– Да. Это хороший признак.

– Но были и лучшие способы проникнуть в человеческое подсознание, и теперь я хотел не только понимать людей, но и попытаться заронить определенные идеи в их головы. Если бы я мог заполучить человека со слабостью и ранимостью пьяного, но без притупления и провалов памяти, вызываемых алкоголем, то я бы имел возможность действительно улучшить мои досье. Как я завидовал женщинам, которые имели доступ к моим друзьям в их наиболее ранимом – triste[55] – состоянии после соития. Секс, решил я, вот что движет человеком, и состояние после секса – самое уязвимое. Вот так развивались мои методы.

Теперь я расслабился, и Дэтт полностью увлекся своим рассказом. Он сидел здесь, в своем доме, размышляя о жизни и о том, что привело его к этому моменту высшей власти, которой он так наслаждался. Его было не остановить. Так бывает со многими сдержанными людьми, когда объяснения льются из них непрерывным потоком.

– Сейчас у меня восемьсот досье, и многие из них представляют собой анализы поведения, которыми мог бы гордиться психиатр.

– У вас есть квалификация для занятия психиатрией? – спросил я.

– А есть ли у кого-нибудь такая квалификация?

– Нет.

– Именно так, – улыбнулся Дэтт. – Ну, я немного способнее большинства людей. Я знаю, что можно делать, потому что я это сделал. Сделал восемьсот раз. Но без штата сотрудников мне никогда бы не добиться таких результатов. Возможно, качество было бы выше, если бы я все проделал сам, однако девушки были важной частью работы.

– Девушки действительно составляют досье?

– Мария могла бы, работай она со мной подольше. Девушка, которая умерла, Анни Казинс, была достаточно интеллектуальна, но по темпераменту не годилась для такого дела. Одно время я работал только с девушками, имеющими квалификацию в области юриспруденции, бухгалтерского или инженерного дела, но трудно найти девушек таких профессий, в то же время достаточно привлекательных и сексуально. Мне требовались девушки, которые могли бы понимать то, что им говорят. С более глупыми девушками я использовал магнитофон, но настоящие результаты давали только образованные.

– Девушки не скрывали, что они понимают то, что им говорят?

– Сначала скрывали. Я думал, как и вы сейчас, что мужчины с подозрением будут относиться к умным девушкам или станут их бояться, но этого, понимаете ли, не произошло. Напротив, мужчины любят умных женщин. Почему, когда муж сбегает к другой женщине, он жалуется, что «моя жена не понимает меня»? Потому, что он нуждается не в сексе, ему нужно с кем-нибудь поговорить.

– Разве нельзя поговорить с теми людьми, с которыми работает?

– Можно, но он их боится. Люди, с которыми он работает, пристально следят за ним, всегда готовы подметить его слабости.

– Так же, как и ваши девушки.

– Именно так, но он этого не понимает.

– В конце концов он поймет, правда?

– Но ему нет до этого дела – ему ясен лечебный аспект их отношений.

– Вы, шантажируя, вынуждаете его к сотрудничеству?

Дэтт пожал плечами.

– Что ж, это вполне осуществимо, если возникнет необходимость, но таких случаев не было. После того как я или мои девочки изучали пациента в течение шести месяцев, он уже нуждался в нас.

– Не понял.

– Вы не поняли, – терпеливо сказал Дэтт, – потому что упорно считаете меня злым монстром, питающимся кровью своих жертв. – Дэтт поднял руки. – То, что я делал для этих людей, было полезно для них. Я работал день и ночь, без отпусков, чтобы помочь им понять себя: свои мотивы, свои устремления, свои сильные и слабые стороны. Девушки были достаточно интеллектуальны для того, чтобы быть полезными и успокаивать. Все люди, которых я изучал, стали сильнее как личности.

– Станут, – поправил я. – Вы им обещали.

– В некоторых случаях нет.

– Но вы пытались усилить их зависимость от вас. Вы использовали свое искусство для того, чтобы заставить этих людей думать, будто что они нуждаются в вас.

– Вы придираетесь. Все психиатры поступают так. Именно это и означает слово «перенос».

– Но вы приобрели над ними власть. Ваши фильмы и записи показывают, какой тип власти вам нужен.

– Они ничего не показывают. Фильмы и все прочее ничего для меня не значат. Я ученый, а не шантажист. Я просто использую сексуальную активность моих пациентов как кратчайший путь к пониманию того, какого рода расстройством они, скорее всего, страдают. Когда мужчина находится в постели с женщиной, он сильно раскрывается, и это важная часть излечения, обычно распространяемая на все виды деятельности пациента. Он получает облегчение от разговоров со мной, в результате чего становится более свободным в сексуальных пристрастиях. Более активная и более разнообразная сексуальная деятельность, в свою очередь, требует более продолжительных разговоров со мной.

– Поэтому он с вами разговаривает.

– Конечно, разговаривает. Он становится все более и более свободным, более и более уверенным.

– Но вы единственный, перед кем он может хвастаться.

– Не хвастаться, а беседовать. Он хочет разделить с кем-нибудь впечатления от своей новой, более сильной и лучшей жизни, которую сам создал.

– Которую вы создали для него.

– Некоторые пациенты в порыве благодарности говорили мне о том, что до прихода в мою клинику они жили лишь на десять процентов своего потенциала. – Мсье Дэтт самодовольно улыбнулся. – Это жизненно важная работа – показывать людям, какой мощью ума они будут обладать, стоит им только набраться достаточно смелости воспользоваться им.

– Звучит как одно из маленьких рекламных объявлений с задней страницы обложки журнала. Нечто, втиснутое между кремом от угрей и бинокулярами радиолокатора.

– «Honi soit qui mal y pense».[56] Я знаю, что делаю.

Я сказал:

– Я действительно верю, что вы знаете, но мне это не нравится.

– Имейте в виду, – заторопился Дэтт, – ни на минуту не считайте меня фрейдистом. Я не его приверженец. Многие думают, что я фрейдист, потому что делаю упор на секс. Но я не фрейдист.

– Вы опубликуете свои результаты? – поинтересовался я.

– Заключения – возможно, но не истории болезней.

– В данном случае истории болезней гораздо важнее, – сказал я.

– Лишь для некоторых людей, – возразил Дэтт. – Именно поэтому мне приходится так тщательно их охранять.

– Люазо пытался их достать.

– Но он опоздал на несколько минут. – Дэтт налил себе еще рюмочку вина, посмотрел на свет и немного отпил. – Многие люди жаждут обладать моими досье, но я их тщательно охраняю. Вся округа под наблюдением. Я узнал о вас, как только вы появились в деревне и обратились за бензином.

Тихонько постучав, вошла старуха.

– Машина с парижским номером – похоже на мадам Люазо – проехала через деревню.

Дэтт кивнул.

– Скажите Роберту, что на «скорой помощи» нужно поставить бельгийские номера и что документы должны быть готовы. Жан-Поль может ему помочь. Нет, не говорите Жану-Полю, чтобы он помогал: по-моему, они плохо ладят друг с другом.

Старуха ничего не ответила.

– Это все.

Дэтт пересек комнату и подошел к окну. Послышался звук шин, движущихся по гравию.

– Машина Марии, – сообщил Дэтт.

– И ваша местная мафия ее не остановила?

– Они и не должны останавливать людей, – объяснил Дэтт. – Они не собирают денег за вход, они существуют, чтобы меня защитить.

– Это Куан так сказал? – спросил я. – А может быть ваша гвардия здесь для того, чтобы помешать вам уехать?

– Фу! – воскликнул Дэтт, но я знал, что у него зародилось подозрение. – Хотелось бы, чтобы она привезла с собой парня.

Я подлил масла в огонь:

– Главный здесь Куан. Он не стал спрашивать вашего согласия на то, чтобы привезти сюда Гудзона.

– У нас свои сферы влияния. – Голос Дэтта был холоден. – Все, что касается различного рода технических данных – тех данных, которые может сообщить Гудзон, – это дело Куана. – Неожиданно он вспыхнул от гнева. – Почему я должен вам объяснять?