- Я уже тебе говорил, что лес мы берем взаймы. Летом начнем, сплав и вернем. За зиму и весну надо поставить не один километр столбов. Ждать же до лета и не строить - значит, потерять полгода. Не день и не два, а полгода. А это - преступление. Поэтому я считаю, что поступил правильно, то есть по закону, решив взять у устьневинцев лес…- Сергей встал, как бы показывая, что разговор окончен.- Об этом есть решение исполкома, и ты обязан его выполнить… Завтра из Белой Мечети, из Родниковской и Краснокаменской приедут подводы за лесом. Так ты смотри, чтобы все обошлось по-хорошему… Понятно?

- Мне понятно,- грустно проговорил Савва,- но я не согласен. Подчиняюсь, но не согласен.- Тут Савва с усмешкой посмотрел на Сергея.- Вот ты говоришь, что лес берешь взаймы, а я этому не верю… Я знаю, какой это заем! Это все равно, если бы я сам у себя занял сто рублей…

- Опять ты рассуждаешь по-устьневински.- Сергей сдержанно улыбнулся.- Но моему честному слову ты веришь?

- Тебе-то верю, но…- Савва не договорил и махнул рукой.

- Вот и хорошо.- Сергей снова сел на стул.- Еще я хотел поговорить с тобой о рытье канала.

- Поговори лучше с родниковцами… они ж теперь тоже хозяева, наравне с нами.

- Вот что, Савва Нестерович! - Сергей строго посмотрел на Савву.- После мы разберемся, кто тут главный хозяин. Строить же станцию будем всем районом. Машины уже прибыли. Надо нам поторопиться с каналом. С понедельника сюда съедутся колхозы шести станиц. Жить они будут у вас - надо тебе заранее побеспокоиться о жилье. Поговори об этом с председателями своих колхозов,- гостей надо встретить как полагается. Кроме того, Усть-Невинская по нашему плану должна дать на строительство канала три бригады по пятьдесят человек, тридцать пароконных подвод, шестьдесят носилок, сто пятьдесят лопат и ломов.

- Мы готовимся.

- Поторапливайся. И еще: как ты думаешь, если я назначу прорабом на канале Семена Гончаренко? Тут нужен хороший помощник инженеру. Семен - парень честный, трудолюбивый, а к тому же еще без определенного дела.

- Что ж, я не возражаю…

Расстались они сухо. Сергею было неловко оттого, что он говорил с Саввой таким строгим и подчеркнуто официальным тоном.

«Хороший же парень, работяга,- думал он, проезжая по площади,- а вот рассуждает, как допотопный единоличник… Смешной, ей-богу. «Моя Усть-Невинская, ее я люблю, о ней печалюсь, а что делается за станицей - меня это вовсе не интересует…»

Сергей увидел Верблюд-гору, за которой стоял птичник, подумал об Ирине, и рука сама потянулась к лицу, ощутив на щеках и на подбородке густую и колючую щетину.

- Заскочим на птичник? - спросил Ванюша.

- Нет, сперва к нашим. Там мы умоемся, позавтракаем, а к тому же у Семена есть чудесная бритва… Тебе тоже надо помолодеть!

- Еще терпимо,- сказал Ванюша, заворачивая в знакомый переулок.

В доме была одна Ниловна. Приезд Сергея ее так обрадовал, что бедная старушка прислонилась спиной к печке и не могла сойти с места. Сергей поцеловал мать в старчески мягкую щеку. Губы у Ниловны дрогнули, а всегда ласковое ее лицо в мелких морщинках озарялось то улыбкой, то грустью. Концом платка она вытерла слезы, усадила сына на лавку, сама села рядом и стала рассказывать свои домашние новости.

- А еще скажу тебе, сынок, что Семен и Анфиса по весне уйдут от нас,- с горечью сообщила мать.- Чересчур спешат, стараются. С утра и до вечера - все там, на своем плану. Вот и сегодня чуть свет ушли.

- Парочка подобралась дружная,- сказал Сергей.- Анфиса небось довольна своим мужем?

- Лучшего ей и желать не надо… И скажу я тебе, что Семен - парень славный, смирный, со старшими обходительный. Он бы и с нами жил, да только Анфиса не желает. Молодая, а уже захотела стать хозяйкой. «Будем строить свою хату»,- вот и весь ее разговор… Не хочет жить со стариками.- У Ниловны снова задрожали и скривились губы, а глаза затуманились слезами.- А дура Анфиса. Она того и не знает, как трудно нынче строиться. Весной саман надо делать, а там стены ставить, мазка, потолок накладывать, побелка… Какую силу нужно, а Анфиса - ты только, сынок, молчи, уже затяжелела Анфиса, к лету будем ждать внучонка… Какая ж из нее будет работница? Как же тут хату строить?

- Ничего, мамо, Семен и сам управится.

- Зачем же, скажи на милость, семью нашу разделять? Ну и жили бы с нами. Гуртом жить легче, да и мы с батьком жильцы на этом свете уже недолгие… Останемся на старости лет вдвоем, и некому за нами присмотреть. Ты в большие начальники пошел, по месяцу дома не бываешь,- Ниловна вытерла глаза,- а дочка свое гнездо свивает…

- Мамо, вы не печальтесь,- успокаивал Сергей Ниловну.- В обиде мы вас не оставим, а что Семен и Анфиса мостят себе гнездо, так в этом виноват, мамо, я. Это ж я побеспокоился, чтобы фронтовикам дали планы, вот и Семен сразу разбогател.- И Сергей, желая переменить разговор, спросил:- А где ж батя?

- В правлении сидит день и ночь. Все Артамашова ревизует, через это и дома не живет.

- Мамо, приготовьте позавтракать мне и Ванюше,- сказал Сергей, вставая,- а я покамест побреюсь.

- Иди, сынок, в ту комнату, там и зеркало, а я тебе горячей воды принесу.

Сергей сидел перед зеркалом и с удивлением смотрел на свое худое и густо заросшее бородой лицо. Таким мрачным и изнуренным он себя еще не видел. Глаза стали большие, щеки заметно ввалились, брови сделались и чернее и шире - они хмурились и тяжело свисали над устало-грустными глазами.

«Мне бы отоспаться,- думал Сергей, чувствуя тяжесть в веках.- Я чертовски хочу спать… Побреюсь, поеду к Ирине и в ее комнате отосплюсь…»

Ниловна принесла в кружке горячую воду и присела рядом на стул. Сергей разводил мыло, накладывая помазком белую пену на щеки, а Ниловна смотрела на него и изредка тяжело вздыхала.

- Сережа,- сказала она тихо,- тебе там тяжело?

- Нет, мамо, совсем не тяжело.

- Ох, обманываешь! Отчего ж ты так переменился? Похудел и как бы дажеть почернел… Небось и недоедаешь и недосыпаешь?

- Вот это, мамо, бывает.

Ниловна только сокрушенно покачала головой и с той же грустью в глазах смотрела на сына.

- Женился бы ты, Сережа,- заговорила она,- вот оно тебе и легче жилось бы. Как там ни говори, а жена и постель приготовит, и обед сварит, и чаю согреет…

- Женюсь, мамо,- сказал Сергей, заглядывая в зеркало.- Вот только подуправлюсь с делами.

- На Ирине Любашевой?

- На ней, мамо.

- Так чего ж ты смеешься над девушкой?

- О чем это вы, мамо?

- А все о том же.- Ниловна с упреком посмотрела на сына.- Ты перед матерью не хитри. Все бабы в станице только и балакают о том, что Ирина тебе неровня.

- Мне-то какое дело до этих разговоров?

- А такое дело, что бабы зря языками чесать не станут. Знать, есть тому причина… Как же это так - неровня? Да ты на себя посмотри: какого ты роду и племени? Родители у тебя простые люди. Да и ты такой же, только моли бога, что на войне так высоко продвинулся и, сказать, уму-разуму набрался. Так зачем же унижать других, наших же станичников?

- Да никого я, мамо, не унижаю.

- Помолчи да послушай, коли мать тебе говорит,- строго сказала Ниловна.- Ирина как раз и есть тебе пара. Погляди на нее, какая славная девушка. И красавица первая в станице, и работать умеет, и чистуха, и у печи станет - все, все умеет делать, потому что мать ее всему научила. С такой женой жить да радоваться. С людьми она обходительная, да и грамотная, в школе училась… Грех тебе, Сережа, не любить такую девушку, а тем паче насмехаться над ней…

- Да откуда вы все это взяли? - с удивлением спросил Сергей.

- Сама Ирина мне высказала… Мы с батьком ходили к Марфе Игнатьевне. Думали посвататься, а вернулись с «чайником».

- Так вы уже там были? Вот это совершенно зря. Я вас об этом не просил.

- Велика важность. В таком деле батька с матерью и просить не следует, они и сами знают, что им делать. А с Марфой Игнатьевной мы вели свой родительский разговор, и согласие промеж нас было душевное. Мы уже и выпили и разговорились, а тут приходит Ирина… Вижу - в слезах и в горе. Стала я ей ласковые слова говорить, невесточкой своей назвала, а она смотрит в землю и молчит… А потом сказала…