Глава XXIV

Рано утром начался сплав леса. Еще не рассвело и ни одна вершина не успела окраситься пламенем зари, а Прохор уже подымал табор. Люди ежились от непривычной свежести. Иван Атаманов, Грицько, Митька Кушнарев, желая показать, что на фронте им доводилось видать и не такие холодные зори, сняли рубашки и побежали к реке умываться. Ирина развела костер, поставила треногу и подвесила закопченное снизу ведро. Всю ночь она провела с Сергеем у реки, от счастья у нее и сейчас еще кружилась голова. Спать ей не хотелось.

К костру подсела молодая вдовушка Глаша. Вынув из-за пазухи маленькое квадратное зеркальце и баночку с помадой, она стала прихорашивать заспанное, немного опухшее лицо. А Прохор бегал по ущелью, и все понимали, что сплав леса - дело ему давно знакомое, что, не будь здесь Прохора, никто бы не знал, как подступиться к этим высоким, уже освещенным зарей штабелям. Он давно облюбовал место на берегу для подготовки к спуску на воду бревен. Варе и Глаше велел закладывать в ярма быков, советовался с бригадирами, как лучше расставить людей.

В ущелье стало светло. «И чего он все бегает. Пора бы начинать»,- подумал Сергей. Сбросив шинель, он взял из-под воза ломик, позвал Атаманова, Грицька, Степу и Андрея. Они взобрались на штабель, подсунули под бревно ломики и сделали почин. Бревно со стоном упало на землю и немного откатилось. Варя и Глаша подвели быков - вместо дышла от ярма протянулась длинная, в руку толщиной, цепь. На толстом конце сосны Митька Кушнарев выстругал зазубрину, обхватил ствол цепью, и быки, натужась, волоком потащили бревно к берегу.

К реке подтягивали все новые и новые стволы - одна сосна была стройней другой, один бук толще другого. Быки надрывались, падали на колени, звенела струной натянутая цепь, и слышалось то: «Цоб! Цоб! Лысого, лысого чертяку стегани!», то дружное: «Ну-ну, рр-а-азом!» И снова ползли к берегу бревна, и снова по ущелью плыл стон падающих деревьев. По указанию Прохора, бревна складывали вдоль берега в несколько рядов… А где-то в горах подымалось солнце, вершина далекого леса вспыхнула не красным, а розовым пламенем, и ущелье наполнилось падающим с неба светом.

- Эй, Варенька, серденько мое,- смеясь, кричал. Митька,- не танцуй у быков перед очами… Ты ж своим танцем не даешь им ходу!

- Она подручного боится, вот и выскакивает наперед.

- Подручный бык смирный, чего ж его бояться… Ты с ними смелее, Варя…

- Вот тетя Глаша, она и быков не боится и Митьку кнутом обещала попотчевать!

- Грицько! Слезай со штабеля да научи Варю, как подле быков ходить! Ты же мастер!

- Он сможет!

- Ха-ха-ха!

- Го-го-го!

- Чего зубы скалите? Тоже нашли над чем смеяться.

- Варя, сюда, сюда заворачивай!

- Ну, взяли! Подняли!

- Ра-а-а-зо-ом!

- У-у-ух!

Поддевая ломом очередное бревно, Сергей радовался. «Дружно начали,- думал он,- работа тяжелая, а у всех смех и шутки». Его особенно радовал стоявший с ним в паре Грицько. Плечистый, с хорошо развитой грудью, крепкий на ногах, он подымал конец бревна, а когда выпрямлялся, то заливался смехом, то и дело посматривая на Варю. Ему было и смешно и жалко ее, когда она со слезами на глазах тянула за налыгач непослушных быков. «Такая красивая,- думал Грицько,- а быки ее не слушают».

- Варя, а ты их батогом, батогом,- советовал он,- да покричи на них…

Грицько давно снял рубашку. На руках, на спине, на плечах играл каждый мускул. Поглядывая на Грицька, Сергей невольно думал: «Здоровило! Да если бы рядом с ним никого не было, он бы и один, немного поднатужившись, сбросил бы бревно на землю…»

Разноголосый говор и смех, царившие с утра на переброске леса, не смолкали весь день. А особенно было шумно за едой. Обедали все вместе, усевшись на траве. Ели много и торопливо, точно наперегонки. Говорили все разом, и тут доставалось и кухаркам, и Прохору, а больше всех не в меру веселым девушкам.

- Пусть посмеются, а нам подавай жареную картошку.

- Они на работе веселее!

- А Грицько даже не улыбнется!

По радостно возбужденным лицам Сергей видел, что у всех сплавщиков настроение превосходное. «Хорошая подобралась артель,- думал он.- С такой дружной артелью мы за месяц столько сбросим леса в реку, что Савва только поспевай ловить бревна и вытаскивать их из воды».

Вечером Сергей совещался с Прохором. Ему не терпелось: хотел как можно быстрее начать сплав леса.

- Если еще денек так поработаем,- авторитетно заявил Прохор, поглаживая усы,-то можно будет первую партию сбросить в воду… Пустить лес на воду не трудно,- добавил он,- а вот провожать его по реке - дело другое. Тут потребуются настоящие молевщики. Вот я и думаю: кого бы нам послать молевщиками?

- Для начала,- сказал Сергей,- придется вам идти… Возьмите с собой Атаманова, Кушнарева - они сумеют, да подберите по своему усмотрению еще трех-четырех человек.

- Ладно,- сказал Прохор,- будем готовиться.

- А вы поезжайте на лодке.

Прохор усмехнулся.

- Погоди. Лодка нам еще пригодится.

Сергей во всем доверял Прохору и охотно с ним согласился.

На третий день утром первая бригада молевщиков во главе с Прохором взяла багры, веревки, запаслась продуктами и тронулась в путь. А следом за ними поплыли по реке бревна. Четыре парня - среди них был и Грицько - выравнивали бревна по бровке берега и сталкивали в воду. Река охала, брызги взлетали выше берега, по ущелью плыло эхо, похожее на мощный вздох. Вначале дерево тонуло, но вскоре над водой показывалась черная полоса, точно спина огромной рыбы,- это всплывало бревно и, легко покачиваясь, неслось вниз по течению.

В сторонке, подойдя к берегу, стоял Фома Антонович. Много лет старик охранял штабели строевого леса. Он знал, что придет время и вода унесет одно бревно за другим, вот так, как они плывут сейчас. Приятно было старику смотреть на воду. Заложив руки за спину, он улыбался в бороду и взглядом провожал удаляющиеся бревна… Вот они, покачиваясь, растянулись по быстрине узкой темной лентой и постепенно одно за другим исчезли вдали. На их место подплывали все новые и новые. Старик украдкой перекрестился и сказал сам себе:

- Айда! Пошли… Быстрая дорога!

Сталкивая бревно в реку, Грицько крикнул:

- Эх, и здорово! Пошло!

- Грицько, а как ты думаешь,- спросил Степа, вытирая рукавом потное и раскрасневшееся лицо,- сколько дней оно будет плыть до станицы?

Грицько рассмеялся.

- А ты садись на деревяку верхом,- гайда! Приплывешь в Усть-Невинскую - здрасте, я на бревне прискакал!

- Степа, а ты в самом деле! Плыви в станицу, а потом и нам расскажешь… Гляди, к вечеру и дома будешь.

- Вот было бы чудо!

- А ну вас,- сказал Степа.- Я серьезно, а вы смеетесь.

Бодрое настроение лесосплавщиков, которое так радовало Сергея, продержалось недолго. На шестой день в ущелье стояла тишина - не было ни шуток, ни смеха, ни веселых выкриков, слышались только звуки падающих бревен. Лица у людей стали унылыми. Чаще возникали разговоры о доме. До обеда работа подвигалась сравнительно быстро, а к вечеру усталость валила с ног, многие, отказавшись от ужина, ложились спать. Утром подымались с трудом, неохотно и молча уходили на берег. На тяжелый труд жаловались не только девушки, но и парни. Даже Грицько как-то подошел к Сергею и сказал:

- Да, тяжеловато… Это не на покосе.

- А ведь мы еще и половины не сделали. Что будет дальше?

- Я думаю, что втянемся,- сказал Грицько.- Всякое дело поначалу кажется трудным.

А тут еще случилось несчастье - подручный бык наступил своей клешней Варе на ногу. Девушка полдня плакала и вот уже вторые сутки лежала под возом, с грустью глядя на горы. После этого случая никто из девушек не хотел становиться к быкам, и на эту легкую работу пришлось послать парня - того самого Степу, которому товарищи советовали плыть на бревне в станицу.

По вечерам у изголовья больной сидел Грицько. Просиживал он подолгу и уходил, когда Варя засыпала.