Мартий Лютый задумался, покачал головой.

— Что-то верится с трудом. Уж не уподобились ли вы, почтенный рыцарь, кусочку сыра в мышеловке, куда меня стараются заманить? Одно дело отказаться от торговли «святым прощением», поощряющим злодеяния, и совсем другое дело сулить земной рай обманутым людишкам в монашеских рясах.

— Устав монастыря будет разработан вместе с вами.

— А как будут молиться эти уравненные во всем, кроме тайных желаний, люди?

— Настоятель общинного монастыря в вашем лице согласует это со Святиканом.

— Так это гнездо греха и разврата останется?

— Я приехал предложить вам мир, а не просить пощады папию.

— Неужели этот злопапий надеялся на мое согласие?

— На ваше согласие оставалось надеяться мне во имя спасения невинной жены моей Лореллеи.

— Кто вспомнил это прекрасное имя? — послышался бодрый голос вошедшего в палатку человека.

О Джугий обернулся и увидел перед собой так знакомого ему долговязого серебряного рыцаря, который когда-то на его глазах вышел из горного озера и гостил у него в замке вместе со своими инозвездными соратниками.

— Это мой добрый советник, странствующий рыцарь О Кихотий, — сказал Мартий Лютый. — У меня нет от него секретов. Мы можем продолжать нашу беседу.

— Горный рыцарь! — воскликнул О Кихотий. — Вот кого меньше всего ожидал увидеть в стане лютеров.

— Как и я вас, былой гость мой! Нашли ли вы свою спутницу? — О Джугий бросился к серебряному рыцарю, чтобы обнять его.

— Нашел, чтобы потерять и снова искать, — горько усмехнулся О Кихотнй. — Мы, несомненно, удивили Мартия, который едва ли видел, чтобы люди в доспехах обнимались.

— Я тоже несказанно рад вас видеть. И хочу воспользоваться этим, чтобы пригласить вас, как и всех, кто в свое время гостил у меня, прибыть в Горный замок.

— Конечно, в стане лютеров мне не грозит обвинение в колдовстве, скорее сочтут за суеверие, которое хуже религии, как говорил, если не ошибаюсь, некий Горный рыцарь, но благодаря «талисману», — и он посмотрел на недавно вернувшийся к нему золотой браслет, — я уже получил указание прибыть к вам, как и остальные, разделенные просторами Землии, ваши гости, которые, по крайней мере, смогут подивиться на вашего великопапия.

— Как? Этот самозваный «властитель мира» прибудет в ваш замок, рыцарь? В таком случае мы захватим его там, и вы поможете нам в этом. Кое-кто уже подсказывал нам такую мысль.

— Простите, доблестный вождь протеста. Я уже признался вам, что это противоречит рыцарской чести, которой невозможно поступиться ни ради собственной жизни, ни даже ради спасения томящейся в застенке Лореллеи, разлученной с родившимся сыном.

— Как? — сразу стал серьезным серебряный рыцарь. — У Лореллеи родился сын?

— Да, — кивнул О Джугий. — Она назвала его И Китием и после исчезновения вашей спутницы так гневалась, что даже не допустила меня к моему собственному сыну, жизнь которого висит теперь на волоске.

Серебряный рыцарь усилием воли овладел собой и в привычной ему чуть насмешливой манере сказал:

— Будем считать его моим тезкой. И если вы намерены возвратиться в замок, буду признателен, сопровождая вас.

— Ты собираешься, О Кихотий, покинуть нас? — спросил Мартий Лютый. — А кто будет наставлять меня в борьбе за справедливость и свободу?

— Лучше спросить меня: от кого вместо вас такие наставления буду получать я, — отозвался О Кихотий.

— Вот всегда он таков! — улыбнулся Мартий Лютый. — Но за это я и ценю его. Всегда поддержит хотя бы полушуткой. Но с папийскими наемниками шутки плохи.

— Можно заключить с ними хотя бы перемирие, — вступил О Джугий. — Вы обдумаете предложенные вам папием условия прекращения войны, оцените его уступки, а я сообщу папию о вашей готовности принять их.

— Ни-ког-да! — решительно воскликнул Мартий Лютый. — Святикан должен быть разрушен, роскошь уничтожена, попы разогнаны, людям предоставлены не монашеские рясы, а свобода совести с правом непосредственного общения со Всевышним, а не с его самозваным лжеподобием, подсунутым Сатаной.

— Неужели это ваш последний ответ?

— И первый, и последний, почтенный посланец. Не бойтесь, я не задержу вас, ибо ценю людей чести и понимаю любое человеческое горе. Я даже отпущу с вами такого мудро насмешливого соратника, как О Кихотий, в надежде, что он вернется ко мне.

— Не знаю, с чем явится он к вам, но мне предстоит вернуться в замок ни с чем, — мрачно заключил О Джугий.

Когда два великана в латах вышли из палатки вождя протеста, им встретился поджидающий своего рыцаря маленький оруженосец Сандрий. При виде О Джугия он бросился к нему.

— Какая радость! Какая радость! — только и мог вымолвить он.

Потом замолчал, застыл, переведя взгляд с одного рыцаря на другого.

О Джугий положил ему руку на плечо.

— Не терзайся, дружок. Мы оба, которым ты так преданно служил, возвращаемся в Горный замок, и ты можешь сопутствовать сразу двум своим патронам, которые ценят тебя.

— Вернуться домой! — восторженно воскликнул Сандрий. — Увидеть в замке свою хозяйку, несравненную прекрасную супругу вашу госпожу Лореллею! Можно ли поверить в такое счастье?

О Джугий помрачнел.

— Должен огорчить тебя, мальчик. Мужайся, но наша госпожа слугами СС увещевания брошена в темницу, там же в подземельях замка. У меня не было бы надежды, если бы не твой рыцарь О Кихотий и его премудрые соратники.

— Как? — ужаснулся Сандрий. — Прекрасная Лореллея в когтях изуверов увещевания? Пусть возьмут лучше меня! — И он разрыдался.

О Кихотий взял его за вздрагивающие плечи и ласково привлек к своему серебристому космическому скафандру.

Глава третья

ЖРИЦА ОГНЯ

«Алый флаг на башне над пропастью! Знак, которого мы так ждали! А у меня знобящий страх перед чудящейся мне зловещей алой мантией!

Передаю в этой записи свои переживания, чтобы дополнить по просьбе милого Васи Галлея его хронику нашей эпопеи, где он непомерно преувеличил мою роль. Вот и приходится своими признаниями исправить его.

Вторично въезжала я вместе с табором в ворота замка.

Табор! Как изменил он меня за год пребывания в нем среди простодушных сердечных людей, приютивших меня. И я старалась не отличаться от своих новых подруг, дочерей загадочного талантливого народа. Училась петь, танцевать, даже гадать, чтобы «позолотили ручку». Нянчилась с ребятишками, горько сожалея, что нет у меня своих, шила, стирала, готовила неприхотливую пищу и быстро собирала кибитки, чтобы тронуться снова в путь все дальше и дальше…

Гости еще не вышли на балкон, чтобы любоваться нашими танцами, а быстрые на руку рамены уже разожгли во дворе замка костер.

Я не знала, кто эти гости, но всей душой хотела увидеть тех, кого так неразумно оставила и кто не мог так надолго задержаться здесь.

Я готовилась к выходу и, не забывая про Кашония, спрятала свои огненные, как говорили у нас в таборе, волосы под косынку, а на спину себе спустила две чужих черных косы.

Взглянула на балкон и не поверила собственным глазам! Вот это подлинное чудо! Увидела своих земных соратников. И новая мысль овладела мной. Как сделать, чтобы только они узнали меня, а не Кашоний (если он здесь!).

Они же земляне! И должны помнить красивые легенды своих русских предков! В ночь на Ивана Купалу, когда расцветает раз в году папоротник, прыгали девушки через костер. Вот и я в азарте пляски с трепетаньем плеч и взлетом широких юбок озорно прыгала через костер, ощущая жар босыми ногами.

Только раз я оглянулась на балкон. Серебристые фигуры стояли там, но алого пятна гнусной мантии, к счастью, не было.

Не раз думала я о том, как схоже с нашей планетой все на двойнике Земли, который мы зовем Иноземлей, а местные жители Землией. Люди, с которыми я встречалась здесь, как бы повторяли тех, кто жил когда-то на нашей родине. Неужели же и там существовал такой лукавый античеловек, как Кашоний? Я лишь помнила: подлинного судью Жанны д'Арк звали Кашоном. Подозревая, что она чуть ли не дочь королевы Елизаветы, он не применил к ней пыток и в угоду англичанам передал ее послушному им светскому суду. Возможно, с помощью Кашона Жанну тайно оставили в живых, чтобы выменять потом у французов на политические уступки. Но походил ли тот Кашон на свое инопланетное «отражение», на врага моего Кашония? Может быть, не больше, чем я на настоящую Жанну д'Арк?