- Кто ж он такой?

- Какой-то Меркушев. Сергей обещал привезти его из Марьяновского района. По рассказам - бедовый и грамотный человек.

- А чего ж ты его боишься?

- Особенно бояться, конечно, нечего, а все ж таки опасения у меня кое-какие имеются… Может он выйти на сцену и сказать: так, мол, и так, беру по зерновым больше, чем Рагулин. Вот оно какое опасение! Тогда и мне придется прибавлять, а тянуться вверх уже некуда. Я и так замахнулся на такую цифру, что боюсь, как бы мне на старости лет в дураках не остаться.

- А много ли пудов ты порешил взять? - спросила Савишна.

- На нынешний год двести сорок.

- Ой, Стефан, Стефан, дурная у тебя голова! - Савишна даже приподнялась на локте и посмотрела на мужа.- Кто ж еще посягнет выше этого? Да оно и ты перед людьми только хвастаешься - я не я, все могу.

- И смогу! Двести сорок будет, а вот более ни на один пуд не смогу прибавить.- Стефан Петрович задумался и увидел перед собой Ефима Меркушева, высокого и стройного парня,- почему-то именно таким он ему казался.- И ежели Меркушев скажет: «Обещаю двести пятьдесят пудов», что я ему тогда скажу?

- Ничего и не говори,- посоветовала Савишна.- Промолчи - да и все.

- Не-е-е-т, Савишна, тут в молчанку не отыграешься. Не та песня. Ежели он станет меня вызывать, так я, по-твоему, должен отмалчиваться?

Ранним утром, на минуту заглянув в правление, Стефан Петрович снова отправился в поле. Ввиду нехватки тягла он передал своих выездных лошадей вместе с кучером в полеводческую бригаду на все время сева, поэтому сам разъезжал по полям на старой и удивительно ленивой кобыле. Она была настолько стара и ленива, что ее уже никакими усилиями нельзя было развеселить и заставить пуститься рысью. Ни плетки, ни кнута она уже не боялась и с горы и на гору шла одинаковым, чуточку прихрамывающим шагом. Стефан Петрович давно махнул на нее рукой и не торопил. Ехал он без седла, для удобства свесив ноги на одну сторону,- так обычно ездят мальчуганы-табунщики. Повесив на холку поводья и покачиваясь, он осматривал поля и все время думал о районном совещании и о марьяновском бригадире. Он был почему-то уверен, что Ефим Меркушев непременно вызовет его, а может быть, и других председателей, на соревнование по урожаю и при этом скажет: «Ваш лучший председатель обещает взять двести сорок пудов, а я даю слово на двести пятьдесят пудов с гектара».

«Иначе зачем же Сергей решил привезти этого Меркушева к нам на совещание,- рассуждал Стефан Петрович.- Да оно, пожалуй, и я смогу прибавить пудов на десять, виды на озимые не плохие…»

Стефан Петрович залюбовался густой, с темным отливом озимью. Пшеница дружно кустилась, и Стефан Петрович радовался в душе. Надо заметить, что кобыле зеленя тоже понравились,- она уже хотела их отведать, потянула поводья и наклонила голову, но получила пинка в бок и плетку по гриве.

- Куда тянешься, бешеная! - крикнул Рагулин, заворачивая кобылу на дорогу.

Стефан Петрович торопил и бригадиров и сеяльщиков. Последние три дня сеяльщики не покидали поля ни днем ни ночью, сильно приморили лошадей и быков; и к отъезду на совещание Рагулина и бригадиров посев колосовых был завершен. Довольный таким успехом, Стефан Петрович, одетый в праздничный костюм, с побритыми щеками и подрезанной бородкой, сидел на линейке и держал на коленях папку. Кони шли усталым шагом, и кучер Афанасий их не торопил. Мимо, обгоняя Рагулина, промчались на тачанках беломечетенские председатели.

- Отстаешь, Стефан Петрович! - крикнули беломечетенцы.

Стефан Петрович промолчал.

- Беда,- грустно проговорил Афанасий.- Разве ж можно выездных лошадей запрягать в сеялку? Их там так выгоняли, что они теперь еле-еле ногами переступают… Поглядите, как беломечетенцы помчались - только пыль стоит! А мы будем плестись…

- Председателю выговор делаешь? - Стефан Петрович улыбнулся.- Я и без тебя знаю, что нельзя. А ежели надо? Что ты на это скажешь?

Афанасий сердито молчал.

- Говоришь, выездную пару на севе уморили? - продолжал Стефан Петрович.- И через это мы с тобой не можем так лететь, как полетели беломечетенцы?

- Стыдно ж так ехать.

- Какой же тут стыд? Едем медленно, но зато мы первыми в районе завершили сев зерновых. Вот оно какой расчет! Я еду шагом, но без хвостов, а у тех председателей, что ездят галопом, гляди, и половины колосовых не засеяно… Так что ты, Афанасий, мне не выговаривай…

В Рощенской к приезду Рагулина вся площадь, как будто здесь разместилась ярмарка, была запружена: тут и тачанки всех фасонов и моделей, и линейки на высоких и на низких колесах, и двухколесные шарабаны на рессорах и без рессор. Кучера, дождавшись такого удобного съезда, собрались в круг и раскуривали первые папиросы. Посредине этого людного собрания торчала белая, из козьей смушки, капелюха Дорофея. Афанасий распряг своих лошадей и, вынув кисет, не спеша направился в круг.

Совещание должно было открыться вечером, и делегаты разбрелись по районным учреждениям - каждый по своим делам. Стефан Петрович зашел к Сергею в кабинет, передал рапорт об окончании сева колосовых, поговорил о том о сем и как бы между прочим осведомился, приехал ли марьяновский гость.

- Еще утром прибыл,- сообщил Сергей.- Поселили мы его в Доме колхозника, в отдельном номере.

- Знать, с шиком?

- А как же! На то он и гость. Хотите с ним повидаться?

- Большого желания не имею,- сказал Стефан Петрович,- а все ж таки для интереса можно повидаться.

- А он очень просил меня, чтобы вы к нему зашли до совещания.

- Это зачем же я ему так быстро понадобился?

- Его ваш урожай интересует.

- Это какой же? Который был или который еще будет?

- Как я понимаю - и тот и другой.

- А! Значит, и тот и другой? Так, так.- Стефан Петрович помял в жмене бородку, и глаза его так сожмурились, что он уже ничего не видел.- Сергей Тимофеевич, я просил тебя разузнать, какой урожай планирует этот Ефим Меркушев. Говорил ты с ним?

- Такого разговору у нас не было.

- А что ж это он свои планы под секретом держит?

- Я думаю, что на совещании он обо всем расскажет.

- На совещании - это другой разговор. Надо бы до совещания все разузнать…

Когда Сергей и Стефан Петрович вошли во двор Дома колхозника, Ефим Меркушев, в опрятном, хотя и не новом костюме, без шапки, с орденом Красной Звезды и пятью медалями, стоял на крыльце.

«Мужчина на вид приятный,- подумал Рагулин.- И, сказать, не очень молодой. Годов более сорока наберется…»

- Сергей Тимофеевич,- сказал Меркушев,- погляжу - и глазам своим не верю. Ведь это же подворье когда-то принадлежало моему хозяину Мокроусову. Два года я у него с женой батрачил, а потом от злости плюнул ему в морду и ушел. Вот этот погребок мы с женой выкопали. А в комнате, где я поселился, жил сам Мокроусов, то была его спальня… Смешно, ей-богу! Думалось ли мне, что я войду в этот дом не батраком, а гостем! И как же, скажите, меняется время! - продолжал Ефим.- Бывало, в этот дом я мог заходить только по зову хозяина, да и то на цыпочках. А теперь Меркушев живет в хозяйской спальне.

- Как ты там устроился? - спросил Сергей.- Пойдем посмотрим. Небось не хуже, чем тот Мокроусов?

Они вошли в небольшую комнату с двуспальной кроватью, с диваном и столом, над которым висело зеркало.

- Ефим Петрович,- заговорил Сергей,- а знаешь, кто со мной пришел? Это же Стефан Петрович Рагулин.

- Доброго здоровья, Стефан Петрович,- сказал Ефим и протянул Рагулину свою сильную руку.- Я о вас столько слыхал…

«Ничего ты про меня не слыхал,- подумал Рагулин,- а так сказал, для красного словца…»

- Откуда ж ты мог обо мне слышать? - спросил он.- Живем мы в разных станицах и, кажись, ни разу не встречались…

- Не встречались - это верно, а я вас хорошо знаю. В газетах частенько пишут.

- Могло быть, конешно,- неохотно согласился Рагулин.

- Знаю-то я вас давно, а представлял себе совсем не таким.

- Да, вид у меня не очень того… года!