«Лина, ты все даешь и даешь ей… Может, она больше не хочет?» беспокоилась Марина.

«Это твои старшенькие не хочут, а моя все хочет! — спокойно отвечала Лина, дуя на ложку. — Она как наестся, так сразу знак подаст: стукнет ножкой об стол аль по ложке ручкой вдарит».

«Вот воспитание!» — хохотал тогда Олег.

Но сейчас, глядя на Лину, укачивающую на своих коленях восьмилетнюю Динку, никто не смеялся. Все понимали, что именно здесь, в этом материнском чувстве Лины к вскормленной ею девочке, и в Динке, привыкшей считать Лину своей второй матерью, таилась главная трагедия ухода Лины из семьи, Именно здесь был источник ее горьких слез о разлуке.

А Динка, припав головой к груди Лины, сладко и безмятежно спала… В саду уже сгущались сумерки, в комнатах зажгли лампы.

— Малай Иваныч, подержите-кось ребенка… — сказала вдруг Лина.

Малайка вскочил и бережно принял на вытянутые руки спящую Динку.

Лина отряхнула с платья крошки и, открыв дверь в комнату, тихо сказала:

— Кладите ее, Малай Иваныч, на кроватку. Малайка положил Динку на кровать и на цыпочках вышел. Лина сняла с девочки нарядные белые башмачки и, наклонившись, перекрестила ее широким крестом. Частые слезы ее закапали на грудь Динки.

— Господи, не помощник ты людям в великой скорби душевной, — тихо простонала Лина.

Динка неспокойно шевельнулась во сне и, словно почувствовав ее слезы, тоненько, по-ребячьи всхлипнула.

Через час Лина уехала. Олег, Костя и Малайка несли ее вещи. Марина и Катя стояли у калитки. Алина, по настоянию Кости, простилась раньше.

Лина шла, не оглядываясь назад, но сердце ее знало, что дом, который она оставила, осиротел.

Глава сорок пятая

ОПУСТЕВШИЙ ДОМ И СООБЩЕНИЕ КОСТИ

Динка проснулась рано и, услышав звон посуды, в одной рубашонке выскочила на террасу.

— Я думала, Лина… — сказала она, встретив вопросительный взгляд Кати.

— Лина приедет в воскресенье. Она часто будет приезжать, — мягко ответила Катя, убирая со стола грязные тарелки.

На террасе был страшный беспорядок: на полу валялись бумажки от конфет, скорлупа от орехов; вчерашние блюда, пироги и закуски были наспех прикрыты газетами. Видно, Лина очень торопилась и не успела прибрать, а может, Катя и Марина не позволили ей прибирать в свадебном наряде, Динка побежала в комнату, накинула платье, надела свой фартучек с белкой и скромно вышли на террасу:

— Я помогу тебе, Катя, ладно? Катя ласково кивнула головой.

— Ну, возьми веничек и подмети терраску, — сказала она.

— Я раньше отнесу грязные тарелки, ладно? — дотрагиваясь до тарелок, сказала Динка. Ей почему-то хотелось пробежаться в кухню.

— Ну, отнеси, только не все сразу, — согласилась Катя.

Динка взяла горку тарелок и, прижимая их к себе обеими руками, пошла к кухне… Она еще никак не могла себе представить, что Лины там нет. Но дверь кухни была заперта, окно плотно прикрыто. Динка поставила на дорожку тарелки и, помедлив на пороге, открыла дверь. В кухне было чисто и пусто. Под окном стояла аккуратно застеленная кровать, на плите блестели начищенные кастрюли, где-то тихо жужжала муха…

Динка присела на краешек Лининой постели и обвела глазами стены, ища знакомые фотографии. Вон там, на маленьком гвоздике, висела карточка мамы; она была под стеклом в лазоревой рамке, а рядом с ней стоял во весь рост солдат Силантий, Линин брат. А на другой фотографии была снята Лина с маленькой Динкой на руках, и над кроватью висела карточка Лины с детьми, а над самым изголовьем — карточка одной Динки.

Теперь фотографий не было, вместо них на белой стене торчали голые шляпки гвоздиков. И только из угла строго и задумчиво смотрел на девочку Чернышевский.

Динка глубоко вздохнула. Приоткрыв дверь, она внесла тарелки, осторожно, стараясь не стучать, поставила их на стол и вышла. Молча и задумчиво подметала она террасу, молча съела сладкий пирог, который дала ей Катя, положила в карман конфетку…

В кухне загремели ведра: Никич принес воды и начал ставить самовар. Потянуло знакомым запахом дыма, послышался разговор. Но Динка не шевельнулась, для нее кухня оставалась такой же пустой и тихой, какой она увидела ее в это утро.

Вставало солнце, теплые лучи его потянули Динку в сад. Она прошлась по дорожкам, покачалась в гамаке. Глубокая тишина и пустота Лининой кухни неотвязно преследовали ее, хотелось тихо ходить, тихо говорить…

«Я делаюсь больной!» — испуганно подумала Динка и, чтобы услышать свой голос, громко сказала:

— Карл у Клары украл кораллы… Карл у Клары украл кораллы! — еще громче крикнула она, а с террасы вдруг откликнулся голос Мышки:

— Иду!

Динка обрадовалась, побежала навстречу сестре, обняла ее за шею:

— Лины уже нигде нет.

— Она будет приезжать каждое воскресенье, а может быть, даже среди недели, — живо сказала Мышка. — Они будут приезжать вместе с Малайкой…

— В кухне остался один Чернышевский, — думая о своем, сказала Динка.

— Ну что же, — сказала Мышка. — С ним все-таки веселее…

Динка замолчала.

— Кате будет теперь трудно. Ей придется самой варить обед. Вчера Костя привез ей такую книжку…

— А какой писатель пишет про супы? — поинтересовалась Динка.

— Не знаю… — пожала плечами Мышка. — Я никогда не читала.

— Я думаю, какой-нибудь голодный, — серьезно предположила Динка, — потому что когда человек голодный, то ему представляется какое-нибудь кушанье.

Мышка опять пожала плечами.

— Я умею варить картошку в собственной кожуре. Если Катя захочет, то я могу поставить на два камушка котелок, потом наломать сухих палочек и зажечь. Это очень просто.

А потом в этом же самом котелке можно сделатъ чай… И если набрать воды из Волги, то он совершенно желтый без всякой заварки! — с увлечением сказала Динка.

— Неужели? — удивилась Мышка. — Но откуда ты все это знаешь?

— Я знаю… — Динка неопределенно мотнула головой в сторону Волги — Я видела на берегу. Так варит себе один голодный писатель, — неожиданно фыркнула она.

Мышка тоже засмеялась.

— Ты так быстро врешь, — сказала она, — что я даже ничего не успеваю подумать!

— У меня не простое вранье! — важно сказала Динка. — Но тебе никогда не додуматься, потому что оно похоже знаешь на что?

— На длинный язык! — фыркнула Мышка.

— Нет… На яичко, которое вкладывается одно в другое, одно в другое, а в самом конце такой шарик.

— Ну и что?

— Шарик взаправдашний, а кругом вранье, — объяснила Динка.

— Это такая загадка? — спросила Мышка.

— Да. Я могу много насочинять таких загадок… Я могу стать даже писателем супов, если меня не кормить! — похвасталась она.

— Дети, идите пить чай! — крикнула с террасы Алина.

— Пойдем! — сказала Динка. — На столе много вкусного от вчерашнего пира.

— А какая красивая была Лина! — с восторгом вспомнила Мышка.

Но Динка насупилась и тихо сказала:

— Я ненавижу свадьбы… Чай разливала Алина.

— Дети, — сказала она, — Лины нет, и мы должны помогать по хозяйству. Надо прибирать со стола, мыть посуду, подметать комнаты. Можете выбирать что кому нравится!

Мышка предложила подметать комнаты или мыть посуду. Динке не нравилось ни то ни другое.

— Я буду варить картошку в собственной кожуре, — безнадежно повторяла она.

После завтрака Алина и Мышка прибрали со стола и помыли посуду. Динка взяла веник и пошла подметать свою комнату. На террасе послышались поспешные шаги и голос Кости:

— Где Катя? Позовите ее на минутку!

Динка услышала, как Костя прошел в соседнюю комнату.

— Что-нибудь случилось? — спросила, входя, Катя. Динка невольно прислушалась.

— Степан арестован. Третьего дня в рабочей столовке… Был обыск… У меня есть сведения, что его взяли без всяких улик… — шагая по комнате, взволнованно сказал Костя и, приоткрыв дверь, заглянул в детскую. (Динка присела за спинкой кровати.) Костя закрыл дверь. — Третьего дня, рано утром. А ночью Степан работал в типографии и вышел с целой пачкой свежих прокламаций… Не понимаю, куда он их дел!