– Он хороший парень.

– Позвольте мне рассказать вам, чего я хочу, – поспешно сказал я.

Дэтт сделал движение рукой.

– Я знаю, почему вы здесь. Не нужно ничего объяснять. – Он опустился в свое кресло.

– Откуда вы знаете, что я пришел не за тем, чтобы вас убить? – спросил я.

– Дорогой мой, вопрос о насилии не стоит по многим причинам.

– Например?

– Вы не из тех, кто без причины применяет насилие. Это во-первых. Вы могли бы применить насилие только в том случае, если бы оно вам что-нибудь дало. Во-вторых, силы у нас равны. Мы в одной весовой категории.

– Так же, как меч-рыба и удильщик. Но один сидит, прикрепленный ремнем к креслу, а другого тащат по океану с крючком во рту.

– Который из них я?

– Я здесь для того, чтобы в этом разобраться.

– Тогда начинайте, сэр.

– Давайте Куана.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду Куана. К. У. А. Н. Давайте его сюда.

Дэтт изменил свое решение насчет выпивки. Он налил себе рюмку вина и теперь потягивал его.

– Не стану отрицать, что он здесь, – сказал он наконец.

– Тогда почему бы не привести его?

Он нажал кнопку звонка, вошла горничная.

– Позовите мсье Куана, – распорядился Дэтт.

Старуха тихо удалилась и скоро вернулась с Куаном. На нем были серые фланелевые брюки, рубашка с расстегнутым воротником и пара грязных белых теннисных туфель. Он плеснул себе большую порцию виски и сел в кресло, вскинув ноги на подлокотники кресла.

– Ну? – сказал он мне.

– Я привезу вам для беседы американского эксперта по водородным бомбам.

Куан не выказал удивления.

– Петти, Бангс, Бертрам или Гудзон?

– Гудзон.

– Отлично, он один из ведущих специалистов.

– Мне это не нравится, – вмешался Дэтт.

– Вовсе не обязательно, чтобы вам это нравилось, – заметил я. – Если Куан и Гудзон хотят немного поговорить, то это не имеет к вам никакого отношения. – Я повернулся к Куану. – Сколько времени вам понадобится для разговора?

– Два часа, – ответил Куан. – В крайнем случае, три, если у него нет с собой подготовленных заранее материалов.

– Надеюсь, они у него будут, – сказал я. – Он полностью подготовлен.

– Мне это не нравится, – повторил Дэтт.

– Успокойтесь, – сказал Куан. Он повернулся ко мне: – Вы работаете на американцев?

– Нет, – ответил я. – Сейчас я действую в их интересах, но только на время одной операции.

Куан кивнул.

– В этом есть смысл. Они бы не захотели засветить одного из своих штатных сотрудников.

Я в гневе закусил губу. Конечно, Гудзон действовал по указанию американцев, а не по собственной инициативе. Это было спланировано – засветить меня, чтобы ЦРУ могло не раскрывать своих собственных сотрудников. Умные ублюдки. Ну, придется мне это пережить, не выдавая своих чувств, и попытаться извлечь пользу.

– Правильно, – согласился я.

– Так вы не заключили сделку?

– Мне не платят, – сказал я, – если вы это имеете в виду.

– Сколько вы хотите? – устало спросил Куан. – Но на многое не рассчитывайте.

– Сумму уточним после того, как вы повидаетесь с Гудзоном.

– Похвальная уверенность, – хмыкнул Куан. – А Дэтт заплатил вам за неполный комплект документов, которые мы получили благодаря вам?

– Нет.

– Теперь, когда наши карты раскрыты, я понимаю, что в действительности плата вам не нужна.

– Правильно, – снова согласился я.

– Хорошо, – сказал Куан.

Он снял ноги с подлокотников кресла и взял немного льда из серебряного ведерка. Прежде чем налить виски, он подтолкнул к себе телефон.

Мария ждала моего звонка у аппарата.

– Привози Гудзона сюда, – сказал я. – Ты знаешь дорогу.

– Да, – сказала Мария. – Дорогу я знаю.

Глава 29

Куан вышел, чтобы подготовиться к разговору с Гудзоном, а я снова уселся на жесткий стул. Дэтт заметил, что я поморщился.

– У вас боль в позвоночнике.

– Да, – не стал спорить я. – Заработал на дискотеке.

– По мне, так современные танцы требуют слишком большого напряжения.

– Этот действительно потребовал от меня слишком большого напряжения, – сказал я. – У моей партнерши были медные кулаки.

Дэтт, опустившись на колени, снял с моей ноги туфлю и ощупал мою пятку своими мощными пальцами, потом ощупал лодыжку и заахал так, как будто все было сделано неправильно. Неожиданно он сильно вонзил свои пальцы в мою пятку.

– Ах-х, – сказал он, но его голос утонул в моем крике боли.

Куан, открыв дверь и взглянув на нас, спросил:

– С вами все в порядке?

– У него зажатие мышц, – объяснил ему и повернулся ко мне: – Это акупунктура. Вскоре я избавлю вас от боли в спине.

– Ой, – сказал я, – если из-за этого я останусь хромым на всю жизнь, то лучше не надо.

Куан вернулся в свою комнату. Дэтт снова обследовал мою ногу и объявил, что все на месте.

– Боль скоро должна пройти, – сказал он. – Отдохните полчаса в кресле.

– Стало чуточку лучше, – признал я.

– Не удивляйтесь, – сказал Дэтт, – китайцы практиковали это искусство веками. Мышечная боль – простое дело.

– Вы практикуете акупунктуру?

– На самом деле нет, но всегда ею интересовался, – ответил Дэтт. – Тело и ум. Взаимодействие двух противоположных сил: тела и ума, эмоций и разума, двойственность природы. Мне всегда хотелось самому открыть что-нибудь новое о человеке. – Он опять устроился в кресле. – Вы просты. Это я говорю не в порядке критики, но, скорее, от восхищения. Простота – наиболее желанное качество и в искусстве, и в природе, но ваша простота побуждает вас видеть окружающий мир в черно-белых тонах. Вы не одобряете моих исследований человеческих мыслей и действий. Вследствие пуританского происхождения и англосаксонского воспитания вы считаете греховным слишком глубоко исследовать самого себя.

– Но вы исследуете не себя самого, вы исследуете других людей.

Он откинулся назад и улыбнулся.

– Дорогой мой, есть две причины, по которым я собираю информацию, составляю досье, делаю фильмы и записи, исследую личные секреты широкого круга людей, занимающих высокое положение. Во-первых, люди, занимающие высокое положение, управляют судьбой мира, и я хотел бы думать, что до некоторой степени могу повлиять на них. Во-вторых, я посвятил свою жизнь изучению человечества. Я люблю людей. У меня нет иллюзий по отношению к ним, это верно, но тем легче их любить. Я не перестаю изумляться странной скрытой работе их хитрых умов, их рациональности и предсказуемости их слабостей и неудач. Вот почему я так заинтересован в сексуальном аспекте моих исследований. Одно время я думал, что прекрасно понимаю своих друзей, когда видел их за игрой: трусость, доброта и страх были очевидны. В то время я был молодым человеком, жил в Ханое и видел одних и тех же людей в одних и тех же клубах. Они мне невероятно нравились. Важно, чтобы вы верили в это. – Он взглянул на меня.

Я пожал плечами:

– Верю.

– Мне они очень нравились, и я хотел лучше их понять. Для меня самого в игре не было ничего привлекательного: скучно, однообразно и тривиально. Но она высвобождала глубочайшие эмоции. От наблюдений за реакцией людей на игру я получал больше, чем от самой игры. Так я начал собирать досье на своих друзей. Без всякого злого умысла. Напротив, все было затеяно специально для того, чтобы лучше понять друзей и любить их больше, чем прежде.

– И вы стали их больше любить?

– В каком-то смысле. Конечно, мне пришлось расстаться с некоторыми иллюзиями, но человеческие неудачи гораздо привлекательнее успехов – любая женщина вам это скажет. Вскоре мне пришло в голову, что алкоголь может дать больше информации для досье, чем игра. Игра показывала враждебность и страх, а алкоголь выявлял слабости. Именно тогда, когда человек жалеет себя, мы видим щели в его броне. Посмотрите, как человек пьет, и вы будете знать его. Я говорил многим молодым девушкам: смотрите, как ваш мужчина пьет, и вы его узнаете. Хочет ли он накинуть на голову одеяло или ему приятнее выйти на улицу и побуянить? Хочет ли он, чтобы его ласкали, или ему хочется вас изнасиловать? Находит ли он все смешным или угрожающим? Не кажется ли ему, что мир втайне смеется над ним, или он обнимается с незнакомцем и кричит, что всех любит?