В авиационном госпитале

Не знаю, многие ли так устроены или это только у меня такая дурацкая натура - иногда привяжется какая-нибудь мысль и сопровождает тебя постоянно, пока не пойдешь у нее на поводу. Вот и идея полета в космос сидела в голове, как заноза, и постоянно мучил вопрос: «А что, если попытаться?» Даже не вопрос, а чувство, будто бы я уже решил, что надо попытаться. И это чувство не покидало меня.

Конечно, самой большой властью обладал Королев. Но к нему я идти не мог - слишком высокий уровень. С другой стороны, обращаться ниже, чем к его заму, было бессмысленно - там уже сфера влияния была явно недостаточной. Оставалось узнать, кто из замов может знать либо узнать о том, как отбирают в космонавты. Я начал аккуратно изучать возможности замов. И остановился на Константине Давидовиче Бушуеве, как человеке, во-первых, очень известном, а во-вторых, внимательном к людям. Теперь надо было суметь к нему попасть.

Константин Давидович руководил на предприятии очень широким направлением, и к нему с трудом пробивались даже начальники отделов по служебным делам. В приемной всегда была очередь. Трудность моего положения усугублялась тем, что я шел по личному вопросу и не мог никому, кроме него, рассказать, по какому. Мне помогла его секретарь Нина Александровна. Почему она это сделала - не знаю. Посоветовала придти в приемную вечером, часов в восемь, и обещала пропустить меня после того, как уйдет последний посетитель с делами. Я так и поступил - пришел в семь и ждал. Просторная приемная с добротной старомодной мебелью. В углу - большие напольные часы. Чтобы попасть в кабинет, надо пройти через две двери - сделано для звукоизоляции. В приемной ждали люди: одни с папками документов, другие с чертежами. По выражениям лиц было видно, что все с важными вопросами. Некоторые входили в кабинет, а затем выбегали и опять возвращались с какими-то дополнительными бумагами. Ждать пришлось долго. Я непрерывно проигрывал в голове разные варианты предстоящего разговора. Понимал, что это у меня единственная возможность, которую нельзя упустить. Главное - правильно начать. Надо построить разговор так, чтобы КД (инициалы Бушуева) захотел мне посодействовать.

Я сейчас не помню, с чего начал. Помню только, что моя просьба была для него совершенно неожиданной. Он даже не знал, как к ней отнестись. И, конечно, для него проще всего было сказать, что он этим не занимается и поэтому помочь мне ничем не может. Но он этого не сделал. Вначале он долго думал, рассуждал вслух, потом звонил по «кремлевке» каким-то людям, очень аккуратно у них спрашивал, кто занимается отбором и мог бы рассказать, как это делается. Мало что удалось ему прояснить в этот вечер, но он обещал продолжить и предложил мне зайти через недельку. У меня появилась надежда, хотя шансы были небольшие, но я почувствовал, что они существуют.

Пришел через неделю. Теперь попасть к Бушуеву мне уже было проще - объяснил, что с ним есть договоренность. Он принял меня и сказал, что вопросом занимается, но ему еще нужно время. Потом потребовалось еще... и еще... И каждый раз я приходил и уходил, не представляя себе, чем все это кончится. И вдруг во время моего очередного посещения он сообщил, что договорился с руководством госпиталя - в следующий понедельник меня возьмут на обследование. Дал номер телефона и назвал, с кем связаться. Просил его не выдавать. Поскольку я учился в аспирантуре, меня брали как аспиранта, а не как работника головной организации - Бушуев не хотел открыто вторгаться в дела, которые взял на себя главный конструктор.

Это было потрясающе! Неправдоподобно! По дороге с работы я как будто летел на крыльях. Сразу начал думать о подготовке к обследованию. Во-первых, надо было взять отпуск и сделать это так, чтобы никто не узнал о фантастическом плане. После этого следовало выспаться, надышаться свежим воздухом и есть в оставшиеся дни только то, что заведомо не вызовет никаких внутренних раздражений.

Утром в понедельник я вышел из метро «Сокольники» с маленьким чемоданчиком и пошел пешком по адресу, который мне сообщили по телефону. Нашел заветную проходную, назвал фамилию, сказал, как велели, что иду в первое отделение. Меня попросили подождать. Потом пришел какой-то человек и повел меня. Лесной участок, беседка, в глубине старенькое двухэтажное здание. Зашли в него. Это и было главное здание Центрального научно-исследовательского авиационного госпиталя, сокращенно ЦНИИАГ. Меня пригласили в кабинет, осмотрели, спросили, нет ли жалоб, заполнили личное дело и направили в приемное отделение. Там забрали одежду, велели вымыться в душе, а потом дали госпитальную форму, и медсестра повела в палату. Большая комната, как в обычной больнице, двенадцать кроватей, двенадцать тумбочек, посередине один стол с графином воды. Мне показали мою кровать и сразу же повели к терапевту, как потом я узнал, - начальнику отделения Евгению Алексеевичу Федорову. Румяный, доброжелательный, но, по всему чувствуется, жесткий человек. Очень внимательно осматривал, о многом расспрашивал, записывал, никак не комментировал своих впечатлений. В конце сказал, что на каждое последующее обследование меня будет приглашать медсестра. Добавил, что здесь находятся в основном летчики, они, как правило, не любопытны, но, на всякий случай, просил ни о цели обследования, ни о месте работы никому не рассказывать. На вопросы врачей просил отвечать, что иду по теме №1. Предупредил: все, кто помещен в нашу палату, обследуются по этой теме.

С этого началась моя госпитальная жизнь. Вернувшись в палату, увидел несколько молодых людей, сидевших на кроватях. Они, очевидно, ждали очередного вызова. Потом, совершенно неожиданно, появился Виталий Севастьянов. Вот это да! Как он сюда попал? В то время Виталий работал на нашем предприятии и тоже учился в аспирантуре. Только я был в Физико-техническом институте, а он - в Авиационном. Я не стал у него ничего спрашивать, чтобы не рассказывать о себе. Он тоже не задавал вопросов.

Вскоре пришла медсестра и назвала мою фамилию. Началось... В этот день меня еще трижды вызывали в разные кабинеты. Каждый раз обследования были продолжительными, и каждый раз их результаты для меня оставались тайной.

Вечером, когда программа дня была закончена, в палате стали собираться «пациенты». Я заметил, что некоторые из них делают отметки на маленьких листочках. Оказалось, что у всех есть список основных процедур. Их больше сорока. Список составил кто-то из предыдущих смен. Как я потом узнал, через эту палату уже прошло около четырехсот человек. Острые на язык «кандидаты в кандидаты» называли ее палатой лордов. Опыт передавался, как эстафета. Я тоже переписал себе этот перечень. Ребята рассказали, что обследование проходит в два этапа: первый длится около месяца; второй - недели две. Конечно, если все идет гладко; если выявляется дефект - выписывают сразу.

Здесь были известны не только названия процедур, существовали даже рекомендации, как следует себя вести при различных обследованиях. Относились к обследованиям все по-разному: одни сохраняли чувство юмора; другие были чрезмерно сосредоточены. Медсестры проявляли явную симпатию к обследуемым и стремились поддерживать у них приподнятое настроение.

В то время, по статистике, обследование успешно проходил один из двадцати. И это при том, что шли на обследование в основном летчики - люди, признанные годными для авиационных полетов. Слишком жесткими были требования. «Сыпались» на всем, особенно много на двух испытаниях: проба Кука (так называли ее кандидаты) и центрифуга. В первом случае тебя вращают на специальном кресле минуту в одну сторону, потом после минутной паузы - столько же в другую. И так пятнадцать раз. Твоя задача во время вращения непрерывно наклоняться и выпрямляться. Задача врачей - выявить склонность к укачиванию. Тест очень коварный. Я однажды видел, как на второй минуте вращения внешне здоровый парень вдруг побледнел, а точнее, позеленел, и все его лицо покрылось обильным потом. После того как пострадавшего увели, врач объяснил мне, что, если бы немедленно не прекратили вращение, дело могло бы закончиться совсем печально. И научиться переносить такие нагрузки практически невозможно.