- Что ж она сказала?
- «Ежели, говорит, вашему сыну я не пара, то передайте ему, чтобы он ко мне не приезжал, я его и видеть не желаю…»
- Меня? - Сергей даже приподнялся.
- А то кого же? Не меня… «А вам, говорит, тоже делать у нас нечего…» С тем мы и ушли… Нехорошо так, сынок.
- Мамо,- сказал Сергей, вытирая полотенцем смоченное одеколоном лицо,- вы можете мне поверить? Как сын, клянусь вам, что я ничего не только не говорил плохого об Ирине, но даже и думать не смел. Это кто-то в станице придумал… Если бы узнать, кому я стал поперек дороги…
- А ты, сынок, поезжай к Ирине да все, что ты зараз мне сказал, расскажи и ей, да приласкай,- вот оно все и будет по-хорошему.
Ниловна смотрела на сына мокрыми и счастливыми глазами.
Глава IX
Если бы Семену сказали на фронте, когда он был радистом-пулеметчиком в танке Тутаринова, что осенью 1946 года он будет строить свою хату на краю какой-то казачьей станицы Усть-Невинской, он бы не только не поверил, но и обиделся. Тогда у него был дом из брони, в котором он так обжился, что ни о чем другом и думать не хотел. Теперь же Семен редко когда вспоминал о танке,- и то как о чем-то далеком. Его ни за что бы не узнали друзья-танкисты - так он изменился во взглядах на жизнь. Своя хата! Своя семья! Эти слова не были для него пустым звуком.
Ночью, оставшись вдвоем, Семен и Анфиса мечтали о том уже близком счастливом времени, когда вот эта обнесенная изгородью делянка земли за станицей будет ими застроена и обжита. Они видели свой дом, аккуратно побеленный известью; видели и окна с белыми занавесками и с головками цветов на стекле, и за домом сад, а в саду белые ульи, и в четырех шагах от порога колодец с высоким срубом, и в сторонке погреб, курник, и от калитки к порогу - дорожку, посыпанную песком… И не раз казалось им, что по этой дорожке идет Семен, возвращаясь из тракторной бригады. Спецовка на нем испачкана и землей и мазутом. Анфиса видит мужа в окно, бежит ему навстречу и на пороге говорит: «Тише, Сеня, не греми… он спит…» И Семен входит в комнату на цыпочках. В люльке, подвешенной к потолку, видит головку сына. Он хочет взять его на руки, но Анфиса не пускает. «Куда ты такой грязный! - шепотом говорит она.- Иди в кухню, я тебя вымою горячей водой». В кухне стоит таз. Семен склонился над ним, а Анфиса, радостная и счастливая, своими проворными руками намыливает ему кудлатую голову…
И хотя ничего этого еще нет, а есть только плетень, ворота и калитка, да лежит серым ворохом камень для фундамента, все же мечтать об этом приятно…
Третий день Семен и Анфиса роют погреб. Продолговатая яма уже выкопана в пояс. Семен, в гимнастерке без ремня, выбрасывает лопатой землю,- сочный чернозем блестит на солнце. Анфиса не успевает за мужем. Она берет землю на пол-лопаты, выбрасывает наверх. Ей тяжело, и она, опершись на лопату, отдыхает, смотрит на Семена, любуясь и сильным взмахом его рук, и его раскрасневшимся лицом.
Анфиса взглянула на улицу, увидела машину и крикнула:
- Сеня! К нам Сережа едет!
- Наконец дождались,- сказал Семен, вытерев рукавом потное лицо.- Ну, пойдем встречать гостя.
Ванюша завернул к плетню и остановился у ворот. Сергей подошел к калитке, внимательно осмотрел ее, потом открыл и, улыбаясь Семену и Анфисе, уже подходившим к нему, сказал:
- Так вот вы где окопались! Это что ж у вас - огневая точка?
- Пока только маленький окопчик,- смущенно ответил Семен.- Видишь, роем…
- Вижу, вижу. Да тут в скором времени вырастет целая система укреплений!
- Ты, братушка, все шутишь,- с обидой в голосе заговорила Анфиса.- А нам не до шуточек… Вот пришли на голое место и роемся, как кроты…
- Не могу без смеха смотреть на вашу затею. Посмотрю на все - и меня смех разбирает… Зачем вы роете эту нору?
- А как же без своей хаты? - робко возразил Семен.
- Жили бы у родных… Был я у матери. Обижается она на вас. Без причины покидаете стариков.
- Тебе хорошо так рассуждать! - отозвалась Анфиса, косясь на брата.- Ты сел в машину и уехал. А поживи ты с нашим батей! Разве с ним можно ужиться? Бурчит и бурчит, все ему не так, все не по нем. А мы хотим жить по-своему…
- Сережа, ты же сам дал мне этот огород,- как бы оправдываясь, сказал Семен,- а теперь и недоволен.
- Верно, я давал, а теперь жалею.- Сергей сел на кучу хвороста.- Садись, Семен, поговорим. Есть к тебе дело.
Они закурили и некоторое время сидели молча. Возле Семена, прижавшись к нему, примостилась Анфиса.
- А знаешь, почему я жалею, что тебя наделили приусадебным участком? - спросил Сергей, подбрасывая на руке камень величиной с гусиное яйцо.- Не знаешь?
- Даже не могу и придумать.
- Видишь ли, Семен, ты для меня слишком дорогой человек. Вместе мы прошли войну, вместе жизнь познавали, оба мы молоды, все у нас еще впереди, и мне хочется, чтобы ты знал в жизни не одну свою хату, не один этот маленький окопчик… Красота нашей жизни, Семен, не в этом. Послушай, как я смотрю на нашу теперешнюю жизнь. В ней, как на реке, есть и быстрина и затишье. И мы с тобой должны плыть по быстрине, а ты свернул в затишек, хочешь пристроиться там поудобнее и зажить тихой и спокойной жизнью. А я хотел бы, чтобы ты был на быстрине… Ты понимаешь мою мысль?
Семен склонил голову и счищал ногтем золу с папиросы.
- Сережа, и что ты к нему пристаешь? - вмешалась в разговор Анфиса.- На быстрину да на быстрину, а может, Семену уже надоело жить на этой твоей быстрине? Он заслужил на войне и эту хату, и спокойную жизнь.
- Знаешь что, сестренка,- строго сказал Сергей,- ты послушай нас и помолчи.
- А я не буду молчать,- смело возразила Анфиса.- Ты хочешь, чтобы все жили так, как ты,- на колесах… А мы хотим жить по-своему.
- Анфиса, не мешай нам,- грустно проговорил Семен, и Анфиса умолкла, сердито покосившись на брата.
- Мы с тобой не на войне,- продолжал Сергей,- но и здесь, так же как и на фронте, есть передовые, ударные части и есть тылы, есть и обозы… И вспомни: кем ты был на фронте? Где было твое место?
Семен молчал, еще ниже склонивши голову.
- Если бы ты меня понял, ты бы охотно послушал моего совета… Ну, хорошо, скажем так: ты построишь себе эту хатенку, прирастешь к ней пуповиной, обживешься, разбогатеешь. В этом как будто нет ничего плохого… Ну, а дальше что? Вот сестренка говорит, что ты завоевал право на такую спокойную жизнь. Нет, Семен, у тебя права на большее! Ты же бывший фронтовик, член партии, а главное - молод! Тебе ли прятаться в этом житейском окопчике?
- Я об этом тоже думал,- проговорил Семен, не подымая головы.
- Ну и что же!
- Думал, думал и пришел к тому, что лучшей жизни мне и желать не надо… Ну, посуди сам! - Семен поднялся и посмотрел на Сергея своими чистыми голубыми глазами.- Я люблю труд физический - ты это хорошо знаешь, а тут кругом земля, столько работы, старайся - и жизнь будет красивая! Мы с Анфисой все обдумали… Вот ты говоришь, что я прячусь в затишек, что я испугался быстрины, что я не рвусь в бой, а отсиживаюсь в обозе? А мне кажется, что и быстрина, и самый жаркий бой здесь, у нас. Я буду работать в тракторной бригаде, буду пахать землю, сеять хлеб. Разве это затишек?
- Знаю, знаю. Но пойми, Семен, ты способен делать больше, чем пахать и сеять.- Сергей тоже встал.- Вот что я тебе скажу, как другу. Берись за настоящее дело… Я решил назначить тебя начальником строительства районной электростанции. Приехал инженер, а ты будешь у него организатором труда. Вот это работа! Что ты на это скажешь?
- Не пойду,- не задумываясь, ответил Семен.
- Нечего ему там делать,- отозвалась Анфиса.
- Не пойдешь? А если будет решение райкома о тебе, как о члене партии? Что ты тогда скажешь?
- А скажу то, что такого решения не будет… Я все объясню Кондратьеву, скажу, что хочу работать в тракторной бригаде, к этому у меня есть желание, и он меня поймет.- Семен умоляюще посмотрел на Сергея.- Сережа, не трогай меня. Я соскучился по земле. Сам же говорил: «Поедем на Кубань…» Ну, какой же из меня будет организатор строительства?