– Что же это вы… балуете? – с укоризной спросил Егор, предусмотрительно держась поодаль.

– Кгм! – прокашлялся бородач. – Так ведь кушать хочется…

– В заказнике охотиться запрещено, – строго сказал егерь. – Тем более на сохатых. Думаю, об этом вам известно. Предъявите свои документы.

– Может, мы по доброму разойдемся? – заискивающе спросил бородач.

– Это как же?

– Разделим лося пополам. И от нас еще сверху ящик водки.

– Не пойдет, – сурово сдвинул брови Егор. – Вы нарушили закон. Но про то ладно. А что совести у вас нет – это вообще никуда не годится. Тайга совсем на зверя обеднела, но таким, как вы, на все наплевать. Бьете без разбору. Ведь вы и сейчас лосиху завалили, и, похоже, стельную. Стыдно!

– Молодой ты ишшо нас стыдить! – к разговору подключился второй, здоровенный рябой детина с рваной губой. – Говорится тебе – жрать нечего. Так что давай по-хорошему.

– Я не против, – холодно ответил егерь. – Отдайте мне ваши документы – и на кордон. Оформим акт, как положено – и идите на все четыре стороны. Но штраф придется заплатить.

– Товарищ не понимает… – пробасил третий, чернявый.

Пока шел разговор, он мелкими шажками подобрался вплотную к вездеходу, где на сидении лежали ружья браконьеров.

– Отойди, – коротко, но зло бросил Егор. – Оружие не тронь.

– А то что? – с наглой ухмылкой чернявый потянул к себе за ремень "Белку", двустволку, верхнее дуло которой был нарезным – под мелкокалиберный патрон.

– Я сказал – оставь, – карабин казалось сам прыгнул в руки молодого егеря. – Со мной такие шутки не проходят.

– Артемий! – прикрикнул на чернявого бородач. – Не балуй.

Тем временем и рябой верзила включился в игру. Он быстро шагнул в сторону и оказался вне поля зрения Егора. В руках рябой держал охотничий нож с широким лезвием.

– На место! – скомандовал ему Егор, отступая. – Не доводите, мужики, до греха.

– Да пошел ты!.. – рябой рванулся к нему со всей прыти.

Добежать он не успел. Таившийся в кустах Уголек черной молнией обрушился ему на спину и сбил с ног.

Ошалевший от неожиданности верзила попытался отмахнуться ножом, но бесстрашный пес впился в кисть руки. Раздался хруст сломанной кости, а затем и вопль обезоруженного браконьера.

Пока длилась эта скоротечная схватка, чернявый тоже не дремал. Он уже взводил курок, когда коротко и басовито ухнул карабин Егора. Пуля расколола приклад "Белки", отшвырнув чернявого к борту вездехода.

Выронив пришедшее в негодность ружье, он бессмысленно смотрел на свои пустые руки и что-то пытался сказать.

– Ну, дураки!.. – ругался бородач. – Что вы натворили, сукины дети!?

Егор привел браконьеров на кордон вскоре после полудня. Вездеход пришлось оставить на месте, так как с Соленой пади можно было ехать только в противоположную сторону. Еще за забором он услышал зуммер рации, установленной в его жилище управлением лагерей. В последнее время участились побеги заключенных, и начальство спецзоны смекнуло, что им необходимы люди, хорошо знающие местность, так как старый контингент охранников вскоре после смерти Сталина и расстрела врага народа Берии сменили, а пополнение, в основном выходцы из центральной части Союза, в тайге было абсолютно беспомощно.

Молодой егерь принял предложение стать следопытом зоны не задумываясь. И на то у него имелись веские причины.

Он доставил Чагиря в лагерь, когда поисковые группы уже возвратились не солоно хлебавши. Всем было хорошо известно, что если зэка не поймают в течение трех суток со дня побега, то дальнейшие поиски просто бессмысленны – дикие, нехоженые просторы, где деревни расположены на расстоянии в сотню, а то и больше километров друг от друга, скрывали беглеца не хуже, чем стог сена иголку. Поэтому в таких случаях оставалось уповать лишь на заградительные заслоны на дорогах и милицейские патрули на вокзалах.

Водворив Чагиря в барак и посочувствовав парнишке, потерявшему родителей, начальник зоны, старый сотрудник НКВД подполковник Кулебяко, щедро отсыпал Егорше провианта, выдал комплект армейского обмундирования, поношенный, но еще добротный полушубок с личного плеча и отправил домой на подводе, которую на время реквизировал в местном леспромхозе. Как позже узнал подросток, Чагирь отделался лишь легким испугом и карцером – ямой, вырытой прямо в земле, в которой было по щиколотки воды. Кулебяко был тертый калач, потому в управление лагерей сообщил всего лишь о попытке побега, и не четверых, а одного Чагиря, мудро рассудив, что ему лишние неприятности ни к чему. По богатому опыту подполковник знал, что после правдивого рапорта понаедут проверяющие, а значит обязательно должны последовать оргвыводы – что это за проверка без наказания виновных? Ну и, понятное дело, с него и будет главный спрос. Остальных трех беглецов, отдавших Богу души, Кулебяко быстренько списал на санчасть, где, как значилось в бумагах, они и почили безвременно от разных болезней. После карцера Чагирю всучили еще десять лет за побег, подлечили и вскоре он стал, несмотря на молодые годы, новым паханом зоны.

Впрочем, к тому времени Егорша уже не питал к бандиту той ненависти, что поддерживала ему силы во время преследования убийц отца и матери. На его еще хрупкие плечи легла нелегкая забота о кордоне, и новоиспеченный егерь сутками пропадал в тайге, ремонтируя кормушки для оленей и лосей, разбрасывая солонцы, убирая стога сена с луговых покосов, чтобы их не смыло вешними водами, и охраняя вверенное ему хозяйство от нечистых на руку охотников, которых тянуло на богатые дичью угодья как мух на мед.

Так было до той поры, пока примерно через год подполковник Кулебяко не привез в заказник на охоту каких-то важных шишек из Москвы. Против охотничьих забав столичного начальства молодой егерь не возражал: у них имелись лицензия на отстрел лося, а Егорша как раз выбраковал старого вожака, который вот-вот мог откинуть копыта почем зря. Поэтому не по годам ушлый подросток постарался и выгнал под выстрел именно этого лосиного патриарха.

Когда разомлевшие от прекрасных таежных видов и ящика первосортной водки чиновные охотники жевали довольно-таки жесткое мясо и любовались действительно великолепными рогами лесного богатыря, Кулебяко вышел на крыльцо покурить и позвал с собой Егоршу. Тут-то и произошел разговор, вывернувший еще неокрепшую душу подростка наизнанку.

– Дурак ты, парень, – без обиняков заявил подполковник, пуская дымные кольца. – На хрен ты этого ублюдка Чагиря волок столько километров? Нужно было пустить ему пулю в лобешник – и дело с концом.

– Была бы охота руки марать… – нахмурился Егорша. – Я не имею права его судить.

– Не имеешь права? – Кулебяко как-то странно ухмыльнулся. – Чудак человек… Для таких, как он, еще не созданы суды. Может, в будущем их начнут просто отстреливать словно бешенных псов. Это паразиты, вша, сосущая кровь из нормальных людей. В свое время враги народа их пригрели, чтобы они политических держали в ежовых рукавицах, а теперь мы просто не знаем, что с ними делать. Загонишь в гроб одного, глядь, на его месте новый прыщ выскочил. Малеванный был еще той сволочью, но твой Чагирь похлеще.

Лет пять назад я бы его укоротил, но нынче иные времена. Начали копать под старые кадры, тут уж не до жиру, быть бы живу.

– Он не мой, а ваш, – огрызнулся Егорша.

– Вот потому я и говорю, что ты еще глуп. Не обижайся, ты мне нравишься. Весь в отца. Твоего батю я хорошо знал, он был настоящим мужиком. А что касается Чагиря… – подполковник умолк и полез в портсигар за новой папиросой. – Мне тут стукнули намедни суки, что твоих родителей – царство им небесное – порубил топором именно он. Проболтался пахан по пьяни, хвалился своими "подвигами". Вот так то, мой молодой законник.

– Что-о!? – Егоршу будто кто хватил обухом по темечку. – Не может быть!

– Еще как может. У него уже в шестнадцать лет была кличка Мясник. Но загремел он за гоп-стоп.[21] К сожалению, без "мокрухи". Иначе, несмотря на молодость, дали бы ему "стенку"…