Мышка, оживленная общим волнением, пожала острыми плечиками.

— Я еще не знаю, грустно это или весело, — с недоумением сказала она.

— Если совсем ни о чем не думать, то это весело. Просто так: Карл у Клары украл кораллы! Вот и все! Хочешь, давай летать и кружиться? У нас белые платья и банты. Давай попробуем увязаться за бабочками! — весело предложила Динка.

Мышка согласилась сначала робко, потом разошлась. Динка, взмахивая руками, как крыльями, летела впереди и, указывая на стайку желтеньких бабочек, кричала:

— За ними! За ними!

А у лазейки стоял Ленька и смотрел на обеих девочек. Он вернулся рано, гордый выполненным долгом.

Первые десять бубликов уже были розданы. Ловкий и неприметный Ленька толокся среди рабочих; сидя с ними за одним столом, пил чай в столовке и, внимательно глядя на лица, обдумывал каждый свой шаг… Бублики его исчезали в рабочих кошелках, в ящиках с инструментами, а иногда и в глубоких карманах засаленных брюк. Раздав все, до последнего бублика, Ленька вытащил тщательно завернутый в тряпочку заветный полтинник и пошел в булочную. Купив фунт хлеба и рассовав по карманам новую партию пухлых бубликов, он разменял полтинник и заторопился к пароходу. На пристани какая-то женщина попросила поднести ей к дому вещи, но мальчик отказался. Перед глазами его стояло несчастное лицо Макаки, и он спешил домой. Теперь, стоя у забора и глядя издали на свою подружку, Ленька не знал, уйти ему или остаться… Динка была в том самом платье, в котором когда-то шла на утес, волоча за собой оборку. Теперь оборка была пришита и разглажена, а на голове девочки торчал, как пропеллер, огромный белый бант. Это была еще одна, чужая ему, Макака.

Ленька тихо повернулся и хотел уйти, но Динка заметила его и, размахивая руками, подлетела к забору.

— У нас свадьба, шепнула она и, оглянувшись на Мышку, которая, словно заведенная, кружилась на одном месте, добавила: — Я не могу уйти. Сейчас все приедут из церкви. Но ты подожди здесь!.. — Накрахмаленные оборки ее замелькали в кустах.

«Чего мне ждать?» — устало подумал Ленька.

Через минуту Динка вернулась.

— Возьми, возьми скорей! — громко зашептала она, протягивая через забор слипшиеся в руке пирожки.

Но Ленька, круто повернувшись, зашагал на утес.

Когда вернувшаяся из города веселая процессия подошла к калитке, Лина предстала перед детьми как сказочное видение.

Муаровое платье ловко обтягивало ее статную фигуру, пышные кисейные рукава оттеняли полные руки; на шее в два ряда блестели бусы, а легкий бледно-розовый шарф с разлетающимися концами красиво оттенял золотые волосы.

— Лина, ты ужас какая красивая! — с восторгом сказала Динка, прижимая к груди спой букет. — Ты можешь цвести, Лина, в нашем саду! Как яблоня! Она была весной такая же красивая, как ты!

— Мама! Наша Лина лучше всех! — прошептала матери Мышка.

Лина обняла обеих девочек и засмеялась счастливым, звонким смехом. Все вокруг тоже засмеялись, а Олег сказал:

— Вы не видели, как смотрели на Лину в городе! Я просто серьезно опасался, что кто-нибудь выкрадет у нас невесту прямо из-под носа!

— Не выкрадет теперь, Малай не даст! — заявил одуревший от счастья Малайка и, подхватив обеих девочек, закружился с ними на дорожке.

Но Лина, поравнявшись с ним, степенно заметила:

— Малай Иваныч, что это вы на виду у всех с ума сходите?

Выйдя из церкви, Лина сразу начала называть мужа на «вы» и по имени-отчеству. Это очень веселило присутствующих. Костя хохотал от всей души.

Под вечер пришли Крачковские. Олег и Костя весело прислуживали, наливая вино и разнося закуски.

Динку Лина посадила рядом с собой; Алина, к своему неудовольствию, сидела около Гоги, а Мышка — с Малайкой. Марина и Катя были счастливы, что все так хорошо и красиво, что, несмотря на все трудности, им удалось сделать настоящую свадьбу. Олег острил и дурачился; Костя, хохоча, уверял Малайку, что теперь он пропал, так как самое главное в процедуре венчания — это первому стать хотя бы одной ногой на коврик, подстеленный под ноги молодым.

— Хотя бы одной ногой, Малай Иваныч! Хотя бы одной… — хохотал Костя. Ведь теперь Лина всю жизнь будет командовать вами!

— Пускай командывает! Что захочет, то и будет! — соглашался на все Малайка.

— Нет уж, Малай Иваныч, — с улыбкой говорила Лина, — теперь уж вы командуйте! Какая радость жене над мужем верх держать!

Смущенное лицо Малайки, не привыкшего к покорности Лины, вызвало новый взрыв хохота. Громче всех хохотала Крачковская, хотя глаза у нее были усталые и лицо озабоченное.

— Гога; подними бокал и провозгласи тост, а потом мы сообщим дорогим хозяевам нашу новость, — тихонько шепнула она сыну. Гога поднял бокал.

громко сказал он заранее приготовленный тост и, смутившись, подошел к Лине чокнуться…

Лина чокнулась, поцеловала его в лоб и подошла к Крачковской.

— Спасибо вам за вашу доброту! — растроганно сказала Она, кланяясь в пояс.

Крачковская еще раз пожелала молодоженам счастья и Торжественно сказала:

— А теперь мы с Гогой должны сообщить вам новость! Мы уезжаем. Муж срочно вызывает нас к себе!

Слова Крачковской ошеломили присутствующих. За столом наступила полная тишина.

— Мы уезжаем завтра, мои дорогие! Мне очень жаль расставаться с вами. Я очень благодарна Константину Федоровичу за Гогу! Он столько возился с ним последнее время… — приятно улыбаясь, сказала Полина Владиславовна и при общем молчании обратилась к сыну: — Гога, ты хотел, кажется, предложить Константину Федоровичу ключ от флигеля…

Гога вскочил:

— Константин Федорович! Мы с мамой просим вас чувствовать себя полным хозяином флигеля до самого конца лета! Торжественно передаю вам ключ!

Все сразу ожили, зашевелились. Костя трогательно поблагодарил за гостеприимство.

— «В вашем доме, как сны золотые…» — дурачась, пропел Олег.

Марина и Катя с искренним чувством обняли Полину Владиславовну.

Гога подошел к Мышке и, стоя за ее стулом, сказал:

— В память нашей дружбы я оставлю тебе полное собрание сочинений Толстого.

Мышка вспыхнула от радости, застеснялась.

— А я что?.. — робко пролепетала она. — Я тебе Пушкина…

— Не надо… У меня есть! — великодушно ответил Гога. Провожали Крачковских шумно и весело, но после их ухода все вздохнули свободнее. За столом стало как-то уютнее и проще. Никто уже не острил, не хохотал, всем хотелось посидеть одним, своей семьей, и разговор перешел в тихую беседу. Обсуждались всякие мелочи будущей жизни Малайки и Лины.

— Помещение хозяин дал Малайке хорошее, но мебели там нет. Один стол и стул да поломанная кровать… — сказала Катя.

Марина задумалась:

— Тогда надо хоть из кухни перевезти им Линину кровать и стол.

— Вот уж нет! — сразу заволновалась Лина. — Не порушайте моего ничего. Я свою кровать старенькой одеялкой покрыла и подушку оставляю. Как было, так пусть и будет. И кажное воскресенье приезжать стану. Не порушайте моего ничего!

— Конечно, конечно! Пусть все так и останется! — заторопилась успокоить ее Катя. — Можно взять что-нибудь с городской квартиры…

Дети, сидя между взрослыми, впитывали в себя все впечатления праздника и, притихнув, машинально запихивали в рот сладости. Лина и Малайка должны были уехать вечером. Боясь грустного прощания, Катя заставила Мышку лечь спать. Усталая Мышка не противилась. Она поцеловала Лину и, моргая сонными глазками, спросила:

— Ты никуда не уедешь, Лина?

— Уеду и приеду, — ответила Лина и, прижав к себе девочку, добавила: Была вашей Лина, вашей и останется!

Мышка ушла, а Динка воспротивилась. Лина тоже не захотела отпустить свою любимицу. Они сидели рядом, и Лина, отламывая кусочки сладкого пирога, клала их девочке в рот. Динке хотелось стать совсем маленькой и, прижавшись к Лининой груди, заснуть у нее на коленях. Она закрыла глаза, прислонилась к Лининому плечу… Лина, разговаривая с Катей, перешла на шепот, взяла Динку на колени и тихонько закачала, баюкая ее, как ребенка… Всем вспомнился элеватор, когда, бывало, Лина, усевшись за стол, клала маленькую Динку к себе на колени и, лежачую, кормила ее кашей.