На обратном пути над Доном у нас произошла короткая стычка с «мессершмиттами». Мы постарались выйти из боя и скорее вернуться на базу, но случай с самолетом командира эскадрильи Ивана Глухих заставил нас задержаться.

Бой с «мессершмиттами» уже закончился, когда мотор машины Ивана Глухих забарахлил и вдруг остановился совсем. Видимо, случайная пуля все же повредила что-то в машине. Умело планируя, Глухих повел истребитель на посадку. Другого выхода у летчика не было. Внизу была вражеская территория, и выбрасываться на парашюте означало верную гибель.

Самолет быстро терял высоту. Летчик из последних сил тянул к своим. Но вот уже и земля. Не выпуская шасси, Иван Глухих посадил самолет на «брюхо». Мы сверху видели, как запахал по земле самолет и, оставив недолгий след, замер, окутался клубами мерзлой пыли. Скоро из кабины выскочил Иван. Он был жив и невредим.

До наших позиций было далеко. Летчик, лишившись крыльев, мог легко стать добычей врага.

А вот, кстати, и враг. Передовые части немецких мотоциклистов, перебравшиеся через Дон, заметили наш самолет. Несколько мотоциклистов, не разбирая дороги, помчались от берега к беспомощному летчику. Мы кружились так низко, что мне отчетливо видны были подпрыгивающие на сиденьях фигуры людей в кургузых мундирах. Иван Глухих в отчаянии оглядывался. Бежать было некуда. Впереди лежала ровная, как стол, степь, позади, от реки, мчались прямо через поле мотоциклисты. С последней надеждой посмотрел Иван вверх, на наши самолеты.

Происшествие напоминало неожиданное несчастье в дружной слаженной стае. Только что был единый клин, каждый летел на своем месте и с надеждой, с уверенностью смотрел вперед, как вдруг одна из птиц выпала из строя и, с трудом удерживаясь на слабеющих крыльях, понеслась к страшной, пугающей всякими неожиданностями земле. И стая сбилась с пути, закружилась над местом несчастья, не зная, чем ей помочь.

Самолеты с ревом кружились над степью. Для принятия какого-либо решения оставались считанные мгновенья. Немецкие мотоциклисты на всей скорости приближались к обреченному летчику. Что же придумать, чем же помочь? Неожиданно правый ведомый Глухих, молодой летчик Володя Козлов, бросил свою машину в крутое пике и сильно прошелся из всех пулеметов по мотоциклистам. Ого, что получилось! Кувыркнулось с седел двое или трое, опрокинулся и задрал колеса разбитый мотоцикл. Мотоциклисты остановились. Следом за Козловым в пике заходили остальные наши машины.

Но что же делать с летчиком? Не оставлять же его в руках врага. Я вспомнил, как на недавнем партийном собрании Иван Глухих, давая мне рекомендацию, говорил о боевой дружбе, о золотом правиле летчиков – сам погибай, а товарища выручай. И вот теперь человек, который за меня поручился перед партийным собранием, попал в смертельную беду. Мы все прекрасно понимали, что ожидает Ивана Глухих, попадись он в руки немецких мотоциклистов.

Долго блокировать место происшествия мы не могли. Скоро кончится горючее, и нам придется улететь. Немцы, как трусливые шакалы, дождутся своего часа.

Пока летчики огнем своих пулеметов поливали мотоциклистов и отгоняли их от попавшего в беду летчика, я разглядел недалеко от вынужденного места посадки ровную твердую площадку солончака. Прикинув на глаз, я высчитал, что как для посадки, так и для взлета места достаточно. На нее, решившись, я и повел свою машину.

Самолет бросило, едва он коснулся земли, однако затем машина выровнялась и спокойно закончила бег. Я не выключал мотора.

Внизу было тихо, только невысоко в небе, по-ястребиному взмывая и снова падая, рокотали машины. Слышался треск дружных пулеметных очередей. Из кабины я огляделся. Степь убегала к горизонту. Немецких мотоциклистов я не разглядел. Залегли они или повернули назад? Но нет, издалека по моему самолету кто-то открыл огонь. Значит, видят они, что происходит. Жаль им упускать добычу.

Иван Глухих, не снимая парашюта, со всех ног бежал ко мне. А над ним, оберегая его, кружились и кружились наши товарищи. Пулеметными очередями они не давали мотоциклистам поднять головы.

Бежать в комбинезоне и с парашютом было трудно. Иван взмок и задыхался.

– Быстрей, быстрей!- торопил я его, беспокойно поглядывая по сторонам.

Отчаянно ругаясь, Глухих полез ко мне. Его нога в тяжелом меховом унте несколько раз срывалась с плоскости. Наконец он за что-то уцепился и вскарабкался.

– Ох, помоги!- взмолился он, взобравшись на плоскость. Лицо его было как после бани.

– Лезь живее!- крикнул я.

Неуклюже, как медведь, тепло одетый Глухих полез ко мне за спину. В кабине истребителя можно поместиться только одному. Иван стал пристраиваться у меня за спиной, сидя почти что верхом на мне. Устроился, затих.

– Давай, Серега! Давай!

Но тут произошла новая беда: забираясь в кабину, Иван случайно наступил на рычаг и выключил зажигание. Мотор заглох, и, как я ни старался запустить самолет,- не удавалось.

А ведь спасение, казалось, было так близко. Сейчас бы разогнались, взлетели и через несколько минут дома. Так надо же… Глухих чуть не задохнулся от бешеной ругани. Машины у нас старые, еще довоенные И-16. Чтобы запустить мотор, нужен или амортизатор, или автостартер. Найди его, попробуй, здесь, в такой степи и под самым носом у немцев! Неприятный холодок отчаяния подкатил к сердцу. Ясно было, что самим нам мотора не запустить, значит… И мы оба, не сговариваясь, посмотрели в ту сторону, откуда вот-вот могли появиться немецкие мотоциклисты.

Глухих все еще сидел у меня за спиной. Я пошевелил плечами.

– Пусти-ка… Давай, слезай.

Он сполз на плоскость, соскочил на землю. Полез из кабины и я. Машина, замершая, ненужная, тихо стояла рядом. Никакого от нее проку сейчас.

Иван не выпускал из рук тяжелого парашюта.

– Брось ты его!- с раздражением сказал я.

– Постой, постой…- бормотал он и, не отрываясь,

смотрел и смотрел вверх. Чего он ждал? Помощи! Спасения?

Надеяться больше было не на что. Ребята еще покружат, покружат над нами, а потом подойдет к концу горючее и они вынуждены будут вернуться на аэродром. От мотоциклистов в ровной, как стол, степи нам не спастись Вот если бы лес! Но кругом, до самого горизонта, тянулась степь. Сколько еще ребята смогут нас прикрывать? Ах, насколько все-таки беспомощен летчик на земле!

Товарищи кружились над нами, не понимая, что могло случиться. Я представляю, как они разглядывали нас сверху: исправная машина и возле нее двое летчиков.

Мы стояли, задрав головы. Что бы там ни было, а только в наших ребятах было спасение. Как-то не верилось, что они улетят и бросят нас здесь одних. Но вот я увидел, как машина Володи Козлова пошла на по-садку.

– Поджигай машину!

Скоро от заглохшего самолета повалил густой дым.

Мы с Глухих нетерпеливо топтались неподалеку. Оба думали об одном и том же. Ну, хорошо, ну сядет Володя Козлов, а как мы поместимся у него сразу двое? Там одному-то места нет.

– Ребята,- проговорил, трогая меня за рукав, Глухих,- летите сами. А я уж… Оставь только мне пистолет.

– Не болтай! Чего ты… Вот подожди, вот сядет, тогда и… Тогда и придумаем чего-нибудь. А что?

Однако хоть я и старался говорить как можно бодрее, а у самого на душе скребли кошки. Как же все-таки нам разместиться троим?

Володя Козлов мастерски посадил машину на пятачок солончака и на тихом ходу подрулил к нам. Мы бросились навстречу. Из-за рева винта я не сразу разобрал, о чем кричит Володя. Он кричал и показывал рукой куда-то вниз. Чего он? Я недоуменно опустил глаза.

– На шасси!- наконец разобрали мы оба.

Рев мотора затыкал уши. От бешено работающего пропеллера исходило какое-то сияние, один сплошной радужный круг. Потоком воздуха выстилало по земле редкие пожухлые травинки. Володя, широко разевая рот, что-то кричал и взмахами руки подгонял нас: скорей, скорей!

Мы обрадовано бросились под крылья его машины. Правильно решил Володя – на шасси! Как это мы сразу не догадались? И, не теряя больше времени, кое-как пристроились на тоненьких металлических распорках, а для верности крепко пристегнулись ремнями парашютов.