— Как не озлобиться, если тот хозяйчик меня по миру пустил! — гнул свое Сэм.

Мак крепко стиснул ему плечо.

— Спали сукина сына дотла! — яростно проговорил он. — Чтоб ни досточки от дома не осталось! Ох, как бы мне хотелось с тобой пойти!

— Тебе здесь надо быть, — сказал Сэм. — Тебе с ним счеты сводить нечего. Он меня обобрал, а я страсть как красного петуха пускать люблю! С детства со спичками баловался!

— Ну что ж, Сэм. Счастливого пути. Встретимся еще.

Сэм неслышно выскользнул из палатки и растворился во тьме. Лондон и Мак с минуту молча смотрели на еще колыхавшийся полог.

— Сдается мне, не придет он обратно, — вздохнул Лондон. — Сам себе удивляюсь, за что можно любить такого: злой, как пес. Вечно на рожон лезет.

Джим молча сидел на матраце, лицо у него было встревоженное. По стенам палатки еще прыгали розоватые отблески далекого, убывающего пожара. Вот, разорвав тишину, завыли пожарные сирены, завыли неистово и тоскливо.

— Подождали, пока разгорится, тогда и пожарников послали, горько усмехнулся Мак. — Слушай, Лондон, а ведь мы с тобой так ничего и не ели. Пойдем-ка, Джим, я тебе чтонибудь принесу.

Джиму осталось только дожидаться друзей. Лиза, тихонько закутав малыша одеялом, совала ему грудь.

— Ты хоть по лагерю-то ходишь? — спросил Джим.

— Чего?

— Да сидишь, говорю, сиднем. Вокруг такое творится, а ты и не замечаешь. И слышать даже не слышишь.

— Поскорее б все кончилось. Хочу в доме жить, чтоб не земляной пол был, а настоящий. Чтоб уборная рядом. Не по душе мне ваша «борьба».

— Без этого не обойдешься. Может, со временем все образуется, да уж мы, наверное, не доживет.

Вошел Мак, принес два дымящихся котелка.

— Пожарные явились на пепелище. Держи, Джим, здесь говядина с фасолью. А это, Лиза, тебе.

— Напрасно ты Сэма отпустил, — сказал Джим.

— Это почему ж?

— Потому что дело неправое. Ты сам прекрасно чувствуешь. Ты дал волю собственной злобе.

— Вон оно что! Значит, тебе наплевать, что старик Андерсон амбара со всем урожаем лишился?!

— Конечно, не наплевать. Может, и стоит дом Хантера спалить. Только волю чувствам все равно давать не след.

— Ишь как заговорил! Ты, поди, жалобу на меня в комитет напишешь. Я тебя сюда привез ума-разума набираться, а ты как зануда-учителишка, мне же и мораль читаешь. Да кто ты такой в самом деле! Ты под стол пешком ходил, а я уж партийной работой занимался!

— Подожди, Мак, не горячись. Я думаю, мозгами шевелю, толку от меня немного, верно. Ребята дело делают, а я сижу тут, жду, пока рана заживет. Я всего лишь посоветовал тебе держать себя в руках. Злоба трезво мыслить мешает,

— Спасибо скажи, что по морде не заработал за свою правоту. Те, кто вечно правы, — такие зануды. — Он неожиданно улыбнулся. — Ладно, хватит об этом. Проехали Быстро же ты оперился, Джим. Для партии такой работник в самый раз, а простой люд очень уж правиль ных не любит. Знаю, что злоба плохой помощник. Да поделать ничего не могу. Неспокойно мне, Джим. Все что-то у нас вкривь и вкось получается. Куда, по-твоему, док запропастился?

— До сих пор ни слуху, ни духу? А что он напоследок говорил?

— Что пойдет Альфа проведать.

— Да, а перед этим — что ему одиноко. Вроде не в себе был, немудрено, работы ему много выпало. Может, сдвинулся чуток. А может, просто смотался, ведь в наше дело он никогда не верил.

— Такого он не сделает, — покачал головой Мак. Я с ним не первый день. Док никогда никого не подводил. Что-то неладное, похоже. Значит, док пошел к Андерсону. А что, если он поджигателей встретил да за нашу охрану принял? Они, разумеется, его не отпустил и.

— Может, еще вернется?

— Вот что: если санитарное управление завтра предпишет нам убраться отсюда, значит сцапали дока. Бедняга! А что делать с тем, кто ногу вывихнул, — понятия не имею. Ему, кажись, ее вправили, да кто знает, может, что не так Впрочем, чего это я, вдруг док просто гуляет сейчас по саду. Дурак я, что сразу к доку охраны не приставил. Лондон молодец, старается изо всех сил, а я то одно, то другое из внимания упущу. И все больше и больше на мне вины. Вот и сейчас андерсонов амбар с яблоками добавился.

— Ты за деревьями леса не видишь, — обронил Джим.

Мак вздохнул.

— Я считал, что у меня характер — кремень, а ты, пожалуй, потверже. Дай бог, чтоб на наших отношениях это не сказалось. А ночевать иди-ка ты в больничную палатку, там свободная койка. Все лучше, чем на земле валяться, быстрее выздоровеешь. Ты почему не ешь?

Джим посмотрел на котелок.

— Забыл совсем, а есть-то хочется, — он выудил из фасоли кусок говядины и принялся жадно жевать. — Ты и о себе не забывай.

— Ну что ты! Сейчас пойду поем.

Джим в два счета умял крупную золотистую фасоль, ловко накалывая по три продолговатых фасолины на острую палочку, наклонил котелок, выпил жижу.